Архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий)

Третий арест и ссылка в Красноярский край. 1937–1942

В июле 1937 года Ташкентское НКВД УзССР открыло новое дело по обвинению «церковников» в создании и участии в контрреволюционной церковно-монархической организации и шпионской деятельности. Среди подозреваемых: архиепископ Ташкентский Борис (Шипулин), протоиерей Михаил Андреев, протодиакон Иван Середа и еще несколько священников. Методы жестких допросов сломали обвиняемых и вскоре они стали оговаривать себя и других.

Постановление об аресте В. Ф. Войно-Ясенецкого и обыске в его доме

г. Ташкент 1937 г., июля 20 дня.

Я, оперуполномоченный 4 отд. УГБ НКВД УзССР Кириллов, рассмотрев материал на гр. Войно-Ясенецкого Валентина Феликсовича, профессора-хирурга, он же – епископ Лука староцерковной ориентации, 1877 г. рождения, уроженец г. Керчи, бывшей Таврической губернии, бывший потомственный дворянин, гражданин СССР с высшим образованием, б/п, проживает в г. Ташкенте, 1-й пр. Воровского, д. 23, в 1923 г. за контрреволюционную деятельность был постановлением особого совещания при бывшем ОГПУ выслан на 2 года в Туруханский край; в 1931 г. постановлением того же особого совещания был выслан на 3 года в г. Архангельск за пособничество в убийстве профессора Михайловского, является активным участником всесоюзного нелегального церковного центра, во главе которого стоят бывший Казанский митрополит Кирилл (Смирнов) и бывший Ленинградский митрополит Иосиф (Петровых), отбывающие ссылку в Казахстане, ведет работу по объединению всех церковных течений и группировке в г. Ташкенте контрреволюционного элемента из активистов-верующих, бывших людей и контрреволюционеров нелегального монашеского элемента для активной борьбы с советской властью.

Будучи непримиримым врагом советской власти, ведет среди церковников контрреволюционную агитацию, высказывал недовольство советской властью и проводимой политикой, высказывал контрреволюционные взгляды о внутреннем и международном положении СССР, высказывал контрреволюционные клеветнические взгляды о Компартии и вожде народов, высказывал контрреволюционные пораженческие взгляды в отношении СССР в предстоящий войне с Германией, указывал на скорое падение СССР, т. е. совершил преступления, предусмотренные с. 66 ч. 1, 64 и 60 УК УзССР.

Постановил:

г. Войно-Ясенецкого Валентина Феликсовича, епископа Луку, арестовать, на квартире у него произвести обыск и мерой пресечения избрать содержание под стражей во внутренней тюрьме УГБ НКВД УзССР.

Оперуполномоченный 4 отд. УГБ НКВД УзССР Кириллов

«Согласен»

Нач. 4 отд. НКВД УзССР Агабеков

Зам. прокурора Шейдлин.

Цит. по: Лисичкин В. А. Лука, врач возлюбленный. Жизнеописание святителя и хирурга Луки (Войно-Ясенецкого). М., 2017. С. 227–228.

Ночью 24 июля 1937 года чекисты и несколько человек в гражданском явились в маленький домик в 1-м проезде Воровского. Стали производить обыск: сняли иконы, выбросили на середину комнаты вещи из шкафов, а вслед за ними книги, фотографии, альбомы, рукописи; рылись в письменном столе, распотрошили шкатулку с письмами Анны Васильевны. Лука неподвижно и безмолвно сидел в углу кабинета. По окончании обыска доктора Войно-Ясенецкого арестовали и доставили в дом предварительного заключения.

На следующий день состоялся первый допрос. Задали один вопрос:

– Что вы можете сказать о ваших связях среди церковников города Ташкента?

Вопрос не показался каверзным, тем более он известный человек и всякий из церковной среды мог сказать, что знает Войно-Ясенецкого. Он ответил, перечисляя своих знакомых из среды духовенства и верующих.

На втором допросе, состоявшемся 7 августа, опять единственный вопрос:

– Кто у вас есть из близких знакомых в Ташкенте из нецерковников?

Войно-Ясенецкий перечислил имена профессоров, научных сотрудников, с которыми он работал или был знаком.

Следователь записал, а потом стал называть имена, о которых допрашиваемый и не знал ничего, и спрашивать о связях с ними. Войно-Ясенецкий мог ответить только, что не знает этих людей. Среди них казачьи офицеры, казаки-кубанцы.

Следователь настаивал:

– По материалам дела установлено, что вы знаете и имеете связи с ними. Следствие настаивает на даче правдивых показаний о знакомстве и связях с ними.

– Не знаю лиц, о которых вы говорите и не связан с ними, – отвечал Валентин Феликсович.

Следователь продолжал «давить», не обращая внимания на отрицательные ответы допрашиваемого:

– Материалами следствия установлено, что вы состоите членом контрреволюционной организации. Предлагаем Вам дать правдивые показания.

– Я членом контрреволюционных организаций не являлся и не являюсь.

– Хорошо, конкретизирую. Какой характер носили ваши связи с бывшим митрополитом Кириллом (Смирновым)?

– Лично не знаком. Знаю о нем по рассказам бывшего митрополита Арсения (Стадницкого), что он отбывал ссылку, претендовал на должность местоблюстителя патриаршего престола.

10 августа 1937 года Войно-Ясенецкому предъявили обвинения. Все тот же набор «контрреволюционных» деяний: активное участие во всесоюзном нелегальном церковном центре; руководство в городе Ташкенте контрреволюционными элементами из активистов верующих, бывших людей и монашествующих для активной борьбы против советской власти; ведение среди церковников контрреволюционной агитации, высказывание контрреволюционных взглядов о внутреннем и международном положении СССР в предстоящей войне с Германией; контрреволюционные клеветнические высказывания о коммунистической партии и вожде народов, то есть о Сталине.

