В тени Алтополиса

Для этого носителей помещали в специализированные учебные заведения, носящие бесконечно длинные названия, вроде Поволжской Гуманитарной Академии имени Его Императорского Величества и чего-то там кого-то там еще. В народе же говорили просто - Академка, и всем сразу становилось понятно. Место, где росли и обучались будущие таланты. Одни выбивались в люди и становились великими врачами, спортсменами или военными, другие исчезали, канув в небытие.

В трущобах всякое болтали про Академку. Рассказывали, что местные доктора ставили чудовищные эксперименты над учащимися, что каждый второй умирал или становился безумцем. Что подписанные с покровителем контракты это ничто иное как кабала, вырваться из которой не получится до конца жизни. Пускай так, я был согласен. О свободе хорошо складывать песни или хвастаться перед приятелями. Ей приятно гордиться, но жить, когда окромя ее треклятой и нет ничего – невыносимо. Поэтому каждый пытался продать свою шкуру подороже: одни шли служить к атаману Малажскому, другие работали на мадам Камиллу, третьи вроде отца Гриньки горбатились в мастерских, чтобы хоть как-то обеспечить многочисленное семейство. Все продавались, и я был бы рад это сделать, вот только кому? Особых вариантов трущобы не предлагали. В подмастерья не возьмут, у рабочих своих отпрысков хватает. В стригуны идти не хотелось, вся эта бандитская романтика была поперек горла. И что оставалось? Ловить призрачный шанс, любую возможность вырваться за пределы гноящегося аппендикса трущоб.

Едва услыхав про тестирование, я загорелся этой идеей. Настолько, что уже мнилась мне теплая постель в стенах Академии и подносы полные еды. А вдруг повезет, а вдруг выпадет счастливый билетик и в моей крови обнаружится тот самый маркер. Оставалось лишь уговорить Гриньку…

- Нет! – отрезал тот категорически, стоило лишь открыть рот.

- Но…

- Нет.

- Ты даже не выслушал.

- Нет, нет и еще раз нет. Трехкратное нет – пятикратное!

И если бы не фант, хрен бы мне удалось подбить Гриньку. Он однажды проходил тестирование, в годков семь или восемь, и единственное что запомнил – это причинившую боль иглу.

- Гриня, я не прошу сдавать тесты! Колоть будут меня, а ты постоишь рядом, - убеждал я приятеля.

- Вот и иди, я здесь причем?

- Посмотри на меня.

- Ну?

- Что ты видишь, только честно?

Никто не любил грязных оборванцев: их сторонились, от них отворачивались, морща носы и брезгливо поджимая губы. Особенно этим славились городские барышни, неведомо каким ветром занесенные в трущобы. Они реагировали на меня как на облезлую крысу, выбравшуюся из подворотни. Понятно, что одежда моя имела неприятный запах и физиономия чумазая, сколько не драй. Это было понятно, но все равно обидно.

Работающие в мобильных лабораториях аспирантки мало чем отличались от городских. Собственно, они ими и были, занесенные в трущобы по воли случая и распоряжению декана. Они могли запросто отказать в процедуре тестирования. И тут сколько не возмущайся, правды не найдешь. Не было ее, не существовало для босяков с улицы. А местная охранка еще и пинка даст для профилактики, чтобы не вздумал возвращаться. Именно поэтому мне и понадобился Гринька. Опрятно одетый сопровождающий мог самым благоприятным образом повлиять на окружающих. Глядишь и не выпрут.

Сколько сил мне потребовалось, чтобы убедить рыжего. Одного фанта ему было мало, пришлось пообещать, что покажу хазу стригунов. Место, где собираются расписные офицеры с колючей лозой, доходящей до самого пупа. Не знаю, чего Гринька ожидал там увидеть, но глаза загорелись жадным огнем, а сам он после недолгих раздумий согласился выступить в качестве сопровождающего на тесты. Правда, не обошлось без условий. Их Гринька выдвинул целых три: первое – никому не говорить о месте куда идем, второе – в кресло он не сядет ни при каких условиях, и третье – хаза должна быть показана в тот же день. Лучше вечером, потому как утром у него чистопись, а после обеда работа в отцовской мастерской.

