Клубок со змеями

Мозг полностью отключился. Во всяком случае, так мне казалось. Ушли все чувства — голода, жажды, страха. Я даже не ощущал, как передвигаются ноги. Просто шел вперед.

«Главное идти вперед. Вот моя цель».

Небо начинало постепенно светлеть. Звезды теряли свою яркость, уступая место более великому светилу, чем они сами. Лучи солнца уже начинали освещать горизонт. Позади меня. Словно насмехаясь над тем, что я выбрал неправильный путь. Но я не замечал этого. Я просто шел дальше вперед, не обращая внимания на окружение. Если какое-то время назад мой мозг способен был здраво рассуждать, то к исходу ночи он полностью утратил такую возможность, наполнившись полубезумными обрывками мыслей и воспоминаний, превративших разум в непонятную кашу. И я погружался в нее. Медленно, как будущий утопленник теряется в болотной трясине, по неосторожности вступив на жидкую почву. Разумеется, в этом хаосе, сохранявшем лишь призрачную связь с реальностью, я и думать забыл о выборе верного направления. Мои ноги продолжали нести меня куда-то на запад, а мозг сосредоточился на счете. Счете барханов. Еще один бархан преодолен, затем еще один.

«На каждый следующий я трачу все больше и больше времени! Проклятые ноги, вы будете идти быстрее?! Мне нужно преодолеть еще целую гору барханов... Целую гору барханов... А это звучит очень даже весело, Ламашту меня раздери! Ведь бархан и есть гора. Гора желтого, отвратительного песка, от которого меня уже порядком тошнит! Да шевелитесь вы уже! Некогда отдыхать! Я хочу увидеть Вавилон как можно скорее. Хочу плюхнуться на свою соломенную циновку и проспать. Месяц!».

Но барханы не заканчивались, а продолжали вереницей вставать у меня на пути, заставляя подниматься и опускаться на них снова и снова. Раз за разом. Взбираясь на макушку очередной песчаной горы, я видел пред собой лишь эти барханы. Вплоть до горизонта. Покуда хватало глаз.

Солнце уже взошло довольно высоко, когда я понял, что если ненадолго не остановлюсь, то не сумею преодолеть очередную гору песка. Совершив спуск, я замер в углублении между дюнами.

Повернувшись лицом к небесному светилу, я злобно выкрикнул:

— Нет твоего закона на земле! Ты так же жалок, как и я, раз не можешь это разглядеть, Шамаш! — я хотел сплюнуть, но во рту так пересохло, что не осталось ни капли слюны.

Я ухмыльнулся:

— Так, что давай, убирайся! Скройся с глаз или же закончи мой путь. Прямо сейчас! Меня уже тошнит от этого песка. Я преодолел этих гор столько, — тут я указал пальцем на очередной бархан, — что сбился со счета! Хотя кого я пытаюсь обмануть, — безумный смех вырвался из моих недр, — я ведь не вел им счета! Ха-ха-ха.

Упав на колени, я даже не почувствовал жжение горячего песка. Настолько утратил способность к восприятию мира.

«Мира, которого больше нет. Мира, который окутала тьма».

Какое-то время я смотрел на желтое покрывало пустыни у себя под ногами, а затем вновь обратил взор к солнцу:

— Убирайся, сказал. Я хочу отдохнуть. И друга своего с собой забери. Проклятый Нуску[47].

Но солнце не пожелало скрыться. Ни за облаками, которых не было вовсе. Ни за горизонтом.

И это меня невероятно разозлило:

— Ну, как знаешь, — выдохнул я, усаживаясь поудобнее. — Я могу и потерпеть. Рано или поздно все равно наступит ночь.

Я твердо решил не двигаться с места до наступления темноты. Путь и без того давался мне чересчур тяжело. А вместе с насмехающимся Шамашем, компанию которому решил составить сынишка Энлиля[48], движение окажется и вовсе невыносимым. Поэтому, дабы скоротать время до захода солнца, я принялся считать песчинки бархана, возвышающегося прямо передо мной. Одна, две, три...

«Проклятая жажда снова вернулась! Мне так было хорошо без тебя. Но теперь я ощущаю невероятную сухость внутри, словно наелся горячего песка. Губы потрескались, а у меня не осталось слюны, дабы смочить их. Колодец пуст. Ха! Мой колодец пуст! Он высох под лучами этого безжалостного солнца. Чтоб оно потухло на веки вечные!».

Пятьсот одна песчинка, пятьсот две...

Глаза заслонила непонятная дымка, похожая на туман. Я моргнул, стараясь избавиться от нее и при этом не сбиться со счета. Понятия не имею почему, но пересчет песчинок казался мне делом всей жизни. Дымка не ушла, вынуждая меня моргать еще раз. Наконец, с третьей попытки зрение прояснилось, и я смог возобновить свое занятие.

Солнце стремительно двигалось к зениту, накаляя воздух все больше и больше, но я продолжал делать вид, будто не замечаю этого.

«Главное, не сбиться со счета».

Тысяча одна, тысяча две...

Однако «радоваться» оставалось недолго. Где-то между второй и третьей тысячей я сбился. Ветер, полностью стихший к утру, снова возобновил движение, в слабом порыве перемещая мелкие песчинки. Только на этот раз его дыхание оказалось жарким, словно из печи.

— Проклятие, — буркнул я, — ты даже не даешь мне нормально посчитать, будь ты неладен! Адад решил проведать Саргона на привале? Ну, ничего. Даже ты не сможешь помешать мне начать считать заново, верно? — я безумно захихикал.

Каким-то отголоском, еще не до конца потухшего, сознания я понимал, что схожу с ума. Медленно, но верно небесное светило поджаривает мой разум, словно баранину на вертеле. И я ничего не мог с этим поделать. Будто мошка, попавшая в липкую древесную смолу, обреченная на мучительную смерть. Один. Посреди бескрайних просторов пустыни. Под чистым открытым небом. Я ощущал себя песчинкой посреди необъятного «ничто». Песчинкой среди песка...

«Раз мне суждено закончить свой жизненный путь именно здесь, то я сделаю это так, как этого хочу, а именно — считая песчинки. Начну, пожалуй, заново. Одна, две, три...».

Я успел добраться до тысячи, когда опять сбился со счета. На этот раз мне помешал не ветер. Что-то прошуршало над моей непокрытой выжженной головой. На мгновение мне даже почудилось, как я увидел промелькнувшую тень.

— Кто бы ты ни был, убирайся прочь! — прошептал я.

Однако шуршание повторилось, теперь резко переходя в звук. Звук, напоминающий хлопанье крыльев орла, словно он пролетел возле самого уха. Он доносился откуда-то слева, из прохода между дюнами. Медленно я повернул голову туда...

И увидел ЕГО!

Вне всяких сомнений, это был именно он!

Собачья голова. Открытая пасть, с обнаженными и острыми, как заточенные кинжалы, белыми клыками, между которых капала слюна. Злобные немигающие глаза — узкие и черные вертикальные щели на желтом фоне. Мощные лапы с огромными когтями, которым позавидовал бы лев. Массивные серые крылья с таким широким размахом, что едва помещались в проход между барханов.

Пазузу!

Я продолжал оставаться на месте, не переставая смотреть в глаза появившегося демона и не испытывая и толики страха. Он исчез. Испарился вместе с остатками влаги из моего тела под лучами ослепительного солнца пустыни. Будь я в здравом уме и полон сил, то непременно вскочил на ноги. Истошно вопя, как перепуганная овца, ринулся бы наутек, куда глаза глядят. Но только не сейчас. Не в этот миг.

Вместо ожидаемой гримасы ужаса, легкая улыбка тронула мои губы:

— Тебе не понравилось, что я считал песчинки? Или это просто Шамаш обиделся на мои слова и подослал тебя расправиться со мной? Ну, так извинений он не дождется. А ты давай. Делай свою работу.

Пазузу злобно зарычал, перебирая песок передними лапами. Немигающие желтые глаза вперились в меня, словно собирались высосать всю жизненную силу, которой и без того оставалось не много.

— Что же ты медлишь? — усмехнулся я. — Нападай.

Однако Пазузу не двинулся с места. Лишь издал глухой шелестящий звук.

Я развернулся всем телом в сторону чудовища, слегка наклонившись вперед, будто сам намеревался напасть на него.

Безумие полностью застилало разум:

— Смелее. Не заставляй меня ждать.

Наши взгляды снова встретились. Я вновь увидел в этих немигающих желтых глазах всю злобу этого мира. Злобу, обреченную копиться в Пазузу вечно. Но было в этих глазах что-то еще. Что-то, что я не сумел разглядеть с первого раза. То было отражение. Отражение моих собственных глаз, в которых полыхал настоящий огонь. Огонь дикого, безудержного безумия. Незаметно для самого себя, мой рот расплылся в злорадной ухмылке. Горячий воздух пустыни со вдохом проник в легкие.

Словно со стороны через мгновение я услышал собственный крик:

— Нападай!

Издав свирепый рев тысячи львов, Пазузу распрямил лапы и совершил свой роковой бросок.