Проект «Анима»

Глава 10

В полутёмной лаборатории мерцает монитор. Белая мышь на экране ползает по столу, шевеля усами. Вот рука в перчатке достала пищащего грызуна. Тонкая игла вошла в маленькое тельце. Мышь задрыгала лапками, затихла. Рука аккуратно положила мышь на столик. Тельце лежало лапками вверх. Из-под губ видны мелкие зубки. Чёрные глазки утратили блеск.

— Смерть наступила в 16:48, - сказал голос за кадром.

Инна Сергеевна подпёрла голову рукой. Глаза следили за неподвижным телом на экране. Стены лаборатории отсвечивали синевой в темноте. Энергозамок от резвых душ.

Глаза мыши на экране начали лучиться. Чернота растворялась, светлела, и вскоре глаза были похожи на два ярких пятна света. Даже очки не нужны. Усы дёрнулись. Лапки начали медленно сокращаться. Беззвучно открылась маленькую пасть. Столь же медленно захлопнулась. Мышь легла на бок и, опираясь на короткие лапки, встала. Слегка покачиваясь, как пьяный матрос. Переставила лапки одна за другой, пытаясь идти. Упала, поднялась снова, медленно пошла по столу. Голова поднялась и белые, лучистые глаза посмотрели прямо в камеру.

Врач остановила плёнку. Ровными пальцами откинула волосы. Обернулась.

На столе лежит обнажённый труп. Душа не торопится проявлять себя.

От двери прогудел короткий сигнал. В стеклянный тамбур шагнул двухметровый великан. Его чёрные глаза взглянули на тело. Дверь захлопнулась, а впереди открылась. Он размашисто вошёл.

— Ты должна была начать вскрытие четыре часа семнадцать минут назад.

— Об этом я хотела с тобой поговорить, Чаграй.

— У всех работа стоит. Без твоих результатов наши расчёты бессмысленны.

— Позволь объяснить.

— Говори.

— Я предлагаю подождать со вскрытием.

— Обоснуй.

— Посмотри на него.

— Да, — он подошёл к телу. — Хороший экземпляр. Долго боролся.

— Мы ошиблись с мощностью.

— Не всё сразу, дорогая, не всё сразу. В следующий раз сделаем поправку. Лёва уже считает. Хочешь, буду ассистентом?

— Постой, Чаграй.

Он обернулся к ней. Густые чёрные брови нахмурились.

— Нюся, не мнись, я этого не люблю, ты знаешь.

Она скрестила руки на груди. Заговорила, не поднимая головы.

— Тебя ничего не напрягает?

— Ты о том, что душа не отделилась? Так для того и существует вскрытие. Посмотрим, куда она спряталась.

— Я не об этом. Помнишь животных? — она кивнула в сторону монитора. Он машинально обернулся и улыбнулся.

— Ещё бы. Помнишь, с чего начиналось? Энергия жизни для лечения всех болезней. Поиски панацеи. А в результате я сам создал жизнь. Анима живая, но неразумная и бестолковая, ластится как щенок.

— Да. И раньше, как только умирал мозг, она всегда пыталась взять тело под контроль и двигала даже мёртвое тело. Помнишь тот опыт, когда мы наблюдали, при какой степени разложения душа не сможет удержаться в теле? Меня до сих пор тошнит.

Доктор хмыкнул.

— Да уж! Не надо было смотреть «Обитель зла, полюбишь и мёртвого козла». Успокойся, наши зомбо-мыши ни на кого не кидались, а вели себя вполне дружелюбно. Единственное точно установленное качество Анимы — это любопытство, а не кровожадность. К тому же у нас есть Рюрик, а от него любой зомби в штаны наделает.

Врач вздохнула.

— Да, но в этот раз всё пошло не так. Его глаза не изменились. И душа молчит, никаких попыток управлять телом.

— Она впервые встретилась с разумом. В следующий раз будем удачливее. — Чаграй рассмеялся. Его широкая ладонь погладила её по щеке. — Нюся, милая, сейчас время дело делать, а не думу думать.

У неё дёрнулся уголок рта, она отвернула голову.

— Не надо разговаривать со мной как с сопливой девчонкой. Вышла из возраста.

Его полные губы растянули в улыбке покрытые густой порослью щёки.

— Но так же прекрасна.

— Чаграй, милый. Посмотри на него.

Она взяла его за плечо сильными пальцами и повернула к трупу. Доктор послушно обернулся.

— И живые и трупы по твоей части.

— Тогда не спорь со мной. У него нет никаких признаков разложения.

— А не рано?

— Смотри.

Женщина надела белые перчатки и подошла к столу. Прикоснулась к руке.

— Прошло пять часов. До сих пор нет трупного охлаждения, а оно должно наступать в первые пару часов. — Она приподняла трупу веко. — Роговица до сих пор не высохла. Это невозможно.

— Ты работаешь в лаборатории невозможного.

— Верно. Но трупные пятна ещё никто не отменял. Посмотри, тело чистое. А давно пора.

— Ты хочешь сказать, он жив?

— Да нет же, мёртв. Дыхания нет, сердце стоит. Мозг не функционирует. Я проверяла.

— М-да. Душа не вылезла, а он сам мёртв, но решил поиграть в мёртвую царевну. Что предлагаешь? Сунуть его обратно в аквариум и пусть дожидается поцелуя прекрасной принцессы? Или принца, я у Адама его ориентацию не спрашивал.

— Судя по тому, как он защищал ту девушку, с ориентацией у него всё в порядке. К тому же, поступил благородно.

Она посмотрела в чёрные глаза Чаграя.

— Один хороший мужик, и тот труп.

Доктор рассмеялся.

— Понял, понял. Твои доводы приняты. Можешь понаблюдать ещё денёк. Но потом, уж будь любезна. А пока, — он обнял её. — Раз уж мы остались без работы, мы могли бы использовать мою энергию в мирных целях.

Женщина приподняла верхнюю губу в улыбке.

— Что ж, придётся пожертвовать собой на благо науки. Только не здесь.

— Мы же не извращенцы. Пошли ко мне.

— Мне тоже надо сбросить напряжение, а то сейчас заискрюсь. Только молодого Адамыча позову, пусть дежурит. Если что, сообщит по внутренней связи.

Чаграй обнял её за плечи и повёл к выходу.

— А помнишь, когда всё только начиналось, мы с ног валились, а из лаборатории не вылезали? О сексе вспоминали два раза в год и то, после шампанского.

Она рассмеялась.

— Да уж. Жизнь идёт, молодость позади, а вспомнить нечего. Нам уже за сорок, а что мы видели в жизни кроме лабораторий и опытов! И только теперь понимаешь, что опыты не убегут, а вот годы сквозь пальцы уходят. Вся жизнь сквозь пальцы. Пошли. Тем более, я даже в спецочереди во втором десятке. А половина в ней вообще не учёные.

— Да ладно, я и то третий.

— В смысле! А кто второй?

Дверь закрылась. Тихо гудят генераторы поля.

Бесцветная тяжёлая волна накрыла меня. Яркая прозрачность разъедает плоть. По кусочку, кость за костью, плоть за плотью. И там где проходила волна, оставалось ничто.

Кожа засветилась, и прозрачность растворила её. Пропитала мускулы и сухожилия, вобрала в себя. Сердце не билось, бесцветность съела его, и выпило всю кровь. Внутренности пошли на закуску. Но я не испытывал боли. Только умиротворение. Только поглощение. Иначе бы вообще ничего не чувствовал. Прозрачность съела мои глазницы, и теперь я даже не мог видеть тьму. Она окутала мой мозг, пробежалась по нейронам и синапсам.

За несколько часов до похищения, я сидел в кафе с Максимом и двумя подружками. Крепкое вино обжигало горло. Максим смеялся, не открывая рта. Я сидел рядом с блондинкой. Яркий рот доброжелательно улыбался. Она сложила руки перед собой, сидела за столиком, как за партой. Пила вино как лекарство. Я прижимался бедром к её бедру, но домой ушёл один. В телефоне остался её номер, фотка и «Наташа» в телефонной книге. Я обещал позвонить и теперь уже не позвоню. Телефон остался дома. И дом остался дома. И жизнь осталась там же.

Ничто жадно пробует на вкус образы и звуки.

— Сегодня проходим спряжение глаголов 2-ой группы.

Я стучу мелом по доске. Черчу белые линии.

— Хорошая новость. Они все спрягаются одинаково. Рассмотрим на примере глагола «finir» — кончать.

Стены дрожат от смеха. Я чертыхаюсь про себя. В следующий раз надо будет выбрать другой глагол для примера.