- Не понимаю, и чего ты так трусишь, - докапывался я до приятеля, пока мы петляли по лабиринту трущоб. – Сделают укольчик и все.

- Ага, укольчик…Ты эту иглу видел – длиннющая! – Гринька развел руками, явно преувеличивая размеры угрозы. - Один раз ошибутся и руку насквозь проткнут.

- Брехня, - не поверил я. – Это же с какой силой надо давить, чтобы игла кость пробила?

- Да с самой обыкновенной. Ты кончик вблизи видел? Он такой тонкий, что железный лист прошьет, не говоря уж про человеческое тело.

- Брехня, - повторил я снова, – иначе почему об этом молчат?

Гринька огляделся и с самым таинственным видом произнес:

- Заговор фармакологических компаний... Все обо всем молчат, чтобы народ не волновался и стачки не организовывал. К примеру, ты знаешь, как новые лекарства испытываются?

- Обыкновенно, на мышах.

А вот нифига. Они привозят таблетки в бедные районы вроде нашего поселка и раздают под видом гуманитарной помощи. А потом специально обученные люди наблюдают за побочными эффектами – проявятся те или нет. Вот так и работает современная медицина. Испытывать на людях – это гораздо дешевле и нагляднее, чем на мышах.

Тут я спорить не стал. Сам неоднократно слыхал от деда Пахома, что трущобы вроде испытательного полигона для властьимущих. Их потому и не сносят, что экспериментируют всякое. И не только в плане медицины, ну и других наук.

Вот только зачем руку протыкать, Гринька так и не объяснил.

Через десять минут мы вышли к указанному в объявлении месту - небольшому пятачку, гордо величаемому площадью. Здесь даже плитка имелась, потрескавшаяся и побитая от времени, и единственный на весь поселок неработающий фонтан. Закрыли его по причине возникших финансовых трудностей. Администрация поселка латала дыры в бюджете, поэтому экономила на всем на чем только могла, в том числе и на счетах за воду. Деньги в конце концов нашлись, но вот беда за время простоя многие детали проржавели. Теперь для запуска требовался дорогущий ремонт плюс новый насос взамен украденного. Так и стояла никому ненужная бетонная чаша, медленно ветшая и приходя в негодность. Летом по ней лазили дети, а в сезон дождей хранили арбузы и дыни. Они и сейчас там плавали, под строгим присмотром бородатого охранника.

- Эх и нифига народу, - присвистнул Гринька, увидав длинную очередь, что начиналась за бакалейной лавкой, огибала фонтан и уходила вдаль аж до самых мясных рядов, едва различимых в густом тумана.

Над площадью стоял гул рассерженного улья, столь привычного для большого скопления людей. Одни продрогли и устали, другие ворчали, поминая нехорошими словами организаторов сего действа, заставивших спозаранку выбраться из теплой постели. Нет, чтобы после обеда устроить.

Кого здесь только не было: и стар, и млад, со всех районов, различных конфессий. Особняком держались смуглолицые жители Фавел. Они явно чувствовали себя не в своей тарелки, нервничая и оглядываясь в поисках возможных угроз. Зря, потому как люди князя Одоевского позаботились о безопасности, поручив охрану мероприятия стригунам. То там, то здесь мелькали знакомые кепки, да бритые виски. Наметанный взгляд уличного бандита определял угрозу лучше всяких детекторов.

Три года назад религиозные фанатики устроили погром. Напали с палками на людей, требуя отменить бесовские эксперименты. Заодно перевернули мобильную лабораторию, разломав и разбив оборудование на полмиллиона рублей. Неслыханная по меркам трущоб сумма. С тех самых пор на охране не экономили.

Гринька аж замер от благоговения, увидав выбритые виски. Пришлось схватить приятеля и потащить силой.

