На бобровых тонях

И правда, вечером мне отец рассказал про свою учебу, про первую и последнюю свою учительницу…

— Наставница, казалось, одно только и знала, что книжки… Сколько их у нее было!.. Да все с рисунками, все в твердых, матерчатых переплетах. Красивые и, должно быть, интересные книги… Школа была в Демидовой пятистенке, что стояла на отшибе, над самой Закорчмой — не речка, а, скорее, заболоченный овражек с водой наподобие чая…

— Какого это Демида? — спросил я. — Не того ли, что в Черикове живет?

— Его, конечно… — подтвердил он мою догадку. — Тогда ж Демид только женился. Лесником как раз был, вот и отбухал себе просторную хату-светлицу, и, значит, место для школы нашлось. А в Ходоров он потом уже переехал, когда землю получали. И уже после войны в Черикове осел… Так вот, мне наставница и советует: «Тебе, Герась, учиться надо. — И говорит так, чтоб мой батька слышал. — Ты, вижу, и книги любишь, а их мало любить — их читать надо…»

Мне не терпелось научиться читать толстые книги. Потому-то я рвался в школу. Старшие братья, Филипп и Никита, поддержали меня. Они были уверены в том, что наука не торба, за плечами не висит, спины не мозолит, но сами почему-то не очень охотно учились: окончили по два класса, да и все тут, забросили науку. Какое! Филипп было зачастил с наставницей на вечеринки. Правда, их можно было часто видеть за книгой: сидят при лучине, читают вслух. Догорит одна лучинка, Филипп новую запалит, и снова читают. То наставница читает, то он — чередуются. Поначалу Филипп плохо читал — мекал-бекал, как заика все равно. И она научила его схватывать глазами все слово. Наставница изредка поглядывала на печь, где прятался я, слушая их чтение…

Филипп познакомился с ней, когда был в волости на базаре. Стоит он возле подводы. И тут к нему подходит нарядная девушка. Интересуется, откуда он… Выходит, она уже который раз в тот день на базар приходила — искала попутную подводу. И вот наконец ей повезло — уговорилась с Филиппом. А там и квартиранткой нашей стала. Может быть, и замуж за Филиппа вышла бы, но в скором времени приехали за ней родители — жениха ей там какого-то присмотрели, богатого, и забрали домой…

Так вот, я ходил в школу. Наставница дала мне новенький карандаш и чистую тетрадку. Учился я так до первого снега. Несколько дней, правда, и по снегу бегал в школу, босиком… Ноги горели от холода, я пробовал греть их: садился то на одну, то на другую — по очереди. Наставница, конечно, все видела, но молчала. А когда я перестал ходить на уроки, она однажды пришла к нам домой и долго убеждала моего батьку в том, что учеба — необходимость и что через некоторое время все дети будут учиться. Но мне так и не купили ни свитки, ни сапог. Хоть бы лапти сплели!.. Родители мои, как тетерева, тянули одну и ту же песню: «Не велика хитрость ковыряться в земле… Мы прожили без науки, и он, Граська наш, проживет».

И я бросил школу. Теребил дома куделю, сучил пряжу, помогал ткать полотно — зарабатывал, одним словом, себе на одежонку… Было не до книжек.