Первый шпион Америки

— Зачем? Мы его тут же вспугнем. Он, кажется, с Синицыным-работал в связке?

Петерс кивнул.

— За Синицыным установлено наблюдение?

— Пока нет. Людей не хватает, Феликс Эдмундович. Некоторые сотрудники по суткам не выходят из кабинетов.

Сам Петерс уже третью ночь ночевал у себя на кожаном диване, отводя для сна всего четыре часа. Количество арестованных росло, допросы начинались с семи утра и продолжались до двух-трех часов ночи. Важно было срочно собрать всю информацию о «Союзе» Савинкова, установить явки и фамилии активных участников в других городах, поэтому все силы были брошены на ликвидацию этой подпольной организации, которая крепко пустила свои корни в воинских полках, округах, штабах, отрядах и даже в военной разведке Троцкого. Бирзе фактически считался заместителем Тракмана по немецкому контршпионажу, а Бредис работал под его началом.

— Я знаю, нелегко. — Дзержинский нахмурился. — Но Бирзе мы должны взять. Слишком важная фигура. И я уверен, что от него ниточка поведет непосредственно к Лорану, Всргемону, Лаверню и Грснару. А без Бирзе мы их и пальцем тронуть не можем.

— Кроме Лорана, — напомнил Петерс.

— Если он вообще в Москве или Петрограде, — вздохнул Дзержинский. — Уверенности такой у нас нет. — Феликс Эдмундович бросил Петерсу письмо, присланное из Парижа. — Написано неделю назад. Почерк Лорана. Рассказывает о событиях недельной давности, происшедших в Париже, поэтому заподозрить его в том, что письма были написаны заранее, довольно трудно, — сказал Дзержинский.

— А что, если посылает отсюда? — предположил Петерс. — И по этим же срочным каналам переправляет сюда, специально подсовывая нам, чтобы мы не волновались и не тревожились на его счет. Но вам сегодня нужен Бредис, а не Лоран?

— Бредис пока нужнее, — кивнул Феликс Эдмундович.

Капитан Брауде, прошерстив списки жильцов злополучной четырнадцатой квартиры, узнал, что того бородача с бледным лицом в гимназической шинели зовут Семен Головачев. Павел не сомневался, что Головачев один из активнейших агентов Каламатиано и мешкать тут нечего: бородача-гимназиста надо взять, перевербовать, и тогда Военкон-троль будет получать информацию прямо из логова врага.

Брауде заготовил ордер на арест Головачева и зашел подписать его у Тракмана, заодно поделившись с ним своим блестящим, как ему показалось, планом.

— А почему вы думаете, что этого Головачева удастся перевербовать? — осторожно спросил Трак-ман.

— Я его видел, этого интеллигентишку-гимназиста! Лицо бледное, борода клином, глаза так и бегают, точно кур воровал! Прижмем с Синицыным, и будет как миленький работать!

— Как его зовут? — переспросил Тракман.

— Семен Василич! Ему лет тридцать, не больше. Сопляк-недоучка!

Тракман снял трубку и попросил соединить его с Петерсом.

— Марк Тракман беспокоит… Привет!.. Слушай, Головачев Семен Васильевич — не знакомо тебе такое… — Тракману договорить не дали, видимо, Петерсу этот фрукт был тоже известен. «Вот так всегда, — подумал Брауде, — только языка на фронте выудишь, а его уже полковая разведка хватает и выдает за своего. Так и с Головачевым. Теперь, конечно, они захотят себе его взять! Зачем только Тракман позвонил этому Петерсу!» — Понятно… Ну это бывает… Из фронтовой разведки… Да, конечно, надо теснее работать! Я разве против?.. Пока!.. — Тракман положил трубку.

— Что, себе этого Головачева забирают? — обиженно спросил Брауде.

