Я Родину люблю. Лев Гумилев в воспоминаниях современников

– Лев Николаевич! А отчего это они все поперли в контору? А был ли мальчик в конторе, то бишь еврей? Я что-то такого не знал…

– Был, был мальчик. Зовут его Пинкус Ефим Маркович. Он около окна сидит. Когда эта гоп-компания ввалилась в контору, он очень мудро спрятался за шкаф…

– Выходит, разведка у Кальченко сработала как надо?

– И все-таки нападению подвергся не Пинкус, а Гумилев. Где тут логика?

– Да где вы ищете логику? У подобной публики логика и не ночевала. Бей, круши, что под руки попадется. Вот и вся логика.

– Но все-таки, – вставил и я свой вопрос, – все-таки странно. Если они собрались, как утверждают, «бить жидов», так и искали бы этого самого Ефима Марковича. Тем более если хорошо работает разведка. А то ведь напали на самых что ни на есть русских. Должно же быть объяснение такому казусу?

– Нападают, – ответил Лев Николаевич, – не по этническому признаку, а по признаку интеллигентности. Произошел трагический для России сдвиг в общественном сознании так называемых народных масс. До революции если «Черная сотня» собиралась бить жидов, то и громила еврейскую мелюзгу, а интеллигентных евреев не трогала. Интеллигенцию, всякую интеллигенцию, в те времена все уважали. Это после революции большевики извели русскую интеллигенцию до такой степени, что на виду остались преимущественно интеллигенты-евреи. И у людей произошло смещение понятий. Если он видит интеллигентное лицо, то искренне считает, что перед ним еврей. Русскую-то интеллигенцию он не видит. Так вот и получилось в данном случае с Кальченко… Только он получил отпор.

– Ну, такого, как Кальченко, едва ли можно научить хорошим манерам. Может случиться, что он повторит свой маневр.

– Ну уж нет! Если только этот тип еще раз обзовет меня жидом, я ему, – тут Лев Николаевич придает своему лицу зверское выражение, – я ему яйца оборву!..

Такая реплика вызывает общий восторг.

– О-о! У-у!

– А вы, Лев Николаевич, духарик почище самого Кальченко!

– Не из воровской ли малины вы сюда прибыли, Лев Николаевич?

– А что? – Лев Николаевич обводит всех торжествующим взглядом. – Я – старый лагерник, и кличка «фраер» ко мне никак не подходит. Так что, к общему сведению, я на три четверти блатной!..

– Правильно, Лев Николаевич! Не посрамим знамя российской интеллигенции!.. Времена в ГУЛАГе изменились до такой степени, что на лагпункте организовали драматический кружок и к постановке приняли не что-нибудь, а «Ревизора» Гоголя. В этом начинании активно участвует и Лев Николаевич. Он выступает в роли смотрителя училищ Хлопова. В сцене, когда Хлестаков предлагает ему сигарку, Лев Николаевич, изображая робость и сомнения Хлопова, обращается к зрительному залу:

– Бг’ать или не бг’ать?

И зрительный зал дружно ему отвечает:

– Бе’ги!..Бе’ги!

…Биографии великих людей пишутся, как правило, много лет спустя после их смерти. Пишутся людьми, никогда в жизни их не видевшими. Это, наверное, правильно. Большое удобнее охватить взором на расстоянии. Совсем по-другому на выдающуюся личность смотрит его современник, в особенности тот, кто, подобно мне, провел с ним долгие годы в одном бараке. Тут на первый план в голову лезут всякие пустяки, каждодневная сутолока жизни. И никуда от этого не денешься.

Впрочем, такой взгляд на вещи тоже правомерен и по-своему интересен. В конце концов, Пушкин остался Пушкиным, хотя и бражничал с друзьями-лицеистами.

Алексей Савченко

Савченко Алексей Федорович – инженер-строитель. Находился в заключении с Л. Н. Гумилевым в лагерях Чурбай-Нура, Камышлаг и под Омском. После освобождения жил в Москве. Сохранял дружеские отношения с историком.