Поход без привала

5

— А мы уж похоронили тебя. Мать, поди, все глаза выплакала. Я ей сегодня же весточку пошлю, пускай порадуется, — говорил дед, прихлебывая с блюдца крепкий, коричневый чай. Павел, разомлев после бани и плотного ужина, только кивал: приятно было слышать неторопливый окающий голос, чем-то неуловимо напоминавший голос матери.

Дед Немиров еще не стар, крепок, сколько у него детей — сразу и не сосчитаешь. И все это дяди и тети Павла, хотя среди них есть и моложе его. Квартира у деда в полуподвальном этаже на Чистых прудах. Служит он управдомом — должность уважаемая и ответственная. Предложил Павлу: съезди в Шую, повидай мать и возвращайся сюда. В Москве дело найдется. Но Павел с ответом не торопился.

Утром пошел на Ярославский вокзал «провести рекогносцировку», как сказал деду. Шагал пешком по пустынным улицам, стараясь не поскользнуться на обледенелых тротуарах. Повсюду грязные сугробы, ветер гнал клочки бумаги и какой-то мусор. Витрины магазинов пусты. Понуро стояли тощие лошади: их хозяева — извозчики — согревались, хлопая рукавицами.

За углом — длинная очередь. Выдают хлеб. По маленькому кусочку. Странно это и непривычно после сытого юга, где о хлебе никто не думает. И все-таки этот суровый, холодный город ближе, родней Павлу, чем теплый Кавказ.

Вот и знакомый вокзал. Управление телеграфа Северной железной дороги все в том же помещении. Павел потолкался по комнатам, разыскивая, к кому обратиться. В коридоре вихрем налетел на него парень в гимнастерке.

— Белов! Ты? Живой, чертушка! Не припоминаешь, что ли?

Павел узнал — свой, шуйский товарищ. Вместе когда-то ходили стенка на стенку — дрались на городском валу с ребятами из Дома трудолюбия, вместе бегали ловить рыбу.

— Ты что, служишь здесь? — поинтересовался Павел, когда иссяк поток вопросов про общих знакомых.

— Да вот служу, — засмеялся земляк. — Комиссар управления.

— Ты мне, наверно, и нужен!

Выслушав Павла, комиссар повел его в прокуренную комнату и там показал распоряжение, по которому все лица, вернувшиеся из армии, имели право вне очереди занять те должности, с которых их взяли на службу.

— Видишь, Советская власть позаботилась о таких, как ты! — сказал земляк и добавил решительно: — Действуй!

Здесь же, в комнате комиссара, Павел написал заявление с просьбой зачислить на 3-й участок службы телеграфа. Взяли его охотно, специалистов не хватало.

В Москве решил не задерживаться. Сердцем он был уже в Шуе, рядом с мамой, в стареньком доме на тихой мощеной улице. Сначала туда, а потом в Иваново-Вознесенск, в знакомый участок связи. Может, и не спешил бы так Павел пройти по старым следам, да была одна причина, отзывавшаяся в нем то радостным воспоминанием, то горечью и обидой. В тот год, когда поступил Павел в контору телеграфа, устроился он на житье у старушки вдовы. И столовался у нее, и комнатку имел удобную, с отдельным выходом. У этой же вдовы столовалась его коллега — телеграфистка Людмила. Красивая девушка, статная, бойкая. Глаза большие, волосы темные, пышные. Павел как взглянул на нее, так и потупился…

Людмила была года на два старше, опытнее его. Она первая сделала шаг к сближению. Потом и остыла первая. Он мучительно переживал разрыв. А старый, умудренный жизнью телеграфист сказал тогда Павлу: «Очень уж ты парень искренний и деловой. Женщинам не такие нужны. Пусть головка-то маленькая, как у петуха, да чтобы перо яркое было, чтобы обхаживать мог красиво!»

Слова эти Павел запомнил, а Людмилу хотел забыть, вычеркнуть из жизни, но так и не смог.