Большие каникулы

Откровенное письмо Андрея

Здравствуйте, ребята!

Не сердитесь на меня за долгое молчание и не удивляйтесь, что почерк мой так сильно изменился. Пишу в больничной палате № 7. Нахожусь я здесь уже два месяца и одиннадцать дней. Скучища жуткая. Из окна видно, как хозяйничает осень. Деревья уже надели рыжие парики. Уже и цветов так мало на клумбах у больницы. Недавно я видел из окна пролетающую журавлиную стаю. Частые дожди хлещут над поселком, а я один в палате № 7.

Теперь все по порядку: почерк мой изменился потому, что еще не совсем зажила рука (перелом запястья), — это раз. Перелом ключицы — это два. Сотрясение мозга — три. Для начала, пожалуй, это весь список моих ранений. Но не волнуйтесь, ребята, уже выздоравливаю. Когда все это обрушилось на меня, врачи сомневались в благополучном исходе.

Вы помните, я писал вам о тетке-самогонщице, у которой корова Манька в лесу на мине подорвалась? Так вот эта тетенька решила слово свое сдержать. Припомнила она все свои обиды. Первым на ее пути повстречался я. С меня она и начала расправу.

Возвращался я поздно вечером домой от Вилена. Обсуждали у него дома, как поступить с экспонатами нашего музея. Дело в том, что над ними нависла серьезная опасность: на них позарились важные дяденьки из области. Узнали они про наш музей, и тут же нагрянула целая комиссия осмотреть наше музейное хозяйство. Сначала мы обрадовались, что наш труд заметили. Дальше — больше: ходят гости, читают надписи над экспонатами, что-то в блокноты записывают. А когда закончился осмотр, один из членов комиссии заключил: «Работа проделана большая и имеет важное патриотическо-воспитательное значение». Пообещал дать об этом информацию в областную газету. Сказал, что поставит вопрос о премировании участников нашего кружка «Красные следопыты». Только потом мы раскумекали, зачем он нам этот «пряничек» посулил (это был директор областного музея). Вся хитрость была в том, чтобы уговорить нас все добытое нами с таким трудом передать в ведение областного музея. Сказал он нам, что все экспонаты будут находиться под надежной охраной, в прекрасном помещении. За ними будет настоящий уход и присмотр. Там, видите ли, у них лекторы и консультанты имеются со специальным образованием. Словом, там у них все самое главное и самое лучшее. Женщина из этой комиссии даже такое сказала:

— Ну что тут у вас, маленькая комнатушка — пристройка к библиотеке, даже замка на дверях приличного нет.

— Ну и что? У нас воров нет. Проживем без замков, — сердито сказал Семен.

— Не понимаю, что вы так ершитесь? Мы же хотим как лучше, — сказала гражданка из комиссии. — Мы хотим, чтобы такой ценный материал не распылялся по комнаткам да по чуланчикам, а был сконцентрирован в одном месте.

Вилен не выдержал и сказал: «А вы добудьте сами такое же и тогда концентрируйте где вам будет угодно».

Спор у нас шел долго. Мы не соглашались с предложением комиссии. Директор музея перешел на угрозы: сказал, что мы не имеем права присваивать реликвии — всенародную память и что к ней следует относиться с должным уважением и вниманием. Алексей Кумач вступился за нас. Он вежливо объяснил, что обвинять ребят в неуважении — несправедливо. Он рассказал, как много мы приложили стараний и усилий. Показал на надпись, висевшую при входе: «Никто не забыт, ничто не забыто».

— Вот именно, — вставил Семен. — Мы в речку сто раз ныряли, чтобы что-нибудь раздобыть. У нас зуб на зуб не попадал от холода, и на тебе — «отдайте нам». Да и музыканты, которые перед казнью «Интернационал» пели, они же из нашего района. Ничего мы не отдадим. Мы сами будем расширять наш музей, и он, может быть, будет не хуже вашего.

Григорий Степанович Дзюба слушал эту перепалку и сердито глядел на гостей из области.

Директор Центрального областного музея сказал:

— Значит, так, ребятки… На будущей неделе приедут к вам наши товарищи, вы подготовите список имеющихся у вас ценных экспонатов и передадите все под расписку, официально, в наш Центральный музей. Мы отведем вашим бесценным реликвиям уголок в зале № 3 и