— Семен Васильевич Головачев работает у Петерса, он чекист и старый большевик, к вашему сведению, товарищ Брауде. Поэтому теперь понимаете, к чему привела ваша возня вокруг четырнадцатой квартиры? Хорошо, что я внешне вспомнил Семена и засомневался. А так бы Под такой вы меня монастырь подвели… — Тракман сурово нахмурился и не сказал, под какой монастырь мог подвести его Брауде, но по его глухохгу покашливанию Павел понял, что лучше этот вопрос начальнику Военконтроля не задавать.

Но этот казус не выбил Пашу из седла. Наоборот, он стал осторожнее и деликатнее организовывать слежку, ведя объект метрах в десяти — пятнадцати. И выследил-таки встречу Каламатиано, Локкарта и Пула в кафе «Трамбле» на Цветном бульваре.

Когда Каламатиано с его друзьями ушли, Брауде подошел к официанту и, показав удостоверение Военконтроля, допросил его, заставив выложить все, что он знает о греке. Оказывается, Каламатиано был за последнее время в кафе три раза: первый раз с военным, который почему-то набрал кучу всяких соусов, потом с англичанином, который интересовался в основном проститутками, а звали его Сид, то есть Сидней. И это третье посещение. Брауде сразу же уцепился за военного. Но как его звали, гарсон не запомнил, на вид ему за сорок, крепкий, голос густой, командирский.

На следующий день Брауде поделился скромными успехами с Синицыным.

— Жаль, что имя этого военного официант не запомнил! Но я думаю еще раз потрясти этого гарсонишку, чтобы он набросал мне словесный портрет военного. Или нарисовал. Как считаешь, стоит?

— Что это даст? — стараясь казаться равнодушным, пожал плечами Ефим Львович, но легкий холодок все же пробежал по коже: этот Брауде пусть случайно, но слишком близко подобрался к нему. А сие совсем нежелательно. И Каламатиано хорош. Один раз заметил слежку и неплохо проучил этого пинкертона. А тут расслабился.

Пару дней назад Синицын встретился со своим приятелем из разведки Главного морского штаба. Они время от времени обменивались информацией, как бы негласно помогая друг другу. При новой власти этот обмен являлся еще и средством выжить. Кто знает, как поведут себя большевики завтра по отношению к старым военспецам, потому что учреждение института комиссаров, которые были обязаны как бы надзирать за командирами, смещение старых генералов на Царицынском фронте и замена их неким конником Ворошиловым сигнализировали о том, что не нужно строить иллюзии и рассчитывать на доверие большевиков. Сегодня они используют их от безысходности, а завтра, когда появятся свои кадры, вообще выкинут. И вряд ли отпустят на покой. Сошлют в места не столь отдаленные или вообще. шлепнут. В этом вопросе их мнения сошлись, и Синицын подумал, что его приятель вполне созрел, чтобы работать на Ксенофона. Но врожденная осторожность не позволила подполковнику даже заикнуться об этом: надо было все не раз еще взвесить, проверить, а вот так подставлять себя, не подготовив резервных вариантов, глупо.

— Тут к нам один важный гость пожаловал, — сообщил приятель Ефима Львовича: они сидели на Рождественском бульваре, покуривали на скамеечке. — Вы-то его пропустили, и ЧК не встревожилась, хотя он заходил туда и провел там полтора часа. Это станет весьма занятным, если я тебе скажу, что в Москве объявился Сидней Рейли. Крупная птица. Мы его пасем с 1911 года. Работает сразу на две разведки: немецкую и английскую. С русской охранкой амурничал. Но дело не в этом Размах деятельности у этого агента широк. И если его прислали, то англичане что-то здесь затевают.

— А может, немцы? Коли он двух маток сосет? — усмехнулся Синицын.

— Вряд ли. Он с немцами уже почти не контактирует. Война развела. У Рейли в России крепкие связи. У кого, вот интересно, он гостевал в ВЧК? Полтора часа — это обстоятельный разговор, а не то чтобы зайти и передать приветы. Постой! Петерс года три или четыре жил в Лондоне. У него и жена там осталась. Больше там некому приветы передать.

— Ну зашел, передал, что тут такого? — не понял Ефим Львович.