- Это Сеня, - с придыханием сообщил он, когда мы заняли положенное место в очереди. – Это же Сеня-Кастет! Знаешь почему так прозвали?

- Потому что носит кастет? – предположил я.

- Ага… Не самодельный кусок свинца, а настоящий фабричный, отлитый из чистого серебра, - добавил Гриня, как будто это что-то меняло. Запоминать погоняла бандитов было столь же бесполезным занятием, как и вести учет песчинок на пляже. Одни уходили: зарезанные и забитые, упившиеся вусмерть, пустившие химозу по вене, задержанные жандармерией и просто растворившиеся в небытие. На смену им приходили другие Толстяки, Бураны, Быки, Кастеты. Их было десятки - сотни, похожих один на другого словно братья-близнецы. Но Гринька их помнил, словно набожная старушка имена всех святых.

Пока мы стояли в очереди, он все уши прожужжал о драке, случившейся на днях возле китайского ресторанчика. Рассказывал с придыханием, словно это было Смоленское побоище с ханом Атыбаем, а не обыкновенная бандитская разборка.

- Бразила ножом тычет, а у Сиплого под рукой ничего нет окромя стула. Ну он его схватил и р-раз с замаха по башке. Прикинь?! Мебель в щепки, а бразила на пол мешком валится. И тут второй прыг из окна с мачете. Рожа страшная - обожженная, что у беса из преисподней, а на спине морской дракон. Главный их значит… Размахнулся и-и-и как рубанул, только лезвие в воздухе мелькнуло. Сиплый наклонился, и мачете над макушкой просвистело, угодив прямиком в деревянный столб. Бразила дерг на себя, а то ни в какую не поддается – крепко застряло. Он снова дерг, а Сиплый - молоток, не растерялся. Видит, что корпус открыт и прямым ударом в печень - хья-я!

- Какой Сиплый? - не понял я.

- Ну Сиплый, здоровенный такой.

- С Вербной улицы?

- Да нет же… Сиплого с Вербной еще в прошлом месяце в околодок свезли. А это другой, ростом повыше и родимым пятном аккурат на шее.

- Который Федя? Сапрыкина сын?

Гринька аж расстроился от подобного невежества. Всплеснул руками, словно старая бабка на лавочке, услыхавшая плохую весть.

- Никогда Сапрыкины в артели не состояли. Дружбу водить - водили, но чтобы на верность присягать – не было такого. И родимого пятна на Фединой шее отродясь не водилось, только след от лишая.

- Кто же тогда Сиплый?

- Живешь на Центровой и не знаешь Сиплого… ну ты даешь. Он год назад в шестерках у Бурана бегал, а после приключившейся заварушки на заброшенке малясь приподнялся. Теперь валетом ходит.

Спросить бы кто такой Буран, но я решил не расстраивать Гриньку. И без того народ в очереди оглядывался, пытаясь определить, кто там такой шумный. Могут и попереть.

Время тянулось медленно, как это обычно бывает, когда чего-то очень ждешь. Притомившийся Гринька вскоре умолк и принялся хлюпать простуженным носом. Поднявшееся солнце разогнало остатки тумана, и с неба заморосил мелкий дождик. Он всё норовил попасть за шиворот – пришлось накинуть капюшон, слишком большой для мелкого пацана. Шнурки были обрезаны прежним хозяином, поэтому порывы ветра легко скидывали его с головы. Приходилось то и дело придерживать за края, неохотно вынимая руки из теплых карманов.

- До обеда проторчим, - пожаловался стоявший впереди дядька и оказался не прав. В какой-то момент очередь сдвинулась с места. По толпе пронеслись довольные шепотки и уже через час мы стояли под стенами лаборатории. Это был настоящий дом на колесах – длинный, размером с холодильную фуру, и такой же серебристый. На борту красовался синий крест с надписью «мобильная Л.А. второй клинической». Через затененную полоску окна ничего было не разглядеть, разве что отражение нахмурившегося неба.