Божьим промыслом

Глава 32

И, взяв одну из бумаг у своих помощников, он ещё раз заглянул в неё и наконец поднял глаза на Волкова.

– Господин генерал, – заговорил он с излишней высокопарностью, – перед лицом вашего сеньора высказываю вам упрёк и заявляю, что сражение при Гернсхайме было проиграно по вашей вине.

– По моей?! – Волков даже усмехнулся. – Прямо-таки и по моей?!

Эта его усмешка явно не понравилась собравшимся за столом господам, обер-прокурор смотрел на него нехорошо, поджав губы, а епископ даже воздел руку и, указывая на барона, безмолвно восклицал: вы посмотрите на него! Он ухмыляется перед лицом своего сеньора, по сути, названного своего отца!

А обвинитель, замолчавший на мгновение, тут же продолжил, и в этой его усмешке находя повод для упрёка:

– Вот так же высокомерны вы были сразу. Считали себя знатоком искусства воинского, исходя из своей победы над мужичьём и пары выигранных приграничных стычек, – а вот эти его слова задели Волкова: «Ах, вот как… Победа над мужичьём? Пара приграничных стычек? Вот как, оказывается, цу Коппенхаузен расценивал его славные дела! Чёртов лицемер!». А фон Эберт продолжал: – И посему вы сразу излишне самовольны были, что и выказывали всячески; вы прибыли к месту сбора последним, ибо не очень-то спешили, ваше войско вышло самым дорогим для казны, и по прибытии вы сразу разбили себе отдельный лагерь, по обычному высокомерию своему пренебрегли лагерем общим.

Этот фон Эберт был мастером всё перевернуть, всё поставить с ног на голову. С ним нужно было держать ухо востро. И Волков поднял руку в знак того, что он просит слова.

Но генерал продолжал высказывать ему свои обвинения, не обращая внимания на его знаки:

– Вы пренебрегли приказом маршала цу Коппенхаузена и не передали в центр две тяжёлые пушки, принадлежащие вам. Также вы не передали кольев для укрепления правого фланга, которые у вас просил маршал, также вы забрали в своё распоряжение посланных вам сапёров, – кажется, обвинения у него закончились, и речь его заканчивалась также. Последовало резюме: – Вы, если и не являетесь прямым виновником нашего поражения под Гернсхаймом, то уж точно не приложили и малейших своих сил для победы.

Закончив, он подошёл к середине стола и, чуть наклонившись, положил перед герцогом листок и заговорил – думал, что негромко, но Волков всё равно расслышал его слова:

– Войско, что собрал генерал фон Рабенбург, было наименьшим из всех и наидорожайшим из всех, что привели иные генералы. Солдаты его оказались дороги, и разница с другими генералами составила более четырёх тысяч талеров.

Волков едва удержался, чтобы не поморщиться. Это была большая досада. Большой упрёк. Всё остальное он и во внимание не принимал – пустое. Но вот деньги… Волков не взял себе не пфеннига. Роха и Рене, да и Брюнхвальд с Дорфусом, конечно, погрели руки на найме солдат. Ну а что тут было поделать, они его ближайшие люди, он с них не собирался спрашивать за это. То было делом естественным, извечным доходом старших офицеров. Все про это знали. Но и об этом он готов был поговорить. Конечно, барон понимал, что эта тема для герцога весьма чувтвительна, герцог по природе своей был скуп, а тут ещё и казна пуста абсолютно. Он непременно спросит про деньги. А Его Высочество, внимательно поглядев в предоставленную бумагу, поднял глаза на генерала и произнёс:

– Зная вас не первый год, я уверен, барон, что у вас найдётся, что ответить на все эти упрёки.

– Да, монсеньор, – отвечал генерал, поднимаясь из кресла. – Конечно, есть, что ответить. Ибо почти все эти упрёки пусты!

– Пусты?! – фыркнул фон Эберт. Да и другие присутствующие господа тоже были, мягко говоря, удивлены таким его началом.

