Клубок со змеями

Глава 2

На этот раз мне удалось поспать без сновидений. Поэтому, когда Тарару пришел по моей просьбе, дабы прервать блаженный покой, я ощутил легкое разочарование. Однако желание встретиться с Бастет мгновенно его заглушило.

— Я обговорю с ней твою просьбу, — бросил ему я, — провожать меня не стоит.

Он ничего не ответил, только продолжил теребить свою накидку, да косо зыркать гневным взглядом. Ну, прямо обиженный ребенок, которого поставили в угол за то, что тот разбил горшок с кашей.

Ночь полностью покрыла стоянку караванов своим темным плотным одеялом. Вдохнув полной грудью прохладного воздуха, я направился в сторону шатра Хазина. Некое странное чувство подсказывало мне, что Бастет находится именно там. Распростертое тело Азамата виднелось возле колодца. Песок вокруг пропитался кровью и во мраке походил на грязь. Я вспомнил свое жуткое видение, пока находился без сознания после удушающего захвата Главы. Маленькие мурашки пробежали по спине, когда перед мысленным взором предстал силуэт Азамата с торчащим клинком из груди. Поэтому я постарался, как можно быстрее, выкинуть его из головы и больше не вспоминать.

Верблюды мирно посапывали, сгрудившись в кучу. Издалека они напоминали застывшие волны бурной реки во время сильной грозы. Двое разбойников сторожили сон этих животных. Разумеется, не только их, но и содержимое тюков. Завидев меня, они слегка склонили головы в приветствии. Я кивнул в ответ и двинулся дальше. Возле шатра Хазина дежурил один из налетчиков. Ну, как дежурил — он расселся на песке около входа, скрестив ноги, и поглядывал на звезды.

Завидев меня, разбойник улыбнулся и почтительно произнес:

— Доброй вам ночки, господин.

«Нет, шакалы Ламашту меня раздери, это определенно приятно!».

— И тебе того же, — ответил я. — Как она?

— С госпожой все будет хорошо, но сейчас она очень слаба. Мы остановили кровь и перевязали раны.

— Я хочу поговорить с ней.

На мгновение разбойник задумался, но затем кивнул:

— Ну, вас-то я могу пропустить, но только не будите, если спит.

— Не буду, — пообещал я, — я же не варвар с гор.

— Спасибо вам, господин.

Все еще не привыкнув к такому вежливому обращению (последнее время меня какими только грязными словами не называли), я улыбнулся и, отдернув полог шатра, вошел внутрь.

Бастет распростерлась на том ложе, где еще недавно покоился Хазин. По крайней мере, хотя бы его труп они удосужились убрать. Шатер освещался четырьмя треножниками, стоявшими по углам. Стол пустовал — с него убрали всю утварь и грязную посуду. Только меч одиноко лежал на его поверхности. Нубийка не спала, угрюмо уставившись в потолок. Ее бледное лицо горизонтально пополам разделяла плотная повязка, перебинтовывавшая сломанный нос. Вся кисть правой руки, которую она положила на спинку ложа, также была плотно забинтована. Я осторожно подошел к столу, и только тогда она перевела взгляд на меня.

— Скверно выглядишь, — с вялой улыбкой произнес я.

— На себя посмотри, пугало огородное, — беззлобно огрызнулась она.

— Было не слишком больно? — спросил я, аккуратно присаживаясь с краю ложа.

— А сам как думаешь? Этот ублюдок отрубил мне два пальца!

Я скривился:

— Да, пожалуй, это не самый умный вопрос.

— Ублюдок! — повторила она и ударила кулаком здоровой руки по столу так сильно, что меч, звякнув, подпрыгнул. С ее губ сорвался стон, а лицо побледнело еще сильнее.

— Тебе не стоит перенапрягаться, — учтиво заметил я.

— Без тебя разберусь, — буркнула она.

Бастет плотно сжала губы и слегка прикрыла глаза. Видимо, от накатившего приступа слабости.

Желая поскорее покончить со всеми неясностями, я решил не затягивать неловкое молчание:

— Послушай. Тот случай с караванщиком, когда я... Ну... когда я продал... — даже не знал, что слова могут даваться с таким трудом.

Ее веки резко поднялись.

— Что ты продал? — спросила она, и я заметил в ее глазах игривый огонек с примесью злорадства.

— Издеваешься?

— И не думала даже, — к издевке в голосе прибавились нотки наивности, — мне вправду интересно послушать, что же ты такое ему продал?

— Ты прекрасно знаешь, о чем я хочу с тобой поговорить, — раздраженно ответил я.

— Откуда? Я не бог, чтобы читать мысли, — она откровенно получала удовольствие от происходящего.

— В тот вечер, когда я ужинал с караванщиком... — проклятье, я опять запнулся.

Бастет уже не скрывала своего торжествующего злорадства:

— Ну, давай, тебя прорвет, наконец?

И меня прорвало, правда, не совсем так, как она рассчитывала:

— Перестань играть в этот дурацкий спектакль! Я пытаюсь извиниться!

— Не смей повышать на меня голос, — спокойно сказала она, — иначе я тебе язык подрежу. Разве таким тоном просят у бедной женщины прощения?

Я смотрел на нее, обуреваемый противоречивыми чувствами — влепить ей пощечину, пусть и ценою собственного языка, или же страстно поцеловать?

— Если тебе так сложно связать два слова, — продолжила Бастет, — так и быть, помогу. Я задам всего лишь один вопрос, и от ответа зависит твоя судьба.

Я вздохнул:

— Жизнь или смерть?

— Нет. Жизнь ты и так себе выстрадал.

— Ну, хоть это радует.

В ее глазах полностью погас тот игривый огонек. Она стала совершенно серьезной.

— Когда ты отдал меня этому караванщику, то знал, что они сделают со мной?

— Нет, — твердо ответил я, не отводя взгляда, — Шамаш свидетель. Мне с большим трудом далось это решение. И честно скажу, в тот момент я еще не испытывал к тебе всей полноты чувств. Моей целью было не попасться, так что пришлось согласиться.

— А когда ты смог разобраться в своих чувствах?

Я нахмурился:

— Наверное, когда выскочил следом за тобой из палатки.

— Хм, — она приподнялась на локте. Несмотря на сильную бледность и видимую слабость, ее глаза источали огонь. — Вроде убедительно. Влюбленные мужчины всегда действуют, как дураки.

— Очень смешно, — буркнул я.

— Это все?

— Не совсем. Если тебе будет интересно, то я прирезал Хазина не только ради того, чтобы сохранить свою шкуру.

— Неужели?

Я оставил ее колкость без внимания:

— Когда я медленно пронзал горло толстяка, то думал о том, сколько боли он тебе причинил.

Я увидел, что последние слова произвели на нее впечатление. Бастет села на ложе, сильно поморщившись, ибо ей пришлось облокотиться на больную руку. Ее лицо оказалось практически вплотную к моему. Свою здоровую кисть она положила мне на колено, отчего все мое тело резко обдало жаром.

— Пожалуй, — прошептала она, — ты можешь задержаться. Если хочешь, конечно.

— Разве ты в том состоянии?

— Сейчас узнаем, — она увлекла меня за собой на ложе, а затем добавила, обхватывая мою шею руками, — и все-таки ты мерзавец.

— Да? Почему?

— Ты разболтал, что я боюсь гиен.

— Все чего-то боятся. Это нормально, и уверен — никто тебя за этот страх не осудит. Я-то уж точно.

— А чего боишься ты?

— Раньше боялся за свою драгоценную шкуру.

— А сейчас?

Я нежно прикоснулся к ее груди:

— А сейчас и за твою.

— Польщена. И все же ты слишком много болтаешь. Может, подрезать тебе язык?

— Лучше займи его чем-нибудь приятным. Тогда ему некогда будет говорить, — сказал я, жадно впиваясь ей в губы.

В ту ночь из шатра Хазина вновь раздались женские крики, но они не имели ничего общего с теми, что вырвали меня из кошмарного видения.