Дядюшка-флейтист

Флейта заиграла

В просторной, светлой столовой обедало более шестидесяти девочек. Одетые в одинаковые серые платья с белыми передниками и пелеринами, они тихо и чинно сидели за двумя длинными столами, лишь время от времени некоторые резвые шалуньи перешептывались, толкали друг друга и потихоньку хихикали. Девочки были разных возрастов: совсем маленькие крошки с наивными детскими личиками, девочки-подростки и уже почти взрослые девушки.

Тут же, по краям столов, сидели две воспитательницы в темных платьях. Одна — молодая, с добрыми близорукими глазами, которые она постоянно щурила. Другая — худощавая, седая старушка с холодным взглядом светлых, как бы стальных, глаз; она держалась прямо и строго посматривала на девочек.

Было начало осени. В открытые окна столовой врывались теплые, ласкающие лучи солнца и доносились уличные звуки: чирикали воробьи, кричали разносчики, громыхали проезжающие экипажи, телеги, слышались разговоры прохожих.

— Петрова, не мечтай, пожалуйста! Что ты все оборачиваешься?! Ешь скорее! — громко и раздельно, отчеканивая каждое слово, произнесла пожилая воспитательница.

Та, к которой относились эти слова, — маленькая, худенькая девочка, с коротко остриженными, торчащими ежиком волосами, с большими выразительными, точно удивленными, глазами, вспыхнула и привстала на окрик.

— Садись и ешь как другие… О чем ты всегда мечтаешь?! Глаза подняла в небо, рот открыла… Этак у тебя ворона кусок изо рта унесет, — пошутила старушка.

Воспитанницы звонко и весело засмеялись, очень довольные возможностью развлечься. Правда, учительница живо их успокоила.

Петрова застенчиво улыбнулась, села на свое место и усердно принялась за еду.

— О чем ты вечно думаешь, Наташа? — шепотом спросила ее соседка, маленькая, полная, курносая девочка с черными глазами и с ямочками на пухлых щеках.

— Ни о чем… так… просто… Я даже совсем не думала… — ответила Наташа.

— Смешная ты! Ни о чем не думать нельзя. Зоя Петровна говорила, что каждый человек всегда о чем-нибудь думает… Значит, ты — не как все люди?

— Я смотрела в окно… Там птички чирикают, видно кусочек неба, такое синее-синее… Там хорошо, светло… Право, я ни о чем не думала. Не знаю, что и сказать…

— Ты Незнайка, Петрова. Не хитри… Я знаю, знаю, о чем ты всегда думаешь, — шепотом поддразнила подругу черноглазая девочка, улыбаясь и строя уморительные гримасы при каждом слове.

Наташа удивленно и вопросительно посмотрела на нее и снова покраснела.

В это время на улице за окном раздались грустные, заунывные звуки флейты.

Как и что затем произошло, никто потом не мог как следует вспомнить…

Вдруг раздался крик и поднялся невообразимый переполох.

— Ай-ай-ай! Флейта! Флейта! Дядя! Флейта! — послышался громкий возглас. Потом другой, третий… Все повскакали с мест. Наташа первой бросилась к окну. За ней — все девочки. Попадали скамейки, ложки, вилки; кто-то опрокинул кружку с водой…

Лицо Петровой было красное, испуганное. Она высунулась в окно и, казалось, не помнила себя.

Учительницы бросились за девочками; они успокаивали их, брали за руки, тянули к столу, грозили, уговаривали, расспрашивали:

— Что случилось? Кто первым закричал? Почему Петрова побежала к окну? Как смели все повскакать с мест? Садитесь, садитесь скорее! Все будете наказаны! Начальница идет!

Все с шумом бросились по своим местам. Постепенно водворились порядок и тишина.

Начальница — маленькая, еще не старая женщина в синем платье и с черной кружевной косыночкой на голове, стоя в дверях, строго смотрела на воспитанниц.

— Что тут произошло?

Послышались отрывочные, робкие, бестолковые ответы:

— Мы испугались… Мы думали… Там на улице заиграла флейта…

— Ну и что ж такого, что заиграла флейта? Чего тут пугаться-то, зачем кричать, беспорядок устраивать?

— Заиграла флейта… Наташа Петрова закричала… Мы испугались…

— Я ничего не понимаю. Надежда Ивановна, объясните, пожалуйста, — обратилась начальница к старушке.

— Я и сама не могу понять, Анна Федоровна, отчего они все переполошились, повскакали с мест, закричали. На улице какой-то мальчишка заиграл на флейте. Кажется, первой закричала и бросилась к окну Наташа Петрова.

— Петрова, поди-ка сюда!

Виновница переполоха, взбудоражившего весь приют, бледная, как полотно, встала и подошла к начальнице; она вся дрожала, крупные слезы скатывались по длинным ресницам.

— Скажи, пожалуйста, отчего ты закричала? Как ты посмела вскочить из-за стола?

Девочка молчала.

— Отвечай мне! Как ты решилась на такую дикую выходку? Отчего ты вскочила? Ты всех перепугала и вызвала ужасный беспорядок!

Девочка начала всхлипывать.

— Петрова, отвечай сию минуту!

— Наташа, не упрямься. Расскажи Анне Федоровне всю правду и попроси прощения, — тихо сказала молодая учительница, приблизившись к девочке.

— Там заиграла флейта… — едва слышно прошептала девочка.

— Я ссыпала это уже десять раз… Что ж из того? Мало ли кто на улице может играть? Это не повод, чтобы кричать, вскакивать из-за стола и всех пугать…

— Я думала… я думала… Флейта заиграла… — Наташа смешалась, закрыла лицо руками и горько заплакала.

— Что ты думала? Отчего ты закричала?

Девочка рыдала, не в силах произнести ни слова.

— Отвечай, Наташа, нехорошо упрямиться. Скажи чистосердечно Анне Федоровне, что ты думала, — уговаривала девочку молодая учительница, ласково положив руку на ее плечо.

Но девочка в ответ только плакала.

— Ты будешь строго наказана, Петрова! Стой тут, за столом, пока дети будут обедать, затем пообедаешь одна и придешь ко мне в комнату для объяснений.

Начальница ушла.

Молодая учительница, удивленная непонятным упрямством девочки, укоризненно покачала головой и сказала:

— Понять не могу твоего поведения! Очень стыдно и нехорошо так себя вести, Петрова!

— Что сделалось с нашей Незнайкой, с нашей тихоней? Она, наверное, с ума сошла. Смотрите, какая она белая, точно мукой посыпана! Губы-то как у нее дрожат… Отчего она так закричала? Испугалась, что мальчишка на флейте заиграл? Какая смешная! Вот глупая-то! — шептались между собой воспитанницы, посматривая на стоявшую около своего места Наташу.

А в это в время в стриженой головке наказанной девочки проходили, как в панораме, одна картина за другой. Неожиданно заигравшая во дворе флейта напомнила ей недавние лучшие дни ее короткой жизни и того, кто один любил ее, жалел и баловал. Эти дни промелькнули, как падающая звездочка. Не забыть их Наташе, не забыть и дядю Колю, так хорошо игравшего на флейте. Где он? Почему забыл Наташу?! Может, умер под забором, как пророчила тетя Маша, может, ходит по дворам и играет на флейте… Его никто не любил, все смеялись над ним… Одна Наташа жалела, любила и не забыла. Глубоко в памяти и в сердце она затаила эти воспоминания и никому не расскажет о них, — другие ее не поймут, будут смеяться. Все всегда смеются над дядей. Вот почему она так упорно молчала, когда ее спрашивали начальница и учительница. И объяснения от нее никто так и не добился.