Дядюшка-флейтист

Новая жизнь

Неожиданно все изменилось.

Как-то вечером Марья Ивановна гадала на картах, Липа сидела рядом с ней и со скучающим видом смотрела на гадание, Наташа копошилась за диваном, Петр Васильевич работал в своей комнате.

Вдруг в прихожей раздался громкий звонок. Марья Ивановна открыла дверь.

— Здесь живет коллежский регистратор[8] Петров? — спросил введший.

— Да. Здесь. Он дома, — испуганно отвечала хозяйка.

— Вот им бумага! Пусть распишутся. Да на чаёк бы, потому — поздравляю их!

Марья Ивановна, не помня себя от удивления, бросилась в комнату мужа.

— Петр Васильевич, тебе тут бумага важная. Какой-то человек казенный принес. Поздравляет. На чай просит. Да ты распишись сначала. Господи, даже страшно! Что такое? Руки-ноги трясутся!

Получив гривенник[9], посыльный ушел.

Петр Васильевич вышел в гостиную и торжественно стал распечатывать конверт. Женщины смотрели на него, затаив дыхание: такие события бывали здесь редко.

— Читай скорее! — воскликнула Марья Ивановна.

— Папа, дайте посмотреть! — попросила Липа.

Петр Васильевич молча читал. Вдруг его лицо просветлело.

— Да говори же! Что такое? Не мучь ты меня! — волновалась жена.

— Наташа принята на казенный счет в Патриотический приют! — радостно сообщил Петр Васильевич.

— Наконец-то! Слава тебе Господи! — Марья Ивановна перекрестилась.

— Наташа, виновница сего торжества, иди-ка сюда! — весело позвал дядя.

Покраснев, девочка вышла из-за дивана и смущенно приблизилась к своим родственникам.

— Понимаешь ты, цыпленок, тебя в приют, в ученье возьмут! Это очень хорошее дело! — Петр Васильевич погладил девочку по стриженой головке.

Наташа молчала.

— Ты рада?

— Рада, — тихо отвечала Наташа, не вполне понимая, чего от нее хотят.

— Вот тебе и благодарность от твоих милых родственничков, — кольнула мужа Марья Ивановна.

— Там уж, душа моя, шалить нельзя. О-о! Там строго. Не то, что дома…

Петр Васильевич пришел в отличное расположение духа и весело расхаживал по комнате.

— Еще не раз вспомнит и тетку, и дядю. Только там нас и оценит, — укоризненно вставила Липа.

— Нет, милочка, не жди. В наш век благодеяний не ценят, — качая головой, вторила ей мать.

— А что, Петр Васильевич, больше для Натальи нам не придется тратиться? Отправка ничего не будет стоить? — тревожно спросила Марья Ивановна.

— Конечно, нет. Там ей все казна даст. Прекрасные учреждения эти приюты — вырастят детей, выучат, людьми сделают.

— Слышь, Наталья? Весь век ты должна за дядю Бога молить, всю жизнь должна ему ручки целовать!..

Недоумевающая Наташа стояла молча, опустив худенькие руки и склонив набок голову, и грустно смотрела то на дядю, то на тетку.

— Сегодня понедельник, а в среду мы ее и отправим, — решила Марья Ивановна.

Наташа отошла в сторону и села на стул. Ей хотелось бы, чтобы в кухне был дядя Коля: она бросилась бы к нему и все рассказала бы, поделилась новостью. Он понял бы ее, сказал бы «Наташечка!» и еще что-нибудь ласковое. А теперь и не узнает он ничего в своем монастыре, и не увидятся они больше…

Наташа опечалилась.

— Наталья, иди пить чай. Садись тут, у стола, — смилостивилась тетка.

— Попей дома напоследок чайку хорошенького. В приюте уж, небось, так баловать не станут, — весело говорил Петр Васильевич и хлопал Наташу по спине. Она видела, что ее родные были очень довольны предстоящим расставанием.

Накануне отъезда Наташи в приют Петр Васильевич, вернувшись со службы, с улыбкой отдал девочке небольшой сверток.

— Это тебе посылка, — сказал он.

— Что за посылка такая? — ревниво спросила Марья Ивановна, взяв сверток из рук Наташи.

— Это ей Коля прислал. Он что-то там набрал.

Марья Ивановна презрительно усмехнулась и, не развертывая, отдала посылку племяннице.

— Какие нежности! Откуда он все это взял? Еще стащил, пожалуй!..

— Мой брат никогда не был вором, — запальчиво возразил Петр Васильевич. — Очень нехорошо, Машенька, что ты так сказала. Наша семья честная.

Наташа слушала, прижав к себе сверток и затаив дыхание.

— Наташа, Коля велел сказать, что придет к тебе в приют и принесет гостинцев, — сказал Петр Васильевич.

— Он скоро придет? — торопливо спросила девочка. Она оживилась, ее большие глаза заблестели радостью.

— Вот уж это совершенно лишнее! Впрочем, туда такого оборванца и не пустят, — фыркнула тетка.

— Коля теперь в монастыре живет. Работает. Слава Богу, не пьет, им все довольны, — внушительно возразил ей муж.

— Чудеса! Надолго ли? — сказала Марья Ивановна, пожав плечами.

Липа хихикнула.

— Чему ты смеешься? — строго спросил ее отец.

— Ах, папа, право, и смешно, и досадно… Очень не идут эти чувствительные сцены к дядюшке-флейтисту. Представляется он, больше ничего.

— Тебе смешно то, чего ты не можешь понять. Подвига ты не можешь понять! Подвига! — с горечью произнес Петр Васильевич, уходя в свою комнату. «Эх, судьба, забила ты нас!» — послышался оттуда его обычный тяжелый вздох.

Наташа развернула сверток и замерла от восхищения. Ведь никто никогда не думал о ней, не вспоминал, не баловал. А ребенок так нуждается в ласке и внимании…

— Тетенька, Липочка, смотрите, смотрите, что у меня! Какие вещи! Это все мое! — девочка не смогла удержать своего восторга. Она перебирала коробочки, очевидно, специально сделанные для нее заботливыми руками, бумагу, перья, карандаш, игольник, пакетик леденцов, маленькую фарфоровую куколку и десятикопеечную монету.

— Убери ты всю эту дребедень! Ну зачем ты повезешь в приют такой хлам? Твой дядюшка-монах ничего не смыслит, — заворчала тетка.

Лицо Наташи опечалилось, она поспешно юркнула за диван и стала складывать свои драгоценности, со страхом посматривая на тетку.

— Липочка, хотите леденцов? — заискивающим голосом спросила девочка.

— Что с тобой? Твой почтенный дядюшка-флейтист в грязных руках держал, а я, воображаешь, стану есть?

— Так ведь леденчики в пакетике…

— Отстань, Наталья, — ответила Липа и подошла к зеркалу.