Кредо низвергнутых: Зов долга

– Ты слышал? – Сверху послышался озадаченный голос одного из часовых смотровой башни. Его напарник молча выглянул в проем, мазнул по затаившейся среди валунов Лии невидящим взглядом и повернулся обратно в сторону зоны своей ответственности. – Ну, что там? – Не получив ответа часовой, вторя своему напарнику, осмотрел гряду и разочарованно выдохнул. Лия перед этим успела оббежать большой валун, который верно служил укрытием в те ночи, когда она выбирала восточную гряду для переправы, так что заметить ее часовой не мог. – Ничего не вижу... – протянул даамонец, подтверждая мысли Лии.

– Потому что там ничего нет, Снарк, – раздраженно пробурчал второй гвардеец.

– Может это господин Борэм с супругой опять пришел? Давно их не было... – не унимался тот, кого напарник назвал Снарком, но в очередной раз не получив ответ продолжил:

– Интересно, почему они посещали храм именно по ночам... – задумчиво протянул Снарк, – да и вообще, насколько мне известно, храмовники живут обособленно, не признавая власть императора, чего уж говорить про обычных архонтов. Хотя, господин Рэйгар известный охотник, может, имеет какие-то связи среди храмовников, как думаешь, Дэкс?

До чуткого слуха Лии донесся слегка искаженный расстоянием возмущенный рык Дэкса. Девушка тут же осознала, почему лицо этого даамонца показалось ей знакомым. Именно он чаще всего проводил их с супругом через двери башни, ведущие прямо к горной гряде. Вообще путь к храму проложен через главные ворота города, но в экстренных ситуациях сами храмовники использовали эти два.

– Нет, ну, правда, ребята говорят, что чета Борэм в такие ночи, будто сама не своя. Мрачные и молчаливые, а леди Лия вообще, будто полумертвая кукла... – со смотровой башни раздался хлесткий хлопок, – точно! – Воскликнул Снарк, – Дэкс, говорят, они и в твою смену приходили, еще до моего перевода на эту часть стены! Неужто и правда, хотят вырвать из лап храмовников ублюдка полуде... – Часовой не успел договорить. Судя по звукам, Дэкс крепко приложил напарника о каменную стену башни. – Ты чего, Дэкс?!

– Еще раз раскроешь свою мерзкую пасть, и я отправлю тебя на встречу с кошмарами ущелья! – Гулко прорычал Дэкс.

– Так там же никого нет, – совсем без уверенности проблеял Снарк.

– Вот и посмотришь... – в ответ раздался шелест безэмоционального голоса Дэкса.

Вдоволь насытившись перебранкой гвардейцев Лия выбралась из укрытия и на четвереньках скользнула по камням в сторону храма, а когда расстояние от стены стало достаточным для спокойного перемещения, женщина поднялась на ноги и продолжила путь, аккуратно ступая по неустойчивым камням.

Слова незнакомого гвардейца совершенно не задели ее. Пусть плетут свои сплетни. У грязных языков нет расы, нет цвета – они едины для всех народов. Более того, когда-то Лия и сама ненавидела дитя, что носила под сердцем. Да, в те времена девушка была совсем юной. Она родила своего первенца, когда ее путь под луной едва перешагнул семнадцатый год, но горечь от собственных эмоций сопровождает ее и по сей день.

Во многом помогло время. Просто время, которое добавило мудрости потерявшейся в себе девушке. После перехода в мир Бездны, она считала, что ее дитя погибло, а чужая воля возродила в ее чреве кого-то совсем другого. Как же она была глупа. Будучи младшей принцессой дома Эль Насси, Лия имела доступ ко многим секретам и откровениям своего народа, и проходила обучение в главном храме Великой Тарии, но забыла то, что знает каждая из послушниц. Душа не есть личность, лишь чистая энергия, откликающаяся на эмоции храма своего тела – матери, что трепетно бережет хрупкую жизнь внутри себя. В момент рождения происходит сразу несколько процессов: дитя получает благословение мира, а вместе с тем и осознание себя в нем. Те эмоции, что она испытывала, абсолютно точно, принадлежали именно ей. Обыкновенная игра надломленного разума, ничего более.

До конца своих дней мать становится проводником новой искры, что зажглась в момент рождения под светом Геллара. Это ни вырвать, ни стереть, ибо таков закон мироздания. Уже давно Лия отчетливо это понимала, как и то, что не способна вернуть своего сына. Дело даже не в политике Минаса и напряженных отношениях империи со служителями храма.

На семью Борэм, как на младших архонтов не распространяется воля храма. Они не вправе вырывать из семей высшей крови благословленное дитя. Вот только, в глазах ее сына горит кровавый огонь. На нем висит долг по факту рождения, и этот долг не перед смертными.

– Ты должен стать сильнее, мой мальчик... – прошептала Лия, когда на горизонте появилась до боли знакомое скальное плато, что стало ареной, на которой ее сын снова и снова вступал в бой с фантомными врагами будущего.

Лия взобралась на облюбованный ранее сплющенный валун и вытащила из подсумка флягу с горячим чаем. Ее сын в это время, рассеянно вышагивал по кругу, совершая неуверенные выпады копьем, то и дело, поглядывая на пустующий валун, что возвышался над его иллюзорной ареной на несколько десятков метров.

Момент, когда Лия появилась на своем месте, мальчик упустил. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем его печальный взгляд, полный страха и надежд, споткнулся о темный силуэт, что с жаждой поглощал содержимое небольшой фляги. На вылазки Лия всегда брала с собой старый балахон с глубоким капюшоном, поэтому ее лицо, да и сама личность до сих пор являлись тайной для сына.

Порой ей хотелось открыть себя, сорваться с места и заключить в объятия родное дитя, но, скрипя зубами, она сдерживала эти порывы. Находила сотни причин, но всегда знала одно единственно верное оправдание – она боялась. Боялась разрушить то, что есть сейчас, и боялась того, что будет, когда он уйдет.

– Ты должен стать сильнее, сынок, чтобы жернова этого мира оказались бессильны перед твоей волей и характером. Ты должен жить... – севшим голосом промолвила Лия, и ветер тут же развеял мелодию ее слов в своем дерганом танце. Мальчик на мгновение застыл каменным изваянием, будто услышал и пытался осознать ее напутствие, но тут же скинул с себя черный балахон, почти такой же, как у его матери, открывая ее глазам родное лицо. Его длинные волосы возмущенно затрепетали на ветру, а красный огонь в глазах наполнился силой. В них снова забурлила жизнь.

– Р-а-а! – Раздался воинственный клич юного датарийца, и лезвие копья своим холодным мерцанием отметило тень первого поверженного за сегодня страха.