– Конечно же, пусты, – продолжал Волков как ни в чём не бывало. – Начнём хоть с того, что прибыл я в лагерь последним. Генерал фон Эберт как бы намекает, что я не очень торопился на призыв своего сеньора, но хотелось бы ему заметить, что земли мои и земли, где я собирал солдат, находятся на самом юге Ребенрее, а лагерь, в который мне следовало прийти, был на самом севере. Вовсе не удивительно, что я прибыл туда последним. Мало того, у меня был отличный повод не успеть к сражению, так как пушки с артиллерийским обозом весьма плохо ездят по осенним дорогам, но, понимая это, я выслал пушки вперёд, за много дней до того, как собрал солдат. Посудите сами, Ваше Высочество, как же мне быть в месте сбора первым, если я нахожусь дальше всех от того места? Посему я и говорю, что упрёки, которые я выслушал тут, пустые.

Кажется, это был неплохой ответ. Герцог посмотрел на фон Эберта: ну и что теперь вы скажете? А тот ему ничего не сказал, и, чувствуя свою правоту, барон продолжил; он, понимая, что с цу Коппенхаузеном у него уже хороших отношений не выйдет, стал безжалостно топить маршала, а заодно и его ближайшего человека, а сейчас главного обвинителя:

– Также господин генерал, упрекая меня, говорит, дескать, поставил я себе отдельный лагерь, исходя из своего высокомерия. И на это у меня есть ответ, и снова повторю вам, Ваше Высочество, что слова фон Эберта пусты, так как лагерь я поставил отдельный лишь потому, что лагерь главный был поставлен неправильно!

«Неправильно?». Это был уже весомый удар по цу Коппенхаузену, тот сразу встрепенулся, как и присутствующие в зале его офицеры.

Но Волков не обращал на это внимания и, пока герцог его слушал, продолжал:

– В угоду офицерам его поставили прямо у села, чтобы расквартированным в домах сельчан офицерам было до лагеря близко, а надо было его ставить к реке и укрепить как следует. К моему приходу все колодцы в селе лошадьми и солдатами были выпиты, и люди и животные из лени, чтобы не ходить к реке, пили из луж, а сие весьма плачевно кончается.

– Простите, генерал, – его речь вежливо прервал канцлер Фезенклевер, – а что плохого приключается с теми, кто пьёт из луж?

– А от луж, как и от нужников, не выведенных к краю лагеря, в войске случается понос, который идёт с кровью и от которого за короткое время можно потерять и треть войска, ибо хворь сия распространяется не хуже чумы. Оттого я и решил поставить свой лагерь за селом у реки. И велел укрепить его. И именно благодаря этому лагерю я задержал ван дер Пильса на четыре дня, отбил страшный его натиск с большими для него потерями и дождался того, что река замёрзла и все его лодки с припасами вмёрзли в лёд.

Цу Коппенхаузен хотел что-то уже сказать, даже указал перстом на генерала, но его опередил герцог:

– Барон, я знаю, что ваша нога изранена; если вам тяжко стоять, то можете отвечать нам сидя.

Волков поблагодарил герцога с поклоном, но сесть не успел.

Одна эта фраза сразу изменила атмосферу в зале, а тут ещё появился министр фон Реддернауф, который с дозволения герцога вошёл в зал и, сначала поклонившись Его Высочеству, тут же подошёл и по-дружески протянул руку Волкову. Потом он зашёл за кресло герцога и стал что-то шептать ему на ухо. При этом оба они улыбались, и герцог согласно кивал. Видно, это была какая-то хорошая новость.

Наконец Его Высочество снова обратил внимание на Волкова, а потом, взглянув на фон Эберта, произнёс:

– Уважаемый генерал, так вы считаете, что в проигрыше… – он немного наморщил лоб и сделал жест рукой, который должен был помочь ему вспомнить название, – Господь всемогущий, как же называлась эта деревня…

– Гернсхайм, Ваше Высочество, – напомнил ему цу Коппенхаузен.

