Завершившие войну

***

Время, отведенное на разработку политики народной беды, истекало. Основные планы были составлены, проекты законов написаны, материалы подготовлены. Саше удалось убедить еще двоих известных в сопротивлении деятелей из числа пленных выступить в поддержку НОП. Щербатов и другие влиятельные люди после некоторых колебаний согласились поддержать новый курс.

Работали ночами, расходясь спать в свете блеклых мартовских зорь. И все равно столько всего осталось несделанным, едва наметанным, сшитым на живую нитку! Саша отчаянно боялась провала и тот же страх видела в глазах Михайлова и Веры. За эти недели они трое стали ощущать себя чем-то вроде семьи. В семьях нередко случается то, что невозможно простить, но приходится и дальше жить вместе, деваться-то некуда. И хотя Саша была следователем по политическим делам, а не по уголовным, она знала, что большая часть убийств — дело рук родственников.

Сегодня Саша ездила в студию, чтобы записать свое обращение на фонограф. Странно было произносить эти выстраданные слова в латунный рупор в пустом помещении. Подключенный к электросети прибор гудел, шестерни вращались, игла записывала на диск призывы к помощи голодающим и к установлению мира. Если план Михайлова удастся, эти слова услышат сотни тысяч людей. Если только все удастся.

На завтра был запланирован выход Саши в свет, и этого она боялась едва ли не больше, чем выступления перед парламентом. Вера предложила всем лечь спать пораньше, но Щербатов приехал поздно, а ему многое надо было показать. Щербатов то и дело хмурился, уперев подбородок в кулак, и заявлял, что многое еще не готово. Пару раз он предлагал перенести выступление перед парламентом. Саша холодела — люди умирали от голода каждый день, тянуть с провозглашением новой политики было нельзя; доработать проект можно уже и после опубликования основных положений. Михайлову и Вере удалось начальника ОГП в этом убедить.

К трем часам ночи остался только проект реформы трудового законодательства — Сашина разработка. Михайлов и Вера ушли все же спать, а Саша осталась защищать свое детище.

Стол был уставлен чашками из-под кофе — прислуге запрещалось входить в гостиную, пока идет работа. Саша поставила на подоконник уже вторую забитую окурками пепельницу и взяла третью, пока чистую.

Позже она поняла, что все они в эти дни находились в чудовищном напряжении. Михайлов справлялся с ним при помощи коньяка и плоских острот. Вера ездила по магазинам, без удержу покупая вещи себе и другим. Саша приметила, что горничные здесь каждый день щеголяют в разных платьях, и отнюдь не ситцевых; у нее в углу спальни скопилась гора коробок и пакетов, которые недосуг было открыть, носить она продолжала самые простые юбки и блузки. А вот у Саши не было способа сбросить напряжение — и у Щербатова, по всей видимости, тоже.

— Вы понимаете, что эти тарифы завышены, ряд производств могут стать нерентабельными? — Щербатов, прищурившись, изучал раздел о минимальной оплате труда.

— Отнюдь, — живо возразила Саша. — Министерство финансов уже все рассчитало, сейчас покажу вам…

Она вскочила со стула, обошла стол и направилась к шкафу, где хранились папки со сметами. Второпях запнулась о завернувшийся угол ковра, потеряла равновесие, схватилась за плечо Щербатова, чтобы не упасть. Он — машинально, верно — обхватил ее, помогая остаться на ногах. Случайно — случайно ведь? — его ладони легли на ее тело так, как не должны были…

Они замерли, не отпуская друг друга. Все сделалось просто. Вцепиться в его плечи, заставить встать, притянуть к себе. Впиться ему в губы, кусая до крови. Все будет прямо на этом столе, быстро и яростно, безо всякой нежности. Они даже не станут раздеваться больше, чем это абсолютно необходимо. Она и сквозь плотную ткань френча оставит алые полосы на его спине. Не думать ни о чем, потопить невыносимую сложность происходящего в древних, как сама жизнь, движениях. Прокричаться вволю и заставить кричать его — она знала, как — и не от боли, нет, от ее полной противоположности. Вот так просто.

Она знала, что он тоже этого хочет. Его сердце билось в том же бешеном ритме, что и ее. Значит, их связь сохранилась, просто стала теперь вот такой.

Саша судорожно вздохнула, отгоняя наваждение. Отстранилась, и он отпустил ее — на пару секунд позже, чем мог бы, но отпустил. Щербатова во многом можно обвинить, но только не в том, что он станет силой удерживать женщину, как бы его ни тянуло к ней… а его тянет к ней, теперь она знала. Потому что и ее тянуло к нему, вопреки всему, тянуло. Они глядели друг на друга, тяжело дыша. Каждый знал, что другой знает. Хоть преступления и не произошло, скрыться им было некуда.

Муж, вспомнила Саша, ее измены не то что не простит — не перенесет. Ладно бы так было нужно для дела, но ведь нет. Для дела нужно другое.

Не спеша подошла к шкафу, нашла нужную папку, пролистала. Достала смету. Вернулась на свое место, через стол протянула документ Щербатову:

— Смотрите, в этом нет ничего невозможного…