Моя служба в старой гвардии. Война и мир офицера Семеновского полка. 1905–1917
![Моя служба в старой гвардии. Война и мир офицера Семеновского полка. 1905–1917](/uploads/covers/2023-08-07/moya-sluzhba-v-staroj-gvardii-vojna-i-mir-oficera-semenovskogo-polka-19051917-201.jpg-205x.webp)
- Автор: Юрий Макаров
- Жанр: Биографии и Мемуары
- Дата выхода: 2023
Читать книгу "Моя служба в старой гвардии. Война и мир офицера Семеновского полка. 1905–1917"
Христофоров
Человек лет под пятьдесят, маленький, толстый, лысый, большие рыжие усы, на кончике носа очки в белой оправе.
Одет неизменно в белую тонкую солдатскую рубашку, без малейшей складочки на толстом животе. На рубашке красные погоны с золотой фельдфебельской нашивкой. Фигурой и лицом необычайно похож на белую морскую свинку.
Говорит очень быстро, охотно и с хорошо знакомыми офицерами не прочь посплетничать о полковых делах, которые знает в совершенстве. Характер веселый и смешливый. В разговоре часто хихикает, но отнюдь не подобострастно, а скорее сообщнически… Знает себе цену.
Со старшими офицерами почтительно-фамильярен, к младшим относится ласково-покровительственно. И «ваше превосходительство», и «ваше высокоблагородие», и «ваше сиятельство» выходят у него на одни манер, как-то «высс», похожее даже не на слог, а на нечленораздельный звук.
Писаря у него ходят по струнке, хотя никто никогда не видал, чтобы он накладывал на них взыскания или даже строго с ними говорил.
Сколько лет он носил полковую форму, никто, кроме него самого, кажется, не знал. Было известно, что кончил он в свое время полковую «школу солдатских детей» и поступил в канцелярию писарем, но случилось это 25 или 30 лет тому назад, никто хорошенько сказать не мог, так как самый старший полковник поступил в полк уже при нем.
Владимир Васильевич Христофоров, старший писарь строевого отделения полковой канцелярии, официально правая рука полкового адъютанта, а неофициально – его наставник и учитель. Если принять во внимание, что при необычайной памяти и добросовестности он пересидел, по крайней мере, двенадцать полковых адъютантов, шесть или восемь командиров полка и десятка полтора начальников дивизии, можно себе представить, какой склад всевозможных постановлений, приказов, приказаний и распоряжений хранился у него в голове.
Вся строевая часть полкового приказа, все, что офицера непосредственно касается, все назначения, увольнения, командировки, отпуска, болезни, дежурства, караулы – все это проходило через его руки.
Бывало, «клеят» тебя несколько раз в месяц в караул в Экспедицию заготовления государственных бумаг, караул и далекий, и скучный… Пойдешь наверх в канцелярию «выяснять». (Это уже начиная со второго года службы. В первый год вообще разговаривать не полагалось. Назначили и иди!)
– Христофоров (или Владимир Васильевич), опять меня в экспедицию закатили!
– Ей-богу, высс… это полковой адъютант распорядились!
И хоть знаешь, что все наряды ведет он, особенно когда адъютант с ленцой, ничего с ним не поделаешь…
Начальник учебной команды, штабс-капитан Алексей Матвеевич Поливанов был образцовый служака, но человек горячий. Чуть что, бывало, багровеет в лице, задыхается и придушенным, полным страдания голосом начинает вопить.
Весна. В учебной команде идут усиленные занятия перед экзаменами. Каждый час на счету. И вдруг в проекте приказа вся команда по караулам! Это значит – два дня пропало, день караула и второй день отдыха, как полагается по уставу.
Матвеич сжимает кулаки и, наклонив голову, как бульдог, летит в полковую канцелярию.
– Где этот Христофоров? Давайте мне Христофорова!
С невинно-удивленным лицом появляется Христофоров.
– Послушайте, Христофоров, вы скажите, вы это нарочно? Вы это назло мне делаете?!
– Высс… ей-богу, это полковой адъютант!
– Давайте мне его сюда, полкового адъютанта!!
– Вес… высс… ей-богу, не извольте волноваться, они с командиром полка в кабинете заняты.
И показывает головой на закрытую дверь в адъютантский кабинет. А там, запершись, сидит адъютант один и ждет, пока Матвеич успокоится.
