Черный Иркут

Повернувшись ко мне, Саяна после небольшой паузы неожиданно добавила:

— Я все эти дни думала о тебе. И, пожалуйста, не переживай за меня. С тобой я никого и ничего не боюсь!

— А я и не переживаю, — быстро ответил я, хотя тут же поймал себя на том, что, конечно же, переживал, только не предполагал, что она сумеет прочитать мои мысли. — Ты знаешь, режиссёрше не понравился мой сценарий, — сообщил я. — Она его забраковала.

— И что? — подняла брови Саяна.

— Я вернул ей аванс.

Говорить Саяне о том, что меня решили использовать как подсадную утку, не хотелось. И что, отказавшись от дальнейшей работы с Потоцкой, я ничего не потерял.

— В Тунке отбывал ссылку будущий польский диктатор Юзеф Пилсудский. Буряты к нему от носились хорошо, приносили мясо, грибы, орехи. Чтобы не мёрз от сибирской стужи, они ему овчинную шубу подарили. Он вёл там свои записи и общался с местными. Потоцкая упорно настаивала, чтобы я включил его в сценарий. А мне будущий польский диктатор, как она сама любит выражаться, был по барабану. Буряты говорят: любая овца должна знать свою кошару. Потоцкая ведёт свою игру, мы будем вести свою. Твоя мама была права, когда рассказывала легенду про бегущего лося и налима, — я, улыбаясь, ткнул себе пальцами в лоб. — И плакал я, как тот лось, до тех пор, пока не выплакал два своих верхних глаза. Выплакал, но так и не понял, почему в фильме должен быть Пилсудский. Вот с Торбеевыми всё понятно: кто платит, тот и заказывает музыку.

— Только заказывают музыку не Торбеевы, а те, кто за ними. И делают это за наши деньги. Для поляков Пилсудский — миф, а мифы имеют свойство воплощаться в реальной жизни. Патриотизм возникает из любви и к ней должен вести. Но любовь не приемлет корысти.

— Потоцкая точно не станет петь, что там наш Сталин любимый живёт, — засмеялся я. — Сразу же после приезда из Прудово я ходил в авиакомпанию, которая выполняет рейсы на Байкал. Там генеральным директором работает мой друг, мы с ним вместе создавали авиакомпанию «Иркут». Он следом за мной ушёл от Торбеевых в «Сибирь». Представляешь, ему понравился мой сценарий о лётчиках и о женщине, которая прыгнула в тайгу. И он предложил мне свою помощь. Деньги мы, говорит, найдём. И со съёмочной группой договоримся.

— Ты же никогда не делал фильмы, — засомневалась Саяна.

— В детстве мы вообще ничего не умели делать, — ответил я. — Конечно, надо иметь некоторую наглость, чтобы ввязаться в эту драку.

— Вот с этим у нас проблем нет, — засмеялась Саяна. — Москва — хороший город, здесь слишком много чего оседает. И хорошего, и плохого.

— Но и всплывает. Вот я и решил: надо уехать и посмотреть на себя как бы со стороны. Я хочу доказать себе, что я это могу. Ведь делают это другие.

— Но ты должен осознавать, что тебя может постигнуть неудача.

— Для этого надо начать. Ты, надеюсь, мне поможешь?

— Только своим присутствием, — улыбнувшись, развела руками Саяна. — Завтра мы улетаем.

— Я звонил в Тунку Шувалову. Он ждёт вас на аэродроме. Я прилечу следом.

— Ты мне сегодня нравишься как никогда, — вновь рассмеялась Саяна. — Деловой, напористый. Скажи, ты прочёл Доржи Банзарова?

— Конечно. Вот послушай, что я нашёл у него, — сказал я. — Для того, кто ступает на путь просветления, существует двадцать трудновыполнимых вещей. Трудно бедному быть щедрым, трудно власть имущему не употребить свою власть для удовлетворения своих желаний, трудно не рассердиться, когда оскорбляют. Трудно изучать широко и глубоко. Трудно побороть гордость. Трудно найти хорошего друга. Трудно не спорить о правильном и неправильном, — я сделал паузу и, вздохнув, продолжил: — Лётчики говорят, что в авиации от Полярной звезды идёт весь отсчёт. И не только в авиации. Северную сторону юрты монголы и буряты считают самым почётным местом. Туда сажают самых именитых и важных гостей. Полярную звезду они считают вершиной мировой горы, пупом неба, осью мирового круговращения. Вот и думаю: от чего мне начать свой отсчёт?

