Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8

Смеркалось, когда наш головной разъезд на плечах у противника ворвался в тот самый город, который во тьме веков видел Хмельницкого, Самойловича и орды Кара-Мустафы…

Добровольцы устремлялись вперед по широкой и прямой улице местечка, тесня перед собою последние ряды спешно очищавших его повстанцев. И у всех на глазах за ними уходил последним… их вождь, – уходил эффектно, картинно, возбуждая еще большее преклонение своих последователей и почитателей.

Следует отдать полную справедливость Коцуру: он умел сыскать себе популярность не только словами и распоряжениями, – в чем убедились и многие из нас, воочию наблюдавшие его знаменитое отступление вдоль чигиринской улицы.

Представляя своею видною фигурой как бы единственный арьергард всей вольницы, этот недюжинный человек во весь опор мчался на тачанке, влекомой парою бешеных и крепких коней… Стоял Коцур на тачанке во весь рост, в лихо заломленной набекрень шапке, и упорно отстреливался от следовавшего за ним неприятеля из пулемета, ни на минуту не перестававшего поливать свинцовым дождем наши ряды…

Густыми клубами вилась за мчавшейся тачанкой дорожная пыль, неистово голосили искавшие укрытия чигиринские бабы, звучали ответные выстрелы наших разведчиков, а смелый атаман все продолжал красоваться на своей колеснице, играя со смертью и подавая своим гайдамакам подлинный пример неустрашимости и отваги…

На его тачанке виднелись две человеческие фигуры: первая принадлежала Коцуру, лихо правившему парой мчавшихся во весь опор коней, а вторая – известному атаману Богдану, неподвижно лежавшему у ног своего популярного повелителя и друга. Атаман Богдан был ранен в предыдущем бою, по-видимому весьма серьезно, и Коцур, уходя из Чигирина последним, увозил раненого сподвижника с собою, держа путь на свою лесную берлогу.

Спустя несколько минут последние ряды повстанцев и колесница их вождя исчезли из нашего поля зрения. Прекратилась беспорядочная стрельба из винтовок, умолкло таканье коцуровского пулемета, наступила тишина на широкой чигиринской улице. Городок был взят добровольцами.

До крайности утомленные всеми предыдущими переживаниями, чины отряда генерала Абрамовича свободно вздохнули и стали разбредаться по обывательским квартирам, надеясь обрести заслуженный отдых и возможность хотя бы на короткий срок улечься и забыться сном…

Многим этого удалось достигнуть не сразу: добровольцы очутились в том месте, где недавно учинили свою зверскую расправу большевики, и, невзирая на страшную усталость, пришлось в этот памятный вечер долго выслушивать рассказы о коцуровцах, ушедших, казалось бы, навсегда в свои заповедные леса.

Уверенность в полном разгроме Коцура у всех нас была полная – настолько полная, что те, кому надлежало о том ведать, не позаботились даже выставить достаточного охранения вокруг Чигирина, вскоре заснувшего глубоким сном после дневных потрясений…

На следующее утро все начальники были приглашены на совещание к генералу Абрамовичу, приветливо встретившему их в дверях своей квартиры. Переговорить предстояло о многом, так как и в дальнейшем наше положение не представлялось легким, несмотря на победу, одержанную над отрядом Коцура накануне.

Но ранее, чем приступить к обсуждению плана дальнейшей работы своего отряда, обаятельный генерал Абрамович стал благодарить своих сотрудников за доблестную службу их частей в течение последних тяжелых дней.

Не успел генерал произнести нескольких слов, как все собравшиеся в комнате офицеры невольно вздрогнули от знакомого, но мало ласкавшего слух звука, раздавшегося совсем близко…

– Что за история? Ведь это граната!.. Что сей сон значит?

Вопрошавший не ошибся. В нескольких шагах от генеральской квартиры разорвалась граната, за нею другая, третья…

– Что… что такое?..

Но далее уже никто более ничего не спрашивал… За первым гранатным разрывом начался уже настоящий артиллерийский обстрел города неизвестно где находившимся противником, самым серьезным образом громившим злосчастный Чигирин из орудий.

Поспешно выскочившие из генеральской квартиры старшие офицеры застали на городских улицах уже настоящее столпотворение вавилонское… По тротуарам и дороге, густо и беспорядочно, толпой неслись солдаты, офицеры и растерянные чигиринские обыватели, вопили женщины и дети, с криком которых смешивалось конское ржание и жутко тревожное завывание собак… Перегоняя одна другую и безжалостно сбивая с ног попадавшихся на пути пешеходов, стремительно мчались куда-то кухни, повозки, линейки и отдельные верховые солдаты наших частей.

Всюду наблюдалась полнейшая паника. Вдали опять такали пулеметы, усиливая и без того уже достаточно охватившую чигиринцев панику. С трудом отыскивая нужное направление, с быстротою лани пробежал я несколько незнакомых мне переулков, добравшись в результате до своих конноподрывников.

Стрельба все усиливалась. Снаряды рвались над горой и предместьем. Какие-то обыватели лезли через забор, озлобленно ругаясь площадною бранью; билась в предсмертных судорогах подстреленная гранатным осколком корова посреди дороги; горьким плачем заливался около пустой хаты ребенок, брошенный на произвол судьбы…

Спешенные, ведя коней в поводу, стали мы укрыто пробираться переулками предместья к намеченной новой позиции для более выгодного соприкосновения с противником. А последний все быстрее наступал на Чигирин, ни на мгновение не прерывая своего жестокого огня.

Пули жужжали повсюду. Все чаще попадались нам на глаза новые раненые, ковыляя, продвигавшиеся вдоль заборов и искавшие укрытия и помощи… Коцуровцы наступали со все увеличивающейся дерзостью, грозя полнейшим поражением застигнутому врасплох отряду добровольцев.

– Конец! – слышалось из рядов последних. – Разве мы в силах противостоять этим чертям?.. Сколько их и сколько нас?.. Теперь Коцур возьмет нас голыми руками!..

Но доблестный генерал Абрамович не растерялся и, по-видимому, был совершенно противоположного мнения. Не прошло нескольких минут, как он уже очутился со своим ближайшим окружением на сравнительно высоком холме, господствовавшем около Чигирина над всею округой и дававшем возможность широко ориентироваться.

Для такого одаренного военачальника, каким был генерал Абрамович, последняя задача не представляла собой большой трудности. Он быстро ознакомился с обстановкой, угадал намерения противника и тотчас отдал соответствующие распоряжения:

– Ничего!.. Не так страшно! – И вслед за тем обратился к нам, своей единственной коннице: – А вы… постарайтесь ударить в тыл господам повстанцам!.. Проберитесь укрыто и возможно быстрее вокруг горы!.. Обойдите эту знаменитую гору!..

Гора, на которой находился наш доблестный генерал, действительно была знаменитой: на ней, во тьме веков, и был воздвигнут князем Адамом Вишневецким тот самый исторический замок, о котором упоминалось выше в нашем очерке. За обладание этим холмом и замком много раз ожесточенно боролись турки, поляки, русские и отдаленные предки теперешних гайдамаков-коцуровцев… Прошли столетия, и снова обагрила зеленые склоны чигиринского холма горячая славянская кровь, пролитая благодаря нелепой и жестокой междоусобной распре…

Исполняя приказ генерала Абрамовича, мы стали осторожно пробираться садами и огородами, стараясь не быть замеченными коцуровцами. Оставшийся позади нас, на горе, генерал со штабом был нам хорошо виден, как на ладони, что в значительной степени ободряло и воодушевляло шедших исполнять нелегкую задачу конноподрывников.

Но не прошло нескольких минут, как с генералом и его офицерами произошло нечто неожиданное: стоявшая на вершине холма штабная группа внезапно заколебалась, рассыпалась – и вслед за тем мы ясно увидели, как генерал Абрамович вместе со своими помощниками стремительно сбежал по горному склону вниз, встревоженный каким-то новым обстоятельством.

Через секунду это обстоятельство сделалось явным: на вершине горы ясно обозначились фигуры коцуровских стрелков, двигавшихся цепью и уже пустивших в ход пулеметы, из которых обильно поливалось свинцовым дождем чигиринское предместье.

Положение добровольцев осложнялось до крайности, ибо непрерывный огонь повстанцев не давал им возможности сгруппировать свои силы и задержаться на одном месте. А Коцур тем временем окружал Чигирин своим более чем двухтысячным отрядом, приготовляя нам подлинный Седан на малороссийских просторах…

Силы отряда генерала Абрамовича быстро истощались. Помощи от главных сил Добровольческой армии ждать было более чем наивно: эти силы были расположены на расстоянии 40—45 верст от Чигирина, в Знаменке, Кременчуге, Александровке и т. д.

Но худа без добра, как известно, не бывает, и то обстоятельство, что наш крошечный, но доблестный отряд не мог рассчитывать на чью-либо помощь и оставался до конца предоставленный исключительно своим силам, – только придало еще более отваги его бойцам, ни на минуту не терявшим воли к победе… И эта победа в результате все же пришла, хотя и не скоро…

Наш конно-подрывной полуэскадрон продолжал свое укрытое движение вокруг горы упорно и отважно, но не без горьких потерь и жертв.

Во время нашего памятного движения в обход противника генерал Абрамович прислал вторичное приказание: довести наше дело до конца и возможно скорее обойти знаменитую чигиринскую гору. В результате мы все же эту задачу выполнили, заставили коцуровцев покинуть дорогой для них холм и оттянуть от него свои силы.

Жесточайший бой с повстанцами тянулся весь день, при неумолкаемом треске пулеметов, орудийных выстрелах и громадных потерях с обеих сторон. Но стойкость, проявленная малочисленным и сборным отрядом генерала Абрамовича, решила все дело в нашу пользу и заставила Коцура умерить пыл своих надежд и стремлений. К вечеру он решил ликвидировать свое военное предприятие против добровольцев, снял осаду и стал поспешно отводить свой отряд в сторону лесов.

На этот раз мы уже не желали повторять недавней ошибки, и во избежание новых неожиданностей со стороны коцуровцев преследовали их своею конницей до полнейшего нашего торжества и изнеможения… К сожалению, при этом победном преследовании у нас опять не обошлось без потерь во время дважды повторенной конной атаки…

Коцур ушел в свои лесные дебри, но его многочисленные партизанские группы не прекратили своих набегов и грабежей.

После чигиринского боя отряд доблестного генерала Абрамовича около шести недель простоял в Чигирине, постоянно ведя тяжелые бои с не желавшими униматься коцуровцами. Крестьянская масса не переставала сочувствовать своему излюбленному атаману и оказывала ему содействие при каждом удобном случае. Благодаря этому обстоятельству Коцур иногда сам отправлялся «на прогулки» из своего логовища, напоминал о своем благополучном существовании крестьянам личным появлением в их деревнях и причинял новое беспокойство измученным добровольческим отрядам.

Несколько раз в среде добровольцев рождалась мысль решиться на отважный шаг, направиться в глубину лесов и раз навсегда покончить с засевшим в них Коцуром, разгромив его гнездо. Но здравый смысл генерала Абрамовича категорически останавливал добровольцев от подобной авантюры. Для того чтобы идти на коцуровскую берлогу, у нас не имелось и десятой доли тех сил, какие были необходимы для достижения успеха.