— Да не та Рейли фигура, чтобы бегать и презенты разносить. Я не удивлюсь, если он приходил затем, чтобы завербовать Петерса.

— И как ты считаешь, завербовал? — не без иронии спросил Синицын.

— Если ставилась эта задача, то отчего бы и нет. С пустыми руками он бы к нему не пошел. Значит, какая-то зацепка была, — уверенно сказал приятель Ефима Львовича. — Он профессионал высокого класса.

Подполковник вспомнил этот разговор, когда услышал фразу Брауде о том, что англичанина, который приходил в «Трамбле» с Каламатиано, звали Сид, Сидней. Теперь понятно, что, находясь рядом с таким разведчиком, Ксенофон Дмитриевич и позволил себе расслабиться, а Рейли, нанося дружеские визиты, просто не считал нужным их от кого-то пока скрывать.

— Ты лучше обрати внимание на второго человека, кто был рядом с Каламатиано в «Трамбле». Это Сидней Рейли, англо-немецкий агент. Работает в России с одиннадцатого года. Рейли птица покрупнее Каламатиано.

— А ты сам почему им не займешься? С англичанами же ты работаешь?

— У меня других дел полно. Да и тебе помочь хочется, хватит уже филером рыскать. Раньше в царской охранке с этого начинали, а ты все-таки фронтовой опыт имеешь.

Брауде вызвали к Тракману. Он вышел из кабинета через пять минут с бумагой в руке.

— Опять шифровать заставили. Очередное послание Троцкого. Ты уходишь?

— Да нет, мне еще тоже пару донесений надо отправить.

— Я к тебе зайду, ты мне расскажешь про этого Рейли! — заинтересовался Брауде, убегая в свой кабинет.

Штатные шифровальщики, работавшие в Воен-контроле, были перегружены, а один из них постоянно болел и ходил с температурой. Сегодня он вообще не появился, и Пашу, который быстро освоил шифровальное дело, обычно подключали в таких ситуациях. Он умчался, и Синицын задумчиво посмотрел вслед Брауде. «Его надо выводить из игры, — подумал Ефим Львович. — Паша становится настырным и въедливым».

Великим аналитическим умом Паша не блистал, но зато отличался старательностью и непомерным честолюбием. С первых же дней работы в Военконтроле он всем заявлял, что разделяет политические установки большевиков. Подал даже заявление о вступлении в РКП (б). Поэтому компромат должен быть убедительный и весомый. К примеру, зашифровал приказ Троцкого, а сам оригинал, который Тракман обязан вернуть в канцелярию наркомвоенмора, Паша потерял. За такое, не рассусоливая, могут и под трибунал отдать. В спешке, суете клочок бумаги со словами Троцкого потерять несложно, тем более что с Брауде это уже случалось, но тогда все закончилось счастливо: черновик нашли в корзине для бумаг, а Паша отделался легким испугом и устным выговором. Но капитан был неисправим, а может быть, как бывший фронтовой разведчик, презирал всякую канцелярскую рутину, и его стол был постоянно завален ворохом бумаг и ненужных вещей. Тракман самолично, зайдя как-то в кабинет Брауде, сделал ему замечание. Паша разгреб стол и пару дней поддерживал чистоту, но на третий снова сломался. Все это стоило использовать.

Зашифровав, Паша побежит к телеграфисткам или к юзовшицам, в зависимости от того, какой ап парат стоит в том штабе армии, куда надо отправить секретный приказ Троцкого, а потом к Тракману, отдать рукописный вариант для возврата в канцелярию наркомвоенмора. Такие секретные приказы Лев Давидович в печать не отдавал, а писал от руки и вручал непосредственно своим заместителям, каким по Военконтролю являлся Тракман, чтобы тот, набрав текст спецшифром, отправил в штаб армии, а там шифр хранится только у начальника разведотдела, а на эту должность назначался не старый военспец, а свой, большевик. Троцкий и тут проявлял недоверие к военспецам. Брауде — военспец, и пропажу оригинала ему не спустят.