Дядюшка-флейтист

Поденно

Остановившись у парадной двери на пятом этаже большого каменного дома, Наташа еще раз прочла объявление: «Нужна портниха поденно — хорошо шить и кроить по журналу».

Наташа робко позвонила. Дверь открыла деревенская девушка. В прихожей уже стояло несколько девушек, наверное, тоже, как и Наташа, пришедших по объявлению. Все они недружелюбно посматривали на новенькую.

Из комнаты выглянуло двое мальчиков. Они расхохотались и крикнули: «Еще одна такая же пришла. Смешные! Стоят в прихожей, точно солдаты на часах!»

Рядом в комнате слышались голоса. Туда поочередно входили и выходили девушки. Казалось, это был какой-то докторский прием. А в прихожей раздавались звонки и приходили все новые и новые соискательницы — молодые и старые, нарядные и простые.

Дошла очередь и до Наташи. Она вошла в гостиную. У стола сидела полная дама в капоте. Двое мальчиков кувыркались по комнате и хохотали. Дама поднялась и хотела их шлепнуть, но они увернулись.

— Ох, как же мне надоели эти портнихи! Ходят, ходят, а толку мало, — проворчала полная дама. — Ну что ж, вы шили где-нибудь? — спросила она Наташу.

Мальчики шептались, хихикали и указывали на Наташу пальцами. Ей было неловко.

— Вы, голубушка, шить-то умеете? — снова спросила барыня.

— Умею, я училась.

— Мне нужно без претензий и без фокусов. Работать, так работать. Я ведь деньги, а не щепки плачу… Обедать будете в кухне; булочек у меня не полагается… ну остальное, как и везде. С восьми утра и до девяти вечера, шестьдесят копеек в день.

Наташа хотела сказать, что везде полагается с восьми до восьми, но не решилась и промолчала: подумала, что лишний час работы — не беда.

— Вы мне понравились… У вас скромный вид… Завтра и приходите, — сказала барыня. — А все-таки и с другими тоже поговорю.

— Может, вы кого-нибудь наймете, тогда я останусь без работы, — забеспокоилась Наташа.

— Нет-нет… Эти портнихи зазнались, Бог знает чего требуют… А вы, кажется, без претензий.

Барыня не сказала, что ни одна портниха не соглашается работать по ее расписанию, обедать в кухне и не получать хлеба ни утром, ни вечером. Наташа в этом деле была еще новичок.

Когда Наташа проходила мимо женщин, ожидавших, как и она, работы, у нее шевельнулось чувство жалости: она-то уже пристроена. Но что же она могла сделать — такая же бедная и голодающая, как и они…

На другой день в восемь часов утра Наташа уже сидела на новом месте и стучала машинкой. Барыня надавала ей кучу всякой работы: для себя платье, капот, две кофточки, детям — костюмчики, белье, да еще мужу халат.

Наташа усердно принялась за работу. Поместили ее в столовой, у окна. Комната была проходная, и это ее смущало. Только она расположилась кроить, как мимо нее юркнули два мальчика, толкнули ее, что-то утащили со стола и, как ураган, со смехом пронеслись мимо.

Наташа смутилась и не знала, что делать. Через несколько минут Наташу стало что-то щекотать за ухом; сначала она отмахивалась, а потом поймала назойливый предмет рукой. Оказалось, шалуны-мальчишки привязали к аршину[18] перо и забавлялись из-за двери.

— Оставьте меня в покое!.. Вы мне мешаете работать. Я вашей мамаше скажу, — серьезно пригрозила Наташа.

— Фискалка! Ябеда! — послышалось из-за двери.

Девушка поняла, что эти мальчишки отравят ей существование в этом доме…

В двенадцать часов хозяйка послала новую портниху завтракать в кухню. Там кухарка ей сказала:

— Я, милая моя, живу тут недавно… Уж очень плохо насчет харчей… Все вычитывают, урезывают… Ребят своих барыня на убой откармливает, а людям все вареное мясо да вареное мясо… Верите ли, уже смотреть на него не могу.

Наташа молча села за стол; ей действительно дали только вареного мяса. Завтрак был скудный и несытный.

Хозяйка вышла в кухню, посмотрела пытливым взглядом и выговорила кухарке:

— Опять ты рано затопила печку! Конечно, тебе не жаль хозяйских дров… А отчего хлеб тут валяется?

А потом обратилась к портнихе:

— Вы, милая, подолгу здесь не рассиживайтесь. Не теряйте времени даром.

Наташа, торопливо закончив завтрак, вернулась в столовую. Через некоторое время в нее стали лететь бумажки; из-за двери слышалось хихиканье.

На обед был жидкий суп, вареная говядина и каша. Всего мало, все невкусно; хозяйка опять вышла в кухню и повторила свой наказ — не терять времени за едой.

После обеда — снова шалости мальчиков, которые то кидали в девушку бумажками, то пускали заводных зверей, то просто дразнились.

Наташа шила, не разгибая спины, молчала, терпела… Но в душе у нее поднималась горькая, гнетущая обида. Работой Наташи хозяйка осталась очень довольна, и это несколько ободрило девушку.

На другой день мальчишки так шалили, что довели Наташу до слез. Они уносили из столовой вещи, хватали работу, дергали девушку за платье, бросали в нее всякую всячину. Наташа потеряла терпение и пожаловалась матери. Та рассердилась:

— Ну, голубушка, уж вы и неженка! Что могут сделать дети? Дети везде одинаковы. И мальчики всегда шалуны, — но все-таки прикрикнула на сыновей.

Эта мамаша баловала своих сорванцов и всю свою любовь выражала тем, что кормила их на убой. Дети, позанимавшись час с учительницей, остальное время оставались без присмотра, ничем не были заняты, а потому придумывали всевозможные глупости и надоедали всем в доме. Их отец держал какую-то лавку, и его никогда не было дома.

Хозяйка, Матрена Никитична, была просто жадной. Она постоянно возникала за спиной у Наташи, не давала ей передохнуть, разогнуться от работы. «Не теряйте времени, я ведь не щепки плачу», — все время твердила она.

За ней непрерывно следили зоркие детские глаза, и если Наташа иногда на минутку выходила в кухню, то кто-нибудь из мальчиков обязательно ябедничал матери: «Маменька, а портниха-то в кухне прохлаждается… Ты за дверь, а она — шмыг в кухню, с Анной там болтает!..»

Хозяйка рассерженно вылетала в кухню:

— Чего вы тут, Наташа, прохлаждаетесь, время теряете?! Я ведь вам не щепки плачу!..

— Я только что вышла… Мне надо швы разгладить, — возражала Наташа.

— Знаю я, знаю! Уж вы мне не говорите, сама вижу… Все портнихи одинаковы!

Наташу обижала такая явная несправедливость. Но больше всего — до бессильных слез — ее изводили своими шалостями мальчишки, которые просто отравляли ей жизнь. А она ничего не могла с ними поделать. Мать же и слушать ничего не хотела. Она зорко следила за тем, чтобы Наташа не прогуляла ни минутки и чтобы не съела лишнего. Впрочем, работой и усердием девушки Матрена Никитична была очень довольна и даже иногда хвалила свою портниху.

Так проходили дни.

По вечерам, особенно под праздники, Наташа всегда с опаской возвращалась домой.

В одну из суббот хозяйка потребовала, чтобы она закончила какую-то кофточку, и девушка долго засиделась за работой. Со страхом бежала она ночью по темным улицам. На окраине, где она жила, народ под праздники гулял, бывали буйства и драки… В тот вечер Наташа попала в разгульную толпу: там дрались пьяные; вдруг ей в ногу попал камень, а пьяные мужики со смехом погнались за беззащитной девушкой…

— Господи, что за жизнь! — воскликнула Наташа, со слезами вбегая в свою комнатку. Правда, комнатка эта, за которую она платила свои трудовые деньги, давно уже стала не ее… Тетка приходила каждый день, бесцеремонно располагалась и гадала дочери на картах. Эти две женщины ничего не делали, жили совершенно бесцельно; неизвестно откуда они получали какие-то пособия, подачки; интересовались они лишь своим будущим, о котором пытались узнать по картам. Липа так располнела, что ей трудно было даже спускаться по лестнице.

На жалобы Наташи тетка с Липой не обратили никакого внимания. Только тетка вяло проворчала:

— Ну что ж за беда! Эти пьяные, они всегда такие…

Воскресенья тоже не радовали Наташу: теперь она часто брала на праздники сверхурочную работу.

Однажды за шитьем девушка вполголоса запела.

— Ах, да не ной ты, Наташа! Просто в ушах звенит… Голова трещит, — гнусавым голосом заныла Липа. Наташа замолчала и больше не пела.

В другой раз тетка сказала:

— Ты бы пошла, Наташа, погулять. Душно в комнате. Липочка приляжет отдохнуть…

Наташе хотелось возразить, что пойти погулять должны они, что она устала и имеет право отдохнуть, но, конечно, она ничего не сказала, а покорно встала и ушла из дома.

Николай Васильевич теперь приходил редко. Они сидели с Наташей в углу на сундуке и тихо разговаривали. Не по себе им было тут, слова замирали на губах, говорить не хотелось.

Однажды по уходе старика Липа вдруг сказала:

— Ну что это, право, Наташа, этот полупомешанный дядюшка все шляется сюда… Только мешает нам всем.

Наташа вспыхнула, глаза ее сверкнули гневом, она встала и заговорила таким голосом, какого двоюродная сестра в ней и не подозревала:

— Нет, Липочка, этого никогда не будет! Дядю Колю я не выгоню! Он для меня первый друг. И вы мне так не говорите!.. Этого не будет, чтобы я его выгнала. Уж лучше я отсюда уйду навсегда!..

Липочка испуганно взглянула на Наташу и больше разговоров об этом не заводила, но дулась на Наташу и подолгу шепталась с матерью. В их разговорах полушепотом прорывались слова, памятные Наташе с детства: «От родственников житья нет… Благодарности никто не помнит… В счастье-то все дружки-приятели…»

Наташа слушала, терпела и молчала.

От сидячей работы, от плохого питания Наташа побледнела и похудела; у нее начались постоянные головные боли. Она страдала молча, стараясь никому не показывать свое состояние. Да и кому было до нее дело? Кто мог ей помочь?

Только одни внимательные, любящие глаза следили за ней и все замечали… С ней вместе страдал и ее друг.

— Наташечка, отчего ты такая бледненькая стала? — спрашивал Николай Васильевич.

— С чего мне розоветь, дядя Коля… Голова вечно болит, — грустно ответила Наташа.

За последнее время она даже стала раздражительной.

— Наташечка, я же вижу, как тебе трудно.

— Конечно, трудно! Света Божьего не вижу. Еда плохая. Да и дома не отдохнуть… Что заработаешь, надо за комнату отдать, а сапоги или что другое купить не на что… Иногда последнюю копейку тетя или Липочка выпросят.

— Тяжело, Наташечка, знаю. Потерпи, может, лучше будет. Никто своей судьбы не знает…

— Терплю, дядя Коля, терплю… Все выношу. Сил пока еще хватает. Жду…

Наташа говорила так раздраженно и насмешливо, что Николай Васильевич смотрел на нее со страхом. Он никогда не слышал от нее такого тона и таких слов.

Однажды Николай Васильевич застал свою племянницу заплаканной и такой грустной, что у него в душе все перевернулось.

— Сил моих больше нет… Измучилась я с ними! — воскликнула девушка, здороваясь с дядей.

— Что еще случилось?

— Ужасный случай… Там, где я работаю, ушла на минутку в кухню. А мальчики прибежали в столовую. Они такие шалуны, удержу нет. Стали вертеть машинку; один подсунул палец, а другой повернул и проколол палец брату. Не могу забыть этот ужасный крик! Я так испугалась, мне даже дурно сделалось. А хозяйка меня же бранила, кричала, что я недосмотрела… А разве я виновата?..