– Да, да, да, – вспомнил герцог, – в поражении у Гернсхайма во многом виноват генерал фон Рабенбург?

– Конечно, его нежелание отдавать свои пушки в центр привело к тому… – начал было фон Эберт, но закончил за него сам Волков; встав из кресла, он перебил обвинителя и договорил за него:

– Привело к тому, что собранная на правом нашем фланге кавалерия была разогнана кавалерией еретиков, отчего и весь наш правый фланг развалился. Я же у реки стоял до конца сражения; даже когда уже и центральная баталия бежала, я продолжал громить врага.

– Вы не выполнили приказа! – воскликнул фон Эберт. – Не вам судить, что было справа и в центре, – тут он снова возвысил голос и стал пафосен до неприличия. – Вы не выполнили приказ командующего.

– Во-первых, – тут уже генерал разыскал среди бумаг диспозицию и, подойдя к столу, положил её перед герцогом, – вот диспозиция, подписанная, Ваше Высочество, всеми вашими генералами на военном совете в вечер до сражения. Тут указано моё место и силы, которые должны быть при мне. Ваше Высочество, – он указал пальцем, – тут всё записано, все мои пушки должны быть при мне на левом фланге. Так я и начал строить свою позицию в расчёте, что стою я на фланге, а мне не было дано ни одного кавалериста. Так хотя бы пушки были.

Герцог даже не успел взглянуть в бумагу, как встал со своего места сам маршал и очень громко, едва ли удерживаясь в рамках приличия, воскликнул:

– Добрый господин, что же это вы?! – поняв, что он почти кричит, маршал понизил тон, – Видно, вы не знаете дисциплины, вам, видимо, неизвестно, что меня утвердил на должность сам курфюрст земли Ребенрее Карл Оттон Четвёртый, и я посему являюсь его уполномоченным лицом, и от этого я отдаю приказы, в том числе и от лица вашего, – маршал при этих словах невежливо указал пальцем на барона, – вашего сюзерена, и вы должны их выполнять, как положено вассалу и человеку благородному, а вы моим приказом передать мне пушки пренебрегли! Пренебрегли!

Маршал умело перевёл дело из упрёков старшего офицера ко младшему в дело об вассальной непокорности. Уж в чём-в чём, а в этом Волкова было упрекать легко. Все знали, что он вассал упрямый и своевольный, чего же на этом не сыграть!

И, конечно же, курфюрст не мог пропустить подобного обвинения мимо своих ушей. Подобная тема в его отношениях с Волковым была для него весьма остра. Он не забыл неповиновения своего вассала и поэтому, внимательно глядя на своего генерала поинтерсовался:

– Неужто вы и вправду осмелились не слушать приказов маршала?

– Я не послушал приказа маршала? – Волков, конечно, заметил невежливость цу Коппенхаузена, но не стал делать на этом акцент, сейчас для него было главным не разозлить герцога и не дать цу Коппенхаузену разыграть карту непокорности. – Ваше Высочество, я вовсе не отказывался выполнять приказ маршала. Я просто не мог выполнить подобный приказ, так как ещё до полуночи мои орудия покинули расположение главного лагеря и поехали к моему лагерю через деревню, а когда ко мне прискакал гонец от маршала, орудия уже подъезжали к моему лагерю.

– Так отчего же вы не приказали артиллеристам вернуться? – поинтересовался сам герцог. – Чего же тут сложного?

– Вот именно, – поддержал курфюрста фон Эберт. – От главного лагеря до вашего было всего пять тысяч шагов.

Барон и не взглянул в его сторону: ещё чего! Он стал объяснять ситуацию герцогу:

– Ваше Высочество, шёл сильный дождь, дорога через село после прохода обоза превратилась в канаву с грязью.

– Это всего лишь отговорки! – довольно резко заметил фон Эберт. – Оправдания нежелания.

И опять генерал не взглянул на своего невежливого коллегу, а просто предложил: