Поход без привала

С ноября. Маршевым эскадроном прибыл. По первости в Таманском полку служил, а после ранения при штабе обретаюсь.

— Сам-то откуда?

— Издалека, — не очень охотно ответил сержант. И, поколебавшись, добавил: — Вас я, товарищ генерал, давно знаю. С Новочеркасска, с запасного полка.

— Да ну?! — обрадовался Белов. — Когда вы там были?

— Весной двадцатого года. Недолго, месяц всего… На пополнение нас отправили в Конную армию Буденного. А вы бандитов в степи гоняли.

— Сколько лет-то прошло! — Павел Алексеевич даже заволновался. — Теперь ведь это история, особенно для молодежи.

— Оно вроде бы так, — неопределенно хмыкнул сержант, — времени много минуло, а до сих пор старые раны знать себя дают. Особенно к непогоде. Или когда вспоминать начинаю… Дюже хочется мне, товарищ генерал, еще хоть разок в Новочеркасске побывать. Я ведь оттуда — донской рожак. Самый что ни есть закоренелый казуня. Жереховы мы. — Помолчал, подкрутил усы. — Жереховым Григорием меня кличут. Книга еще про меня есть, «Тихий Дон» называется.

— Про Мелехова?!

— Это писатель небось заячий скидок сделал, чтобы не напрямую вышло, чтобы знакомый народ не цеплялся. И очень правильно поступил, а то пришлось бы мне самому фамилию переиначивать.

— Вы что же, в донском восстании дивизией командовали? — недоверчиво спросил Павел Алексеевич.

— Ну, дивизией не дивизией, а сотню водил.

— Та-ак… А после? Книга-то на самом интересном моменте оборвана. Вернулся Григорий в хутор…

— Все верно. И точка в нужном месте стоит, потому как дальше моя жизнь наперекос пошла. Взяла меня Дончека за загривок и притиснула по всем правилам классовой борьбы. Однако сразу решку не навели, припомнил следователь, что я не только за белых рубился, но и с товарищем Буденным по всему польскому фронту аж до самого Львова проколесил. Стали взвешивать-перевешивать, куда гири потянут: к стенке меня или за решетку. А мне такое скучное ожидание во как осточертело. Станичник один помог — из конвойных. Тоже с грешком был — мы с ним на пару в Сибирь и подались, счастья искать. А она большая, Сибирь-то, на людей голод. Пурга следы заметает… Лет пять мы в дальней тайге со старателями ковырялись. Но не пофартило. Уехали в Кузбасс, уголек добывать. Работа основательная, уважительная. Меня там в стахановцах числили. От конского запаха отвык. А в степь все равно тянуло…

— Страшно было домой-то вернуться?

— А чего мне на рожон лезть?! — холодно блеснули узкие глаза сержанта. — Нешто я сам себе враг?!

— Что же ты к немцам не переметнулся? Они таких с радостью… Мне пулю в спину — и к ним за наградой.

— В спину только трусы стреляют, а я трусом отроду не был. И насчет немцев лишнее слово… Я как на исповеди говорю. У меня за ту войну два Георгия, еще тогда на германцах шашку испробовал, Россию не продавал. А промеж собой в гражданскую схлестнулись — так это дело наше, семейное. Иной раз в родной избе драка бывает… И теперь я не за тебя, красного генерала, добровольцем на фронт пришел. — Жерехов резко повысил голос. — За Россию кому хочешь глотку перегрызу. Главное, Россию не загубить, а всяких властей и всяких партий я на своем веку нагляделся — пальцев не хватит сосчитать.

— Для меня Родина и партия неотделимы, — сказал Белов.

— Это уж ваше дело…

В голосе, в позе сержанта чувствовалось напряжение. Наверное, жалеет теперь, что открылся перед генералом. А жалеть нечего. Надежный он человек, этот опаленный жизнью старый вояка. Ему можно верить, не подведет.

Белов протянул кисет, спросил:

— На эскадрон пойдешь?

В глазах сержанта — удивление.

— На эскадрон?

— Плохо у нас с комсоставом. Повыбивало, сам знаешь.

— Да я же…

— Решай.

— Нет, не пойду! — отрубил Жерехов.

— Не справишься?

— А чего там справляться! Только зачем мне? Тут я на своем месте, воюю исправно, не хуже других. Орден вот заслужил. А в эскадроне на виду, там в один момент прошлое вспомнят. Пусть уж юнцы желторотые командуют, — в голосе сержанта Белов уловил обиду, — которые перед властью чистенькие.

— А ты грязный?

— Я про себя так не считаю, а другие по-всякому думать могут. На кой ляд муть со дна поднимать!

— Зачем же ты мне рассказал?

— Для души, — строго ответил Жерехов. — На душе теперь легко будет. Груз давил. На прорыв пойдем, многие головы сложат. Не угадаешь, кому что выпадет. Новых грехов у меня вроде нету, а со старым помирать неохота. Вот и скинул при случае.

— А не боишься?

— Нет, вы человек понимающий, я ведь вижу. Да и нечего мне бояться, все страсти повидал. Совесть у меня спокойная. А если сам не казнишься, то никакой суд не страшен.