Я Родину люблю. Лев Гумилев в воспоминаниях современников

Парадоксы Льва Гумилева

«А все-таки я счастливый человек, ведь всю жизнь писал то, что хотел, то, что думал, а они (многие коллеги его. – прим. С. Л.) – то, что им велели». Это была одна из последних фраз Л. Н. Гумилева. Он произнес ее, когда я навещал его в больнице 9 мая 1992 года, в святой для него День Победы. Счастливым человеком называл себя он, отсидевший в лагерях и тюрьмах четырнадцать лет, отсидевший за великих поэтов России – своих родителей – Анну Ахматову и Николая Гумилева. Он так и говорил: «Первый раз за папу, второй – за маму». А в «промежутке» между двумя лагерными сроками была война, был фронт, в «промежутке» он дошел до Берлина. Он не любил рассказывать о лагерных годах, а если и рассказывал, то только о людях, с которыми там пришлось встречаться. И преимущественно о хороших людях. Говорят, даже уголовники его уважали. Там, в лагерях, рождались его идеи. Даже докторская – на непотребной оберточной бумаге, а больше – в голове. При этом никогда не проклинал и не чернил ту сложную эпоху, как делают это те, кто не перенес и сотой доли его унижений. В личном листке по учету кадров ЛГУ про период 1949–1956 годов он написал: «Караганда, Междуреченск, Омск. Ждал реабилитации и дождался!»

У него не было и нормального детства. В автобиографии 1960 года он напишет: «Детство я провел на попечении бабушки в г. Бежецке».

Он боготворил отца и пытался во многом подражать ему, отсюда и миф о «дворянстве», в который сам ученый, похоже, искренне верил. В «расстрельном деле» Николая Гумилева с его слов записано «дворянин». Это было бравадой, а не реальностью. Но Лев Николаевич, заполняя в 1960 году личный листок по учету кадров в ЛГУ, в графе «социальное происхождение» повторит: «дворянин». Но и это бравада – причем небезопасная в то время, ведь подобное могли «не так понять». Говоря о своем участии в Великой Отечественной войне, не забывал помянуть: «Отец имел два Георгия, да и деды, и прадеды были военными… Я скорее всего не из семьи интеллигентов, а из семьи военных, чем весьма горжусь».

Отношения его с матерью складывались, осторожно выражаясь, сложно. В трагичные и голодные 20-е годы она не баловала своими посещениями провинциальный Бежецк. Когда Анна Андреевна умерла, он говорил, что потерял мать в четвертый раз: первый – после отчуждения в 1949 году (ему казалось, что она малоактивна в хлопотах по его освобождению и письма ему пишет в телеграфном стиле), второй раз – в 1956 году, сразу после освобождения, и третий – последняя ссора, после которой они перестали встречаться. Даже в дни рождения сына Ахматова поздравляла его лишь телеграммой, хотя жили они в одном городе.

Не нам разбираться, кто прав, кто виноват. Следствием же этой размолвки для нас всех стало «раздробление» и, видимо, потеря части творческого наследия Ахматовой. Ведь записные книжки ее (1958–1966), как выяснилось только в этом году, оказались в Турине.