— Начни от человека, — посоветовала Саяна. — С той самой женщины, что прыгнула в тайгу.

— Ты права! — воскликнул я. — Я буду снимать вас на Иркуте. Пока что там всё как во времена Чингисхана. Чистая вода, горы, Сурхарбан, сарлыки.

— Хвосты которых идут на приплеты, — в тон мне засмеялась Саяна.

— И люди. Почему, получая всё, человек не успокаивается и порою не знает, что ему нужно? Почему ни он сам, ни душа его не знают той гармонии и совершенства, как окружающая его природа?

— Поклоняясь природе, буряты-язычники населили её духами, придумали множество мифов, объясняющих происхождение мира, — ответила Саяна. — Их можно понять: кто не восхитится красотой Байкала, небом, гольцами, водопадами, твоим Иркутом? Наверное, только человек, пахнущий равнодушием. Но своим природным чутьём этот народ осознал: сколько ни стучи в бубен, ни брызгай водкой во все стороны Бурхану или ещё кому, ни развешивай тряпочек на деревьях, твои отношения с другими людьми не будут такими же гармоничными, как сама природа. А спасение человеку от душевного разлада даёт только одно — совершенная любовь, которую и явил нам Господь. Он нас любит такими, какие мы есть. И даёт нам возможность и время исправиться. По своей любви к людям Он нам дал заповедь: так же, как ты относишься к себе, относиться и к другим. «Возлюби ближнего своего, как самого себя».

Провожая Саяну в аэропорт, я попросил Дениса записать номер своего мобильного телефона и сказал, чтобы они, долетев до Иркутска, позвонили мне. Денис тут же занёс мой номер в память своего мобильника.

— Немец, он и есть немец, — пошутила Саяна.

— Григорий Петрович, ты мне скажи, Иркут — опасная река? — спросила меня Катя Глазкова, когда мы возвращались из аэропорта.

— Любая река опасна. Всё зависит от человека, который заплывает в неё, — ответил я. — Можно утонуть и в луже.

— Называется, успокоил. И всё-таки? Не все родители рискнули послать в эту экспедицию своих детей. Дорого, опасно. Хорошо, что Торбеев снял многие вопросы. Авиакомпания «Иркут» взяла на себя расходы по перелёту. Котов сказал, что Шнелле даст денег на журнал.

— Так ты с них теперь и спрашивай.

— Этот номер тебе не пройдёт, — засмеялась Глазкова. — Первым, пусть хоть и невольным, агитатором стал ты, Григорий Петрович, — засмеялась Катя. — Моя Машка, после того как ты живописал Иркут, буквально сошла с ума. Поеду, и всё тут! Всем хочется взглянуть на сарлыков, у которых хвосты идут в женские приплеты. Вон Янка даже Дениса с Мишуткой взяла. Честно говоря, мне стало спокойнее, когда она согласилась лететь. Яна там всё возьмёт под свой контроль. Уж я-то её хорошо знаю.

— Она им хочет показать места, где родилась.

— И вообще, там как, не опасно? — думая о чём-то своём, спросила Катя. — Я слышала, что недавно в вашей тайге было нападение на склад, где хранилось золото. Случаем, это не на Иркуте?

— Ты что, считаешь, что у нас там прямо по улицам ходят шайки золотограбителей? Ну не Дикий же там Запад!

— Там для меня дикий Восток. И туда улетела моя дочь.

— Так надо было полететь с ней вместе. Взять с собой в дорогу «Калашникова», ну, на худой конец, ТТ или «Макарова». Заказать бронежилет.

— Вот этого не надо. До такой крайности, я думаю, мы ещё не дошли.

— Они же полетели не одни.

— Яна мне сказала, что Вадим Торбеев — опытный проводник и уже не раз сплавлялся по горным рекам.

— Я несколько раз сплавлялся по Иркуту, — с гордостью сообщил я. — Но, как видишь, целый и невредимый стою перед тобой.

До Москвы ехать ещё было далеко, и я начал рассказывать про своё плавание по Иркуту.

То место, куда через болото привела нас Жалма, было поистине царским. Мы набрали столько брусники, что на разосланном брезенте уже не хватало для неё места. Теперь нужно было решать другую задачу: не только вынести бруснику из тайги, но и провезти её до Иркутска. Пришедший на подмогу Саня Корсаков принёс дурную весть: оказывается, не доезжая Култука, в самом узком месте — Карантине, где когда-то скотогоны и ветеринары проверяли скот, местные власти выставили милицейский пост. У всех, кто проезжал или проходил мимо, милиция и лесники отнимали ягоды в пользу государства. Пост снимали, когда окружающую тайгу заваливало снегом. «Давай мы их объедем», — предложил Корсаков. Его мысль была проста и гениальна: Саня предложил использовать Иркут не только как удобную не подконтрольную милиции дорогу. На таёжной реке ещё не додумались отнимать таёжные дары. Мы вернулись в село, нашли несколько автомобильных камер, связали их верёвками, накачали воздухом, сверху настелили доски. Получился приличный плот. На нём по воде мы прибыли к нашему табору, загрузили собранную ягоду и, минуя милицейский пост, поплыли по Иркуту. Тихо и неслышно несла река резиновый плотик, свежий ветерок отгонял таёжную мошкару. На этот раз Микола-бурхан, так буряты называли святого Николая-угодника, которого они признавали за своего, помог нам благополучно добраться аж до самого Иркутска. По водной дороге мы прибуровили где-то около пятидесяти вёдер ягод, так что моя мама не знала, куда её деть. Своя ноша не тянет, часть лесного урожая мы продали, остальную засыпали в бочки.

Мой рассказ окончательно успокоил Катю, и она, записав мой номер мобильного телефона, поехала к себе в редакцию. А я поехал собираться в командировку.

Съёмочная группа состояла из трёх человек: двух операторов и седоватого режиссёра, которого, как и меня, звали Григорием. Выяснилось, что он несколько лет не вылезал из Чечни, снял там несколько фильмов. И я, вспомнив слова Неонилы Тихоновны о том, что безвыходных ситуаций не бывает, поблагодарил судьбу. На всё, как говорится, воля Божья. Это были профессионалы, которые измеряли человеческую жизнь иными мерками. Перед отлётом я ещё раз позвонил Корсакову, чтобы он встретил Саяну, затем своему бывшему командиру Шувалову, чтобы тот был готов разместить у себя на аэродроме съёмочную группу. Все, по старой памяти, обещали мне, как иногда говорят дипломаты, режим наибольшего благоприятствования.

На аэровокзале мы зашли в буфет и, как это бывало в моей прошлой лётной жизни, выпили за знакомство и за предстоящую работу. Рейс был поздним, самолёт после взлёта влез в стоявшую над Москвой густую облачность и, подрагивая на воздушных ухабах, начал набирать высоту. Знакомые по прежней работе пилоты пригласили меня в кабину, знакомая стюардесса принесла нам ужин.

Меня стали расспрашивать, чем я занимаюсь. С тем чувством, с каким, наверное, поглядывают на блаженных, они слушали мой рассказ о Чингисхане, Банзарове, о шаманах и ламах, немного оживились, когда я вспомнил про прыгнувшую в тайгу отважную женщину. Пилоты изредка снисходительно кивали мне головой: мол, кино — как игрушка для детей, посмотрели, разобрали и забыли. Разве можно сравнить с ним лётную работу? Нет, конечно, не сравнишь.

Когда летишь навстречу солнцу, то ночь, не успев настать, быстро сдаёт права новому дню. Небо, точно огромный серый чехол, начинает сползать за самолёт, и вот прямо по курсу, как из невидимого гнезда, уже вылупился красный, будто снегирь, пушистый шарик и по восходящей дуге, набирая яркость, побежал по лобовому стеклу вверх.