Я Родину люблю. Лев Гумилев в воспоминаниях современников

Высказывания Л. Н. Гумилева

Когда меня называют евразийцем, я не отказываюсь от этого имени по нескольким причинам. Во-первых, это была мощная историческая школа, и если меня причисляют к ней, то это делает мне честь. Во-вторых, я внимательно изучал труды этих людей. В-третьих, я действительно согласен с основными историко-методологическими выводами евразийцев. Но есть и существенные расхождения: в теории этногенеза у них отсутствует понятие «пассионарность». Вообще им очень не хватало естествознания.

При том, что евразийская доктрина замышлялась как синтез гуманитарной науки и естествознания, синтез истории и географии. Уже при первом знакомстве с теориями евразийцев у меня возникло сомнение: правильный ли они избрали путь – сопоставление вмещающих ландшафтов и истории населяющих их этносов.

Основной принцип, найденный Петром Николаевичем Савицким, видным русским географом, верен – границы России-Евразии, отделяющие этот внутренний континент от Западной Европы, проходят по изотерме января. На восток она отрицательна, что имеет следствием сильные и продолжительные морозы, а на запад она положительна – оттепели.

Прав был наш великий соотечественник Ф. М. Достоевский, отметивший, что если у французов есть гордость, любовь к изяществу, у испанцев – ревность, у англичан – честность и дотошность, у немцев – аккуратность, то у русских есть умение понимать и принимать все другие народы.

Переиздания книг Л. Н. Гумилева. Малая толика из многих

В отличие от большинства млекопитающих, Homo sapiens нельзя назвать ни стадным, ни индивидуальным животным. Человек существует в коллективе, который, в зависимости от угла зрения, рассматривается то как социум, то как этнос. Вернее сказать, каждый человек является одновременно и членом общества, и представителем народности, но оба эти понятия несоизмеримы и лежат в разных плоскостях, как, например, длина и вес, или степень нагрева и электрический заряд.

Интеллигентный человек – это человек слабо образованный и сострадающий народу. Я образован хорошо и народу не сострадаю.

Поэтом меня называют в основном мои оппоненты, которые с помощью подобного «веского» аргумента пытаются отмахнуться от серьезного научного диалога. Я, конечно, умею рифмовать, но именно потому, что и мать, и отец мои были поэтами, мне хорошо известна разница между ними и мной.

Обижать ребенка грешно, надо дать ему возможность вырасти.

Наше милое начальство, которое я никогда не ругаю и ругать не хочу, довело людей до того, что они стали делать все что угодно, лишь бы насолить руководству. Если бы им запретили изучать русский язык, они стали бы изучать его самостоятельно.

В науке существует единственная борьба – борьба между знанием и невежеством, причем последнее часто побеждает. Тем не менее долг ученых, носителей знания, – бороться с научными сотрудниками, носителями невежества.

Могу вам признаться, что я учился у Геродота. Он постоянно вставлял в свои исторические сочинения диалоги, которых, естественно, не слышал. Во-первых, он не знал персидского языка. Во-вторых, все, что им описывалось, происходило задолго до его рождения. Но для того, чтобы отразить содержание какого-то явления, Геродот прибегал к помощи диалогов.

Нельзя стремиться сделать всех людей подобными себе, нужно учиться жить с ними в симбиозе, оказывать им взаимные услуги, вообще обращаться деликатно и тем самым создавать дружбу народов – лучшее, что придумано в этом вопросе за все тысячелетия существования человечества.

Первую автобиографию мы все пишем для отдела кадров, а вторую, некролог, обычно пишут знакомые или просто сослуживцы. Как правило, они выполняют эту работу халтурно, а жаль, ибо она куда ценнее жизнеописания, в котором львиная доля уделена житейским дрязгам, а не глубинным творческим процессам.

Вы никогда не узнаете, на что похожа мышь, если будете тщательно изучать ее отдельные клетки под микроскопом, так же как не поймете прелести готического собора, подвергая каждый его камень химическому анализу.

В Науке существует только один критерий: мнение не должно противоречить строго установленным фактам, но вправе противоречить любим концепциям, сколь бы привычны они ни были.

Евразийский тезис: надо искать не столько врагов – их и так много, а надо искать друзей, это самая главная ценность в жизни. И союзников нам надо искать искренних. Так вот, тюрки и монголы могут быть искренними друзьями, а англичане, французы и немцы, я убежден, могут быть только хитроумными эксплуататорами.

Писать воспоминания я не буду. Незачем. К литературной славе моих родителей я отношения не имею. О матери и так много написано, особенно в год ее столетия. Что касается отца, то его реабилитация – дело соответствующих органов. Для меня он всегда оставался отцом.

Все хваленое настоящее – лишь момент, тут же становящийся прошлым, а вернуть сегодняшнее утро ничуть не легче, чем эпоху Пунических или Наполеоновских войн. И как это ни парадоксально, именно современность мнима, а история – реальна.

Евразийский идеал прост и конструктивен: отношения между народами нужно строить не на войнах и распрях, а на мире и согласии. Вот почему Россия должна ориентироваться на достижениях синтетической культуры, формировавшейся среди многообразных народов Евразии: они – не враги и конкуренты, а союзники и опора будущего совместного прогресса.

Человек увлеченный (или патриотической деятельностью, или реформаторской деятельностью, или научной деятельностью, или даже искусством) мало обращает внимания на свою семью, на свое богатство, на свой достаток, даже на свое здоровье. Он жертвует им и при этом он счастлив!

Знаю одно и скажу вам по секрету, что если Россия будет спасена, то только как евразийская держава и только через евразийство.

Писать мне есть еще что и кроме воспоминаний.

Его иногда называют последним евразийцем. Это не вполне верно: последователей у Гумилева немало. Но титул последнего (на нынешний момент) классика евразийства он заслуживает, это бесспорно. Впрочем, гумилевская идеология шире, мудрее, наконец, современнее патентованного евразийства.