– Взорвать вас всех здесь, всю вашу канцелярию. Бомбу вам сюда!!! – шипит Матвеич.
– И ей-богу, высс… напрасно волнуетесь… все они у вас знают. И сколько лет в полку служу, никогда такой учебной команды не бывало… Ей-богу, высс… все говорят!
– Врете вы все, старая лисица!
Но похвала всегда приятна, и начальник учебной команды, полууспокоенный, уходит.
Христофоров стучится в кабинет к адъютанту:
– Высс… сейчас капитан Поливанов, ей-богу, высс… умора… Всех нас чуть не разнес!
– А может быть, их можно и не назначать?
– Высс… никак нельзя. Команда всегда три раза в год в караулы ходит, а в этом году только раз ходили… Ей-богу, высс… им полезно… Практическое изучение устава гарнизонной службы!
И на этот раз уже откровенно хихикает.
Учебная команда в караул, конечно, идет.
Как сверхсрочный фельдфебель, Христофоров имел тут же, через коридор, напротив канцелярии, комнату, двойной солдатский паек и 25 рублей в месяц жалованья. В комнате у него я никогда не был, но, по аналогии с другими фельдфебельскими помещениями, она должна была быть разделена на три части: гостиную, она же и столовая со столом, покрытым клеенкой, диваном и мягкими стульями, спальню и кухню. Жилищная площадь небольшая, но сам хозяин приходил домой только обедать и спать. В канцелярии он сидел с восьми утра и до одиннадцати часов вечера, даже и в праздники.
Христофоров был человек семейный. Жену Христофорова я никогда не видел, но по коридору канцелярии иногда шмыгали рыженькие гимназистки и исчезали в его двери.
Жить на 25 рублей в месяц, хотя бы и при квартире и пайке, семейному человеку трудно, а потому из полковых сумм ему что-то уделялось. Кроме того, существовало неписаное правило, что при каждом приятном событии в офицерской жизни, отмеченном в полковом приказе, – производство, отпуск, получение роты и т. д., – Христофорову презентовалось юбиляром от 3 до 5 рублей, а иногда и больше, по средствам каждого. Впоследствии дело это упростили, и офицеры просто стали платить ему по 50 рублей в месяц из своего кармана, установив на этот предмет особый вычет.
На войну Христофорова не взяли. Он был необходим для мирного времени, а для войны не годился.
Но и в запасном батальоне в Петербурге, при весьма нестроевом командире П.И. Назимове и при прапорщике «со стороны» – адъютанте, при огромных комплектованиях и посылках в полк маршевых рот, дела ему не прибавилось. К этому времени он был произведен в военные чиновники, но, говоря со старыми офицерами, еще долго сбивался на привычное «высс…».
Войну Христофоров переживал плохо. В сентябре привезли раненым А.А. Рихтера, через несколько времени убитого Д.П. Коновалова, а на следующее лето Ф.Я. Сиверса. Все это были близкие ему люди, двое – бывшие полковые адъютанты, один – заведующий мобилизацией. Христофоров как-то сразу постарел, посерел, перестал хихикать и еще глубже ушел в свою канцелярскую писанину.
Февральская революция, как почти всех его сверстников, старых слуг полка, ошеломила его. Писаря немедленно с восторгом нацепили на себя красные банты. Надел и он, но, видимо, без всякого удовольствия.
Помню в конце июля, уже в штатском платье, по делу захожу как-то вечером в канцелярию. В этот день как раз была у Мариинского дворца демонстрация солдатских толп, не желавших ни Константинополя, ни аннексий, ни контрибуций. Христофоров сидит за столом один и что-то, по обыкновению, проверяет. В канцелярии пусто. Все писаря ушли гулять.
Начали мы с ним говорить на злободневные темы.
– Высс… господин капитан, что же теперь будет?
– Да что же будет, Владимир Васильевич, проиграли войну, разве вы сами не видите?!
– А что ж дальше-то будет?
– Как-нибудь выкрутимся… Велик Бог земли Русской!..
Больше я Христофорова не видал.
Когда настал Октябрьский переворот и полковник Бржозовский умудрился превратить Семеновский полк в «полк по охране Петрограда», Христофоров по-старому заведовал строевой канцелярией. В этих казармах на Загородном проспекте он вырос и состарился. Куда же ему было идти?
Что с ним случилось дальше – не знаю.