На этом основании и предлагалось привлечь Войно-Ясенецкого к ответственности, а в качестве меры пресечения избрать содержание под стражей во внутренней тюрьме УГБ НКВД УзССР. В постановлении данное решение оправдывалось тем, что Лука был «достаточно изобличен в участии в контрреволюционной церковно-монархической организации и шпионской работе в пользу иностранного государства, не отвечает на вопросы следователя, ведет себя грубо, вызывающе, делает оскорбительные выпады допрашивающему, наносит контрреволюционную клевету органам НКВД»[109].

В течение многих месяцев допросы, в том числе и способом «конвейера», пытки, издевательства, унижения, побои, карцер….

Войно-Ясенецкий протестовал, объявлял голодовки, подавал заявления в высшие инстанции о необоснованности ареста и заключения…

О своем состоянии архиепископ Лука вспоминал спустя годы: «У меня начались ярко выраженные зрительные и тактильные галлюцинации, сменявшие одна другую. То мне казалось, что по комнате бегают желтые цыплята, и я ловил их. То я видел себя стоящим на краю огромной впадины, в которой был расположен город, ярко освещенный электрическими фонарями. Я ясно чувствовал, что под рубахой на моей спине шевелится змея»[110].

Лука не знал, что «настойчивость» сотрудников НКВД в стремлении получить нужное им признание основывалась на показаниях, которые им удалось выбить из других подследственных. В частности, архиепископ Борис (Шипулин) 29 октября 1937 года подписал протокол, в котором были и такие сведения:

«В Институте неотложной медицинской помощи Войно-Ясенецкий окружил себя антисоветским элементом, при прямом содействии которого удавалось вредить делу оказания медпомощи трудящимся.

В начале 1937 г. в Институт неотложной помощи был доставлен на излечение один из передовых мастеров хлопководства – орденоносец…

Лечение этого орденоносца было организовано вредительски, в результате чего последовала смерть. О его смерти ни родные, ни организации, пославшие его на лечение, уведомлены не были, а труп его был зарыт вместе со случайными лицами, умершими в Институте.

…Войно-Ясенецкий, который был основным виновником этого вредительского акта, остался неразоблаченным»[111].

В свою защиту Лука писал в НКВД УзССР:

«Следователями по моему делу мне предъявлены тягчайшие и крайне позорные обвинения (контрреволюционная деятельность в союзе с казаками, шпионаж, убийство больных путем операций), лишающие меня доброго имени и чести. Следствие ведется односторонне пристрастно в сторону обвинения. Оставляются без внимания и не вносятся в протокол мои заявления, оправдывающие меня. Меня лишили законного права послать заявления высшим представителям власти.

…Я лишен всех прав и всякой цели жизни, так как для меня невозможно ни священнослужение, ни работа по хирургии, ни очень важная научная работа, я лишен семьи, свободы и чести. Без допроса меня обвиняют в гнуснейшем из преступлений – тайном убийстве больных путем операций»[112].

В ходе непрекращавшихся допросов от Луки неуклонно требовали признания в шпионаже. В ответ он только просил указать, в пользу какого государства шпионил. На это ответить, конечно, не могли. Тогда его еще раз подвергли допросу «конвейером», который длился тринадцать суток. Не видя конца этим мучениям, епископ задумался о самоубийстве. Он потребовал вызвать начальника Секретного отдела и, когда тот пришел, заявил, что подпишет все, что они хотят, кроме покушения на убийство Сталина; что прекращает голодовку и просил прислать обед.

Лука задумал перерезать себе височную артерию, приставив к виску нож и крепко ударив по спинке его. Он все рассчитал: для остановки кровотечения нужно было бы перевязать височную артерию, что невыполнимо в условиях ГПУ, и его пришлось бы отвезти в больницу или хирургическую клинику, что вызвало бы большой скандал в Ташкенте. Когда принесли обед, он незаметно ощупал лезвие столового ножа и убедился, что височной артерии перерезать им не удастся. Тогда он вскочил и, быстро отбежав на середину комнаты, начал пилить себе горло ножом. Чекист, сидевший на другом конце стола, как кошка, бросился на «самоубийцу», вырвал нож и ударил его кулаком в грудь. Луку оттащили в камеру, где он от всех переживаний и потрясений… неожиданно для себя уснул. Когда проснулся, рядом стоял чекист, державший в руке лист бумаги с текстом признания в шпионаже в пользу иностранного государства. Лука со смехом отказался подписать сочиненную чекистами бумагу и вновь был брошен в подвал, где упал в обморок.

Из следственного корпуса Луку перевели сначала в областную больницу, а затем в ташкентскую тюрьму. Большая камера была до отказа наполнена заключенными, которые лежали на трехэтажных нарах и на каменном полу. К параше, стоявшей у входной двери, нужно было пробираться по ночам через всю камеру между лежавшими на полу людьми, спотыкаясь и падая на них. Кормили крайне плохо, а передачи с воли были запрещены. В этих тяжелых условиях пробыл он около восьми месяцев.

К середине февраля 1939 года следствие по делу «церковников» было закончено. Подписавших лжесвидетельства против себя и своих собратьев расстреляли.

Из всех привлеченных остался только Лука…

Несломленный… Протестовавший… Живой!

Но следственный отдел НКВД надеялся «дожать» подследственного и 20 февраля 1939 года в пятый раз выписал постановление о продлении срока ведения следствия по его делу. Допросы были возобновлены: