Поход без привала

20

Хорошего коня приготовили генералу. Выносливый красавец дончак даже внешне похож был на Победителя. И все же — чужой. Иногда, забывшись, Павел Алексеевич трогал ладонью его шею, как любил Победитель. Тот всегда вздрагивал от ласки благодарно и радостно. А этот, новый, не понимал…

С утра Павел Алексеевич инспектировал артиллерийский дивизион и остался доволен. Батареи полностью укомплектованы, техника новая, люди дело свое знают хорошо. Смотрел на них: веселых, здоровых, ловких, а мыслями переносился за линию фронта, где еще пробивались через вражеские заслоны дорогие его гвардейцы.

Обрадовался, когда увидел на окраине деревни, среди сараев, группы бойцов в старом, выцветшем обмундировании. Сразу узнал: это свои, из рейда!

Спрыгнул с коня, люди бросились к нему, как к отцу. Он смеялся, жал руки, отвечал на десятки вопросов, сам расспрашивал о последних схватках с немцами, о знакомых бойцах.

А потом удивился — почему кавалеристы не переодеты, почему живут в сараях, а не в домах? Солдаты стушевались, умолкли, и Павел Алексеевич понял: что-то не так.

Гвардейцы расступились, давая дорогу командиру полка подполковнику Борщову. Тот ковылял медленно: нога забинтована, рука перевязана, на голове бинт. Доложил по форме: люди отдыхают, в наличии столько-то.

— Не понимаю, — сказал Белов. — Полк выстроен в деревне для встречи, я туда еду. А вы — здесь?

— Лишние мы в своем полку, вот что, — с обидой вырвалось у Борщова. — Там похоронили нас всех давно. Полк укомплектован, командир новый, а мы — сверх штата.

— Да-а-а, — протянул Белов, чувствуя, что краснеет. — И в других полках так?

— Еще хуже, — махнул Борщов здоровой рукой. — Нас хоть кормят, а другие сами кое-как перебиваются. Мы же без продовольственных аттестатов пришли.

— Ладно, разберусь, — сказал генерал, стараясь выглядеть спокойным. — А пока могу сказать лишь одно: все, кто был в рейде, получают отпуск домой!..

Он инспектировал потом полк и видел, что это вполне подготовленная гвардейская часть. Даже ветераны корпуса были здесь из числа тех, кто прислан из госпиталей. Все, в общем-то, было нормально, однако Павел Алексеевич нервничал, возвращаясь мыслями к тем своим бойцам, которым сейчас трудно. Вероятно, ему действительно нужен был отдых — слишком уж стал впечатлительным и вспыльчивым.

Вернувшись в штаб, решил он поговорить с комиссаром. У Щелаковского дел — непочатый край. Приехал Алексей Николаевич Толстой, чтобы написать о гвардейцах. В ближайшие дни из Монгольской Народной Республики должен прибыть товарищ Чойбалсан. Он вроде бы шеф корпуса. Много подарков прислали зимой из Монголии, в том числе хорошие теплые полушубки. А теперь надо встретить представителя братского народа по достоинству. Торжественное заседание, парад…

— Подожди, комиссар, — сказал Павел Алексеевич, — вся эта праздничная текучка главное заслонила, людей на второй план отодвинула. Радуемся, что корпус без нас до нормы пополнился. И хорошо, что полнокровное соединение в наших руках. А вот про кадровых бойцов, про самую основу корпуса, — про них забыли. Сверх штата они.

— Знаю, командир. Взыскать надо с виновных.

— А кто виноват? Я в первую очередь, ну и ты, конечно.

— Если по большому счету…

— А какой еще может быть счет, комиссар, когда о наших боевых друзьях речь идет?! Ну, чего улыбаешься? Не прав я?

— Прав, Павел Алексеевич. А улыбаюсь вот почему. Известно, что глупый человек при неудаче, при ошибке ищет, кто виноват. А умный прежде всего думает, не допустил ли сам какого-нибудь промаха, в чем сам напортачил и что можно исправить.

— Ты кого же в умники-то записываешь: одного меня или нас обоих?

— Соображай, командир.

— Я и соображаю: век живи, век учись, как народ говорит. Давай подготовим приказ по корпусу. Благодарность и поощрение всем, кто был в рейде. А главное, вот что: все бойцы и командиры, возвратившиеся из рейда, немедленно зачисляются в свои полки на те должности, которые занимали в немецком тылу. Это будет наш первый приказ на Большой земле.

— Справедливо, Павел Алексеевич. Но поторапливайся. Тебя вызывают в штаб фронта. Самолет уже ждет.