Первый шпион Америки

Карахан с мрачной миной вышел в другую комнату и попросил соединить его с Локкартом. Роберт был дома и сразу же снял трубку.

— Вы знаете, господин Локкарт, такого человека в вашем Министерстве иностранных дел, как Сидней Рейли?

— Нет, Лев Михайлович, — подумав, ответил бывший генконсул.

— И вам не сообщали о его прибытии?

— Нет. А в чем дело?

— Он сейчас сидит в моем кабинете, имея на руках удостоверение представителя Форин офис. Бумага подлинная, и я бы хотел уточнить у вас: вы отбываете обратно в Лондон и передаете свои полномочия господину Рейли или же он прибыл с какой-то разовой миссией?

Локкарт пришел в замешательство и заявил, что в последних посланиях министра иностранных дел Бальфура, адресованных лично ему, нет и намека на то, чтобы его отзывали обратно в Лондон, наоборот, ему даются новые поручения, связанные с переговорами на самом высшем уровне, и что он немедленно свяжется с Форин офис и потребует объяснить присутствие в Москве Рейли. Карахан вежливо выслушал гневные тирады своего телефонного собеседника и, поблагодарив за это разъяснение, вернулся в свой кабинет.

— Прошу меня простить за вынужденную паузу в начавшемся разговоре, — вежливо, но без потепления в голосе проговорил Карахан, усаживаясь в свое кресло и еще раз пробегая взглядом бумагу, удостоверяющую личность гостя, но печати на ней были подлинными.

— Вы, верно, связывались с Робертом Локкартом по поводу моего прибытия, а он ничего не смог вам ответить? — заметив озабоченность на лице молодого заместителя наркома по иностранным делам, спросил Рейли. — Так господин Локкарт, являясь действительно бывшим московским генконсулом, на сегодняшний день не имеет никаких официальных полномочий. Он присутствует в вашей стране как обычный иностранный наблюдатель, и я удивляюсь, что вы этого факта как бы не замечаете, пытаясь у него выяснить причины моего появления в Москве. Спросите их лучше у меня. В Лондоне посчитали, что я быстрее найду понимание в Кремле, — нагло заявил Рейли. — А что касается моей персоны, то у меня в руках рекомендательное письмо от Максима Литвинова, который не только удостоверяет мою скромную персону, но и прибавляет к этому несколько лестных слов в мой адрес…

Рейли положил на стол Карахана письмо Литвинова, в котором неофициальный, подобно Локкарту, представитель новой России в Англии аттестовал Рейли как лицо, заслуживающее всяческого доверия и весьма глубоко знающее те вопросы, о которых он будет иметь честь докладывать. Расплывчатость и сдержанность формулировок объяснялась самим положением «специального агента», как называли Литвинова в Лондоне, но почерк был литвиновский, резкий и энергичный, Карахан знал его руку.

— Как поживает Максим Максимович? — поинтересовался Карахан.

— Очень хорошо. Я дружен с Айви, женой Макса, в Лондоне ее знают очень многие. — Айви Лоу, жена Литвинова, была племянницей известного английского писателя Сиднея Лоу, автора популярного «Словаря английской истории».

— Так о чем же вы приехали нам докладывать, господин Рейли? — отложив в сторону рекомендательное письмо, поинтересовался Карахан, сохраняя все ешс официальный тон разговора: уж слишком напористым и самоуверенным выглядел этот английский посланник, прибывший, как и другие, с неопределенными полномочиями.

— Я рад, что вы меня приняли и согласились выслушать! — Рейли потрогал кончик носа и снова улыбнулся. Он всегда дотрагивался до кончика носа, когда волновался, а причины для волнения были: разговор предстоял серьезный, деликатный и весьма рискованный. Карахан же продолжал сохранять официальную дистанцию: ни звонок управляющего Совнаркома Бонч-Бруевича, отрекомендовавшего Рейли как старого доброго товарища, ни дружеское письмо Литвинова не подвигли заместителя наркома к теплым, искренним интонациям. Это была осечка, которая продуманным заранее планом Рейли не предусматривалась. Нет, он не рассчитывал, что этот «осел классической красоты», как едко называл Льва его товарищ по партии Карл Радек, сразу бросится ему на шею, но и не рассчитывал на столь холодный прием, а молодой чиновник беседовал с ним, сохраняя странную мрачную подозрительность на лице. Но отступать Сидней не привык и уж тем более менять свои планы. День был хороший, солнечный, теплый, и старые московские клены, как и сотни лет назад, зеленели за окном. — Истина тут проста, как воздух. Мы должны работать вместе, Лев Михайлович, на благо развития наших двух стран и всей Европы. Работать, как бывшие и настоящие союзники. — Рейли хорошо знал, что Карахан всегда был против заключения Брестского договора и симпатизировал союзу с Антантой. — Ошибки вашего вождя Ленина не должны ронять тень на вас, умного, энергичного дипломата и политика, которого весьма высоко ценят в Лондоне и пристально следят за вашей работой…

Рейли выдержал паузу. Он теперь хорошо понимал своего друга, замечательного актера Питера Коули, который говорил, что если замечал в зрительном зале хоть одно мрачно-равнодушное лицо, то вся роль у него шла наперекосяк и он еле доигрывал спектакль. «Нельзя работать, когда ты кому-то неинтересен», — любил повторять Коули, и сейчас, сидя перед Караханом, Сидней чувствовал, что он заместителю наркома не только совершенно неинтересен, но и вызывает у него даже враждебность. И Рейли снова спросил себя: «Может быть, отступить? — Никогда!» — тотчас прозвучал ответ.

— Отвлечемся на мгновение от задорных лозунгов типа «Вся власть Советам!» или «Да здравствует мировая революция!», — улыбнувшись, снова продолжил Рейли. — Будем реалистами, Лев Михайлович. Подобное в мировой истории уже случалось. Французская революция, Конвенг, господа Марат и Робеспьер нам благоразумно напоминают о прошлом, и мы сегодня хорошо знаем, что с ними стало. Революция пожирает своих создателей. Те, кто завтра придут в ряды революции, тоже захотят отрезать свой кусок от большого пирога, за первой волной накатывают вторая и третья, и от первой остаются лишь пузыри на реке Времени. Но разве вы с вашим блестящим умом, работоспособностью, интуицией рождены быть пузырем на воде или проглоченным куском пирога. Нет! Никогда!

Рейли неожиданно поднялся и заходил по кабинету. Лицо его преобразилось, в глазах заблистали черные молнии, он в своем черном, хорошо отглаженном костюме стал похож на искусного мага, готового явить чудо. Вошла секретарша с подносом, на котором стоячи два стакана чая и блюдце с сухариками. Рейли взял свой чай и, нисколько не смущаясь появлением худенькой секретарши с милым, интеллигентным личиком, продолжал развивать свою мысль. Разговор шел на английском.

— Максим Литвинов, а мы с ним почти ровесники, в одной из наших бесед вспомнил замечательную фразу Уитмена; быть гражданином мира. Умных людей должны соединять не узкоидсологическис цели, а общечеловеческое стремление способствовать всеми силами развитию мировой цивилизации, мировому прогрессу, и в этом отношении вы и есть гражданин мира, а не узковедомственный чиновник одной отдельно взятой страны, решившей строить социализм. Что строить и как, за вас уже решили, пустившись в отчаянный эксперимент, а получится он или нет, расхлебывать каждому в отдельности и вам лично, и не скрою, быть может, в обмен на собственную жизнь. Но зачем, почему? «Вожди дерутся, а у холопе и чубы летят» — так, кажется, звучит ваша пословица?

— Паны дерутся, — поправил его Карахан.

