Первый шпион Америки

13

В начале мая Ленин еще с оптимизмом смотрел в будущее, впервые празднуя 1-го числа День международной солидарности трудящихся. Начиналась эра новых советских праздников, новой монументальной пропаганды. 5 мая вспомнили о дне рожденья Карла Маркса и эту дату ввели в красный календарь.

7 мая в Москве самым неожиданным образом объявился высокий жгучий брюнет с крупными чертами самоуверенного и, может быть, даже несколько надменного лица, которое с первого же взгляда привлекало к себе женщин лихим разлетом черных бровей и бесстрашным, самоуверенным взором. В хорошем европейском костюме, с алмазной булавкой в галстуке, набриолиненными волосами и в накрахмаленной рубашке, он сошел на перрон Николаевского вокзала, как принц Аравийский. Сдал на руки носильщику свой саквояж и не спеша двинулся к выходу, снедаемый жадными взорами дамочек в шляпках и не делая никаких попыток хоть одной из них подать робкую надежду.

Нет, его весьма радовали и вздернутые носики, и увлажненные блистающие взоры, и даже шляпки с цветочками, он, со своей стороны, точно так же бы съел их всех, но в этот солнечный день он был настроен по-босвому, как Наполеон после бегства с острова Эльба или как все тот же принц Аравийский.

На привокзальной площади, едва он появился, извозчики тотчас кинулись к нему, но незнакомец предпочел автомобиль, хотя шофер и не думал никуда уезжать, поджидая какого-то важного пассажира, которого побежал встречать чиновник Наркоминдела. Но распахнувший дверцу внезапно появившийся «дипломат» с черной массивной тростью, набалдашник которой был украшен изумрудами, правда поддельными, даже не удостоил водителя благосклонного взора: он достал из кармана белоснежный платок и, небрежным жестом протерев сиденье, молча показал шоферу, сколько грязи в его машине.

— А-а-а… — промычал водитель, сам не понимая, откуда взялась на сиденье такая грязь, потому что только утром он тщательно вычистил тряпкой весь салон.

— В Кремль! — с чуть заметным иностранным акцентом властно приказал пассажир, расположившись на заднем сиденье и захлопнув дверцу. В эту секунду шофер напрочь забыл о мелком наркоминделовском чиновнике, с которым приехал, точно его никогда и не существовало, нажал несколько раз на клаксон, заставляя извозчиков посторониться, и помчал незнакомца к заветным зубчатым стенам из красного кирпича.

Во внутреннем кармане вальяжного пассажира лежало два паспорта. Один доказывал, что данное лицо не кто иной, как Константин Павлович Массино, родившийся под знойным небом Италии, но живущий в России и являющийся русским подданным, коммерсантом, проживающим в данное время в Петрограде, в Шереметьевском переулке, дом 3, квартира 85.

Другой же документ представлял его как Сиднея Рейли, уроженца Одессы и английского гражданина, женатого на испанке Пепито Бобадилья и в данное время возвращающегося из Соединенных Штатов Америки. Из этих двух паспортов подлинными были оба, но лишь последний можно было назвать правдивым. До определенной степени, ибо имя «Сидней Джордж Рейли» являлось его псевдонимом. До 1899 года, когда он получил паспорт на имя Рейли, его звали Зигмунд Григорьевич Розенбаум и он являлся подданным Российской империи. Родное отечество он покинул в 1890 году, эмигрировав в Англию, где пышным цветом расцвели все, в том числе и самые гнусные, черты его характера.

А 7 мая 1918 года в Москву Рейли прибыл как секретный английский агент, добившийся звания второго лейтенанта Королевского воздушного корпуса Великобритании. Летчиком он никогда не был и на самолетах не летал, звание дали для того, чтобы перевести его в специальные секретные агенты Министерства иностранных дел. Но еще раньше Сидней Рейли был завербован немцами, что пока не имело никакого значения, а до немцев он сотрудничал с российской охранкой, о чем сам «Сидней Георгиевич», как его впоследствии называл Петерс, уже почти не помнил. Шаловливые игры юности.

Рейли было сорок пять лет, при нем находился небольшой темно-коричневый саквояж из хорошей свиной кожи, приобретенный когда-то в Германии, со сменой нижнего белья, рубашек, щетками, кремами, теплым плащом и крупной суммой денег в разных валютах, в том числе в корейских кредитках и золотых червонцах.

Россию Рейли знал хорошо, так как с 1909 до 1914 года жил в Петербурге, являясь одним из крупных бизнесменов и работая в основном на немецкую фирму «Блом унд Фосс», которая заказывала на верфях Санкт-Петербурга морские суда. За пять лет жизни в России при своем общительном характере, а также будучи уже двойным — англо-немецким — агентом (помогая изредка и русской охранке, что снискало ему любовь и доверие этой службы), Рейли приобрел довольно широкий круг знакомств, как деловых, так и интимных. Он дружил с Борисом Сувориным, известным журналистом и редактором «Вечернего времени», знал Путилова, помогал известному миллионеру Василию Захарову строить военные корабли и продавать их в Англии, а Мендрохо-Biriy и Лубенскому торговать оружием. Он ввязывался в самые сомнительные сделки, терпел одно поражение за другим, но всегда выходил победителем, ибо уже знал, чего в бизнесе делать совсем не стоит. А бизнес и разведка как близнецы-братья, за одним исключением: тот же расчет, тот же риск, та же каторжная работа, но в случае удачи большого богатства не жди. Начальство ее может расценить совсем иначе.

Любовь к красивым женщинам была его слабостью, а в России вообще трудно удержаться от этого соблазна, тем более что Сидней пользовался определенным успехом у слабого пола. Поэтому, приезжая в Россию, он первым делом, наносил визиты своим возлюбленным, которые, увы, героически его дожидались и снова падали в крепкие объятия двойного агента. Он помнил всех и всем привозил всякие безделушки, понимая, что, когда придется туго, его, рискуя собственной жизнью, спасет не товарищ по несчастью, а пылкая возлюбленная. Впрочем, о его приезде знали и тс, кто обеспечивал деловую часть вояжа. Один из них, военно-морской атташе в Петрограде капитан Френсис Кроми, прибыл с ним в Москву, но они расстались еще в вагоне, договорившись встретиться вечером.

Уехав из России в 14-м, он вернулся в апреле 17-го и находился здесь до конца октября. Когда случился переворот, он помчался в Англию, чтобы скоординировать свою дальнейшую деятельность. Русских связей было достаточно, чтобы убедить своих начальников послать его обратно в Петроград и Москву для более решительных действий. В Лондоне все были недовольны Локкартом, требовался другой посланец, и он нашелся. Ллойд-Джордж склонялся к замене Ленина. Он даже не хотел менять существующую в Москве власть, а предлагал лишь сменить правительство, поставив у руля более покладистых революционеров, к примеру из партии тех же левых социал-революционеров, выступавших за войну с немцами до победного конца. Военные, генералы, члены кабинета не хотели и слышать ни о каких революционерах, им хватало воспоминаний о Карле I Стюарте и Кромвеле. Военные хотели активных действий от своих представителей, чтобы занялись наконец делом: убрать, к примеру, большевиков из Кремля и посадить вместо Ленина того же Гучкова или Милюкова.

Рейли, известный своей решительностью, вполне подходил для такой деликатной авантюры, и судьба его третьего возвращения в Россию была решена.

Прибыв в Кремль, Рейли сразу же направился к управляющему делами Совнаркома Владимиру Бонч-Бруевичу, запоминая одновременно расстановку караулов, количество солдат, подходы, лестницы, форму пропусков, точно переворот был назначен на завтра. С Бонч-Бруевичем он был знаком еще до революции и даже как-то ссудил его приличной суммой денег, о чем сорокалетний большевик должен был еще помнить.

Они встретились, как старые друзья. Сидней вручил управляющему делами Совнаркома в качестве сувенира три хорошие английские щетки, одну для сапог, другую для одежды, третью для волос. Он ценил хорошие щетки и считал, что настоящий мужчина существовать без этого не может. Потом, как бы напоминая Бонч-Бруевичу о своей деловой репутации, гость предложил доставить в Москву несколько хороших автомобилей для аппарата Совнаркома, заявив, что те, которыми пользуется новое правительство, никуда не годятся даже по своим техническим характеристикам, не говоря о грязных и тесных салонах. Сидней только что прокатился на стареньком, дребезжащем «форде», испачкал свой костюм и чуть не угорел от едкого запаха бензина. Бонч-Бруевич обещал подумать, с грустью признавшись, что с деньгами у нового правительства очень туто, а вот если бы Рейли подарил пару таких новых авто, это бы произвело весьма выгодное впечатление и открыло бы ему многие двери. Рейли вежливо ответил, что мирный договор с немцами затрудняет решение этого вопроса, но если б наметился неожиданный поворот в политике Советской России, то завтра же он бы пригнал в Москву пару новеньких «роллс-ройсов», на каких ездит сам Ллойд-Джордж.

— Боюсь вас разочаровать, дорогой Сидней, но Владимир Илыгч на попятную никогда не пойдет. Это стоит иметь в виду, если вы будете встречаться с кем-либо из нашего руководства, — осторожно заметая Владимир Дмитриевич, сняв пенсне и протирая его носовым платком, что сразу же покоробило Сиднея. — И для делового сотрудничества у нас пока не лучшие времена, ежели вы приехали именно с этой целью.

— Я приехал увидеть новую Россию и помочь ей, — улыбнулся Рейли. — Меня многое с ней связывает. Я привез деловое письмо для товарища Кара-хана в Наркоминдел, но лично с ним незнаком. Не смог бы ты, Владимир, оказать мне небольшую услугу: по телефону представить меня и попросить принять прямо сегодня?

Сидней на первых порах еще соблюдал принятый в дипломатическом мире строгий этикет: чтобы явиться к кому-либо на прием, надо быть официально представленным. Бонч-Бруевич незамедлительно связался с Караханом по телефону, и через полчаса Рейли уже сидел в кабинете Льва Михайловича, выложив на стол бумагу, в которой ее податель именовался специальным представителем Министерства иностранных дел Великобритании. Визит Рейли поставил заместителя наркома в тупик. До сих пор таковым официальным представителем считался Роберт Брюс Локкарт. Хоть и не имея верительных грамот московского консула, он как бы занимал его место, и появление Рейли путало все карты: с кем же теперь иметь дело, чье мнение принимать во внимание?

Карахану не было и тридцати, но темная и густая борода, как у Карла Маркса, правда еще без проседи, очки, которыми он пользовался при чтении бумаг, придавали ему вид солидного и зрелого мужа. Рейли знал, что Лев Михайлович еще пятнадцатилетним мальчишкой участвовал в стычках с полицией, но в партию большевиков вступил лишь в 17-м, ездил вместе с Троцким на переговоры с немцами в Бр ест-Литовск. Замнаркома, прочитав бумагу, холодно произнес несколько приветственных слов и попросил разрешения отлучиться на пару минут, оправдываясь тем, что должен отдать указание об отправке срочной дипломатической депеши.

— Я подожду, — улыбнулся Рейли, ни на секунду не поверив этому объяснению.