— А как будет «кончать» по-французски, Михаил Андреевич? — кричит долговязый дылда с задней парты.

— Кулёмин!

Прозрачность впитывает впечатления.

Седьмой «б» улыбается мне. Скоро они мне устроят, но сейчас слушают завуча.

— Французский язык у вас будет вести новый преподаватель Ковалёв Михаил Андреевич.

На меня смотрят насмешливые детские глаза.

Прозрачность листает дальше.

Тетя Нина ставит передо мной тарелку борща.

— Миша. Тебе уже семнадцать. Подумай о будущем. Ты знаешь два языка. В жизни этого более чем достаточно. Плюс в любом резюме. Нужно искать профессию для жизни.

Я черпаю ложкой густую красную жидкость.

— Тёть Нин. Я люблю языки. Это и есть моя жизнь.

Дальше.

Здоровый плотный детина сбивает меня с ног и гогочет. Рядом две его одноклассницы жуют резинку. Таращатся на меня и хихикают.

Я качусь в пыли. Сердце стучит как пулемёт. Голову облепил ватный адреналин. Передо мной на земле валяется палка. Мои пальцы сжимают гладкую кору. Вскакиваю на ноги.

Пацан смеётся ещё громче.

— Ну, давай, — говорит он.

Я видел это много раз в кино. Я далеко от противника, и он не боится. Но я делаю длинный выпад вперёд, опускаясь на согнутую ногу. Палка утыкается во что-то, и я слышу рёв боли. В следующее мгновение, девчонки пронзительно визжат, закрывая рты ладошками. Пацан согнулся, прижимая ладони к лицу, а на конце палки какая-то склизкая фигня. Я отбрасываю палку. В глаза бьёт пылающий летний закат.

Дальше.

Тётя Нина склонилась ко мне.

— Твои родители уехали, и ты немного поживёшь со мной.

Глаза набухают слезами.

— Я хочу к маме.

Тётя Нина поджимает губы. На её голове чёрная повязка.

— Наверное, она тоже хочет к тебе.

Мой мозг превращается в источенную временем ветошь.

Я вразвалочку иду к маме. Здесь её лицо не истрачено молью времени. Она прикусила губу, наблюдая за моими попытками ходить. Я улыбаюсь на её улыбку, пытаюсь подойти, но тут ковёр стукает меня по лбу. Я удивляюсь, а не плачу. А мамин голос говорит сверху.

— Вставай, малыш.

Воспоминания смываются одно за другим. Они дробятся на маленькие фрагменты и распыляются в пространстве меня.

Больше не думаю, мне нечем думать, ни о чём не вспоминаю, моя память рассыпалась в прах. Но я всё ещё здесь. Прозрачность остановилась у моего порога и вежливо постучала. Мне больше нечем поделиться с ней. Но она показывает в меня, и я без слов понимаю, что остался ещё я сам. Я САМ. Чтобы это ни было на самом деле. Она трётся о моё сознание, как щенок, который ластится, чтобы его пригласили в дом. Но я захлопываю перед ней дверь. Я сам. Ослепительная пустота отступает, и весь мир начинает вибрировать.

Я открываю глаза. Моргаю в белый потолок. Мыслей нет, взгляд заменяет мышление.

В комнате серые сумерки. Надо мной висит камера на длинной ножке. Я протягиваю руку, но не дотягиваюсь. Моя рука мерцает без цвета, словно воздух искрится. Я сажусь на твёрдом металлическом столе, но не чувствую холода. Я оборачиваюсь, и меня сносит удивлением. На столе лежит ещё кто-то. Неподвижный человек.

Я — пустая оболочка. Я — молчание. Я — состояние, а не процесс. Вот что такое бессмертие — быть состоянием бытия, материи, энергии, а не жизнью, движением.

Предметы обрели небывалую чёткость и чистоту линий. Исчезли тени. Мир стал резким и ярким как ледяная радуга. На ярко-стальном столе лежит снежно-белое тело. В ногах кровосток. Стены лучатся неярким светом. Он омывает тело. У него знакомое лицо, но чтобы узнать, нужно думать, а мне нечем думать. Я просто смотрю. Рядом передвижной столик с инструментами. Скальпели тускло блестят. Какие-то пилы, железяки, которых я не узнаю. Неинтересно. Я снова смотрю на тело и понимаю, что это я. Но меня это знание не трогает. Сейчас намного приятней.