— Какая разница, смысл тот же. Но вот тут-то мы с вами и подх. одим к самому главному. Разве мы с вами холопы? Кто решил, что мы с вами холопы, а не господа мира?! И почему мы должны слепо повиноваться самым глупым распоряжениям? Разыгрывать шутов в тот самый миг, когда нам в пору грустить и рвать на себе волосы! — темпераментно проговорил Рейли, и Карахан невольно содрогнулся: этот англичанин попал в точку.

Несколько дней назад Ленин вызвал к себе Кара-хана, приказал ему готовиться к отъезду в Америку и захватить с собой подлинник Брест-Литовского мирного договора с немцами, чтобы продать его президенту Вильсону. Точнее, предложить его для продажи.

— И какую сумму просить? — не веря тому, что услышал, спросил Карахан.

— Самую большую. К примеру, полмиллиарда. Или двести миллионов. Надо будет поторговаться. Всегда можно немного опустить цену, если капиталисты готовы раскошелиться. — Владимир Ильич насмешливо посмотрел на Карахана.

— Вы всерьез все это говорите? — снова спросил Карахан.

— Абсолютно. Начинайте готовиться к отъезду, Лев Михайлович! И еще одно: можете не держать в тайне цель своей будущей командировки.

Заместитель наркоминдела, конечно же, разгадал, зачем Владимиру Ильичу все это понадобилось. Ни в какую Америку Карахан не поедет, важно устроить побольше шума, напугать недавно прибывшего в Москву немецкого посла Вильгельма Мирбаха и выжать из него побольше денег. Немцы сорок миллионов марок Ленину пообещали, но присылать не собираются, и Карахан теперь должен поработать шутом, разыграть перед посольством Мирбаха захватывающий аттракцион, чтобы Ленин потом недоуменно вздернул плечами и сказал: «Я никаких поручений Карахану не давал. Может быть, это частная инициатива американских дипломатов? Мистера Пула или Френсиса?» Но в дерьме окажется все равно он. Вот почему этот Рейли попал в самую точку.

— Ваш ум должен работать на мировую цивилизацию и приносить плоды не трудовому пролетариату, который в них не особенно и нуждается, а вам лично. Сегодня как раз тот момент, когда вы должны подумать о себе как о гражданине мира, гражданине всей Земли, а не одной шестой части суши!

— У меня такое чувство, что вы хотите завербовать меня, господин Рейли, или я не совсем улавливаю нить нашего разговора? — На губах Карахана промелькнула ироническая улыбка.

— Можно сказать и так, — помолчав, согласился Рейли и возвратился на место.

Он улыбнулся, без всякого смущения глядя на Карахана.

— Вы хорошо знаете, Лев Михайлович, ваше внутреннее положение, знаете о высадке британского десанта, я, кстати, добирался сюда через Мурманск и успел переговорить с некоторыми важными военными чинами, имен которых я не вправе разглашать, вы понимаете, по каким причинам, но Англия не допустит разрушения России, которое сейчас происходит. Ведь вы, Лев Михайлович, не такой уж оголтелый фанатик, как некоторые из ваших коллег, вы же не закричите вслед за ними: давайте сбросим с парохода современности Толстого, Пушкина, Достоевского. Вы же интеллигентный человек. Лев Михайлович, и Максим Максимович Литвинов охарактеризовал вас совсем иными словами, поэтому я к вам и пришел. Сразу же. Ибо приехал в Москву только сегодня утром.

Сидней не сказал Карахану, что Литвинов на его стороне, но дал почувствовать, что это именно так и есть. Он не сказал, что Англия начнет войну против Москвы, но дал понять, что она неизбежна. А вкупе с тем, как нарастало контрреволюционное сопротивление в России, картина выходила печальная, и счастливого будущего не предвиделось.

— А вы не боитесь, что я сейчас сниму трубку и приглашу сюда товарища Петерса из ВЧК, чтоб он арестовал вас? — посерьезнев, проговорил Карахан.