Дядюшка-флейтист

В приюте

Шесть месяцев тому назад тетка привела Наташу Петрову в приют.

Маленькая стриженая девочка тихо озиралась большими испуганными глазами в незнакомом месте и хваталась дрожащими ручками за платье своей спутницы. Как ни тяжело жилось ей в семье тетки, особенно в последнее время, но там все было знакомо, там бывали и светлые дни, а здесь — все чужое, неведомое… И, как ей всегда говорили тетка и сестра, ее здесь «приструнят» и воли не дадут.

— Тетя Маша, я домой хочу, — прерывающимся голосом прошептала Наташа, прижимаясь к тетке.

— Что, голубушка, боишься?.. Не умела ценить родных, не умела быть благодарной… Поживи-ка в чужих людях… Не раз вспомнишь наш дом… Увидишь и колотушки и обиды; не раз поплачешь, тогда вспомнишь, что тетя да Липочка доброму учили, — запугивала девочку Марья Ивановна.

Наташа дрожала, как в лихорадке.

— Тетя Маша, возьмите меня домой, — шептала она сквозь подступающие рыдания.

— Ничего, и здесь поживешь… Тебя давно пора прибрать к рукам, — еще раз пугнула ее тетка и стала униженно кланяться вышедшей в приемную начальнице:

— Уж вы не оставьте ее своею милостью, госпожа начальница. Она сирота… Не я ее растила. Девочка балованная, ни к чему хорошему не приучена… С ней надо строгостью…

Начальница удивленно посмотрела на Марью Ивановну и, подойдя к Наташе, погладила ее по голове.

— Ты будешь умной и доброй — и мы станем любить тебя, — сказала она. — Не плачь, милая, тебя здесь никто не обидит. У нас много девочек, и они живут весело и счастливо…

— Эти девочки хороши в людях, а дома с ними сладу нет, — снова заговорила тетка. — Уж не знаю, как и Бога благодарить за то, что помог устроить ее в казенное место. Намучились мы с ней… Конечно, оно извинительно: росла без матери, совсем избаловалась…

Начальница снова перевела взгляд на хрупкую фигурку испуганной девочки, казавшейся такой забитой и покорной, и в голове ее мелькнуло: «Неужели такая энергичная женщина не смогла хорошо повлиять на девочку, а эта крошка с большими умными глазами — действительно такой дурной, испорченный ребенок?!»

Наташа боязливо прислушивалась к словам тетки; в своем горе она не вполне понимала их значение. Девочка вся дрожала и умоляющими глазами смотрела на свою строгую спутницу.

Начальница старалась успокоить и ободрить Наташу. Она гладила ее по голове и ласково говорила:

— Не плачь, душечка, постарайся быть доброй и послушной, и тебе везде будет хорошо.

— Старайся всем угождать; держи свой острый язычок на привязи, да не говори вечно дерзости, как дома, — добавила от себя тетка.

Начальницу удивляла эта женщина: казалось, она привела свою племянницу на суд, а не в училище. Другие, особенно матери и отцы, которые приводили девочек в приют, никогда не выставляли напоказ их дурной характер, их недостатки, проступки; напротив, все старались наговорить о своих детях как можно больше хорошего. Эта же, напротив, нисколько не жалела, не щадила ребенка.

— Будете ли вы брать к себе девочку по воскресеньям и праздникам? — спросила начальница.

Наташа вздрогнула, пододвинулась к тетке, охватила ее обеими руками и впилась глазами в ее холодное лицо. Как много чувств выражалось в этой немой мольбе!..

Марья Ивановна осталась непреклонной:

— Нет, нет! Мы люди бедные, занятые… Брать девочку — это такие хлопоты, такая обуза… Средств у нас нет… Мы так рады, что устроили ее в казенное место…

— А навещать ее кто-нибудь будет? Станете ли вы приходить к ней? У нас по воскресеньям от часу до трех дозволены свидания с родными… Можно и побаловать детей, принести булочек, гостинцев…

— Где уж нам гостинцы приносить!.. Пожалуй, навещать изредка будем…

Наташе хотелось заплакать, крикнуть, что дядя Коля непременно будет часто приходить к ней, будет гостинцы приносить — он обещал ей, но горький комок сдавил горло девочки, и она не смогла произнести ни слова.

Тетка ушла, равнодушно поцеловав племянницу и много раз повторив на прощание наказ «вести себя хорошо, не дерзить и держать язычок на привязи».

Наташа осталась одна-одинешенька среди чужих людей. Она точно застыла, замерла, даже больше не плакала.

Начальница взяла ее за руку, провела через две комнаты и открыла дверь. Девочку оглушили шум, стук, крики звонких голосов. При появлении начальницы все смолкло, и вошедших окружила толпа девочек разных возрастов.

Навстречу им поднялась старушка со строгим худощавым лицом. Сидя около длинного стола, она читала какую-то книгу и одновременно что-то вязала, почти не глядя на работу.

— Надежда Ивановна, вот вам новая воспитанница, Наталья Петрова, — сказала начальница, — переоденьте ее в казенное платье. А вы дети, будьте с ней поласковее. Она маленькая, и, конечно, ей трудно будет освоиться.

Начальница ушла.

Воспитанницы тут же зашумели, а Надежда Ивановна сказала:

— Возьмите девочку и познакомьтесь. Тише, тише, дети. Не кричите так… Вы ведь не торговки на базаре… Как вам не стыдно!

С этими словами она снова углубилась в чтение и вязание.

— Новенькая! Новенькая! Какая смешная, пучеглазая… Стриженая, точно мальчик, — кричали девочки и все ближе теснились вокруг Наташи.

— Как твоя фамилия, новенькая? — подскочила к Наташе маленькая, шустрая черноглазая девочка с глубокими ямочками на полных румяных щеках.

— Не знаю… — тихо отвечала Наташа, исподлобья, как перепуганный, затравленный зверек, посматривая на шумную толпу.

— Девицы, она своей фамилии не знает… Ха-ха-ха! Она никто!

— А кто твои папа и мама? — приставали девочки.

— Не знаю… — еще тише отвечала Наташа.

— Она не знает, кто ее отец и мать! Слушайте, девицы! Вот смешная-то!

— Она, верно, глупенькая…

— Будем ее называть Незнайкой…

— Она похожа на сыча, девицы… Знаете, такая большеглазая сова…

— Ха-ха-ха! Правда, правда!

— Где ты, совушка, жила?
Где ты, вдовушка, была?
— Я жила в лесище,
Во сыром дуплище,

— пропел чей-то тоненький, писклявый голосок, и Наташу дернула за рукав рыжая косоглазая девочка.

Новенькая казалась ошеломленной, потерянной. Она не плакала, но часто и порывисто дышала, вздрагивала, а на темных густых ресницах блестели крупные слезы. Сердце ее усиленно стучало, ей хотелось убежать и скрыться от этой шумной толпы; ей казалось, что они все ее уже не любят, дразнят и хотят обидеть… Хоть бы кто-нибудь заступился на нее! Ей так страшно одной среди них… Если бы пришел дядя Коля… Он разогнал бы этих злых девчонок, увел бы Наташу…

— Не приставайте к новенькой, девицы, — послышался спокойный голос. Девочки обернулись; к Наташе подошла высокая, стройная девушка с длинной русой косой, одетая в такое же серое платье с белым передником и пелериной, как и другие.

Девочки стали к ней ластиться. Очевидно, это была старшая воспитанница и любимица приюта.

— Посмотрите, как она перепугалась… Зачем вы ее дразните? Вспомните-ка — ведь и сами когда-то были новенькими… Как тебя зовут, крошка? — ласково спросила она, обняв девочку.

— Наташа, — послышался робкий, тихий ответ, и большие испуганные глаза новенькой встретились с другими глазами — ласковыми и участливыми.

Наташа подвинулась к обнявшей ее девушке, как бы прося ее зашиты и помощи.

— Как зовут твоих папу и маму? — снова спросила девушка.

— У меня нет папы и мамы… Я их не помню…

Девушка еще крепче обняла Наташу.

— Видите, девицы, она сиротка. Не надо над нею смеяться. Сирот грешно обижать.

— Верочка, спросите у нее, где она жила, — обратилась к старшей рыженькая рябая девочка.

— С вами она говорит, а нам так не хотела отвечать… Все «не знаю, да не знаю», — сказал чей-то насмешливый голос.

— Вы ее напугали своими криками. У кого ты жила, Наташа?

— У тети Маши… У дяди Пети… У Липочки… Еще с нами жил дядя Коля, только его потом выгнали…

Девочки вдруг громко расхохотались, а у Наташи больно защемило сердце.

— Ха-ха-ха!.. Дядю Колю выгнали!.. Кто выгнал? За что выгнали? Верочка, спросите ее, за что выгнали дядю Колю? Хорош гусь, наверное, дядя Коля!

— Скажи, Наташа, за что выгнали твоего дядю Колю? — спросила старшая воспитанница.

Наташа угрюмо взглянула на нее, ничего не ответила и больше говорить не стала. Ей казалось, что кто-то грубо коснулся самого чувствительного, самого больного места в ее душе. Никогда ни слова больше не скажет она этим девочкам, никому не расскажет про дядю Колю!.. Они станут насмехаться над ним, как насмехались тетка и Липочка. Ее всегда это обижало, она находила эти насмешки жестокими и несправедливыми. Ведь дядя Коля был такой тихий и добрый, только «несчастный», как он сам говорил про себя. Он никому не сделал в жизни зла. Правда, он пил водку. Это было очень дурно, но в последнее время он перестал пить: он обещал Наташе и дяде Пете… Он поступил в монастырь, говорил, что работает и не пьет… Он жалел всех, всем старался угодить. И он так горячо любил маленькую Наташу…

Девочка стояла, понурив голову; воспоминания о прошедшей жизни проносились перед ней… Старшая воспитанница давно уже ушла; другие девочки тоже разбрелись — только трое-четверо еще хихикали около новенькой.

— Какая она тихоня! Ишь, как она смотрит сердито, — сказала бледная блондинка. — Знаете, девицы, за что выгнали дядю Колю? Я вам скажу на ушко, — она принялась шептать что-то подругам. Девочки громко смеялись.

— Новенькая, иди-ка переодеваться! — раздался около Наташи голос старушки-учительницы.

Девочка переоделась в казенную форму и стала воспитанницей приюта.

Для Наташи наступила новая жизнь. Тихая, боязливая, неразговорчивая девочка не могла понравиться новым подругам. В учебных заведениях любят тех, кто бесшабашно весел, смел, кто хорошо учится и помогает другим или кто может чем-нибудь поделиться, угостить…

К Петровой никто не приходил: у нее ничего не было. Подруги сначала допытывались у Наташи:

— Что же, Петрова, к тебе никто не приходит по воскресеньям?

— Не знаю.

— А будут ли к тебе приходить?

— Да…

— А гостинцы тебе приносить будут?

— Не знаю…

— Кто же к тебе будет приходить?

— Дядя… Тетя… Еще другой дядя…

— Они богатые?

— Да… Впрочем, нет… Не знаю…

— Смешная ты… Не знаешь, богатые ли у тебя дядя и тетя… У них денег много?

— Нет, не очень много… Часто и совсем не бывает.

— Что же они не идут?

— Не знаю…

— Наверное, они тебя не любят?

— Не знаю!..

— Ну, Петрова… От тебя ничего не вытянешь… Все «не знаю, да не знаю»… В самом деле ты Незнайка какая-то. Скучно с тобой.

Между тем шло воскресенье за воскресеньем, а к Наташе никто не приходил. Первое время она все ждала… Ждала, мучительно и тревожно, как ждут обещанного дети. Бывало, в воскресенье сидит она в уголке, тихая, задумчивая, и глаз не спускает с двери приемной, в которую входят родные. При каждом движении дверной ручки ей кажется, что вот сейчас дверь откроется, и войдут дядя Петя, тетя Маша, Липочка… Или вдруг появится милый, дорогой человек, которого так нетерпеливо ждет Наташа…

Она долгие часы смотрит на дверь, вся дрожит, замирает, и ее сердечко готово выпрыгнуть… Если бы пришел кто-нибудь родной, как обрадовалась бы девочка… бросилась бы навстречу, обняла бы и крепко поцеловала, поведала бы все, что она пережила, о чем ей хочется знать, облегчила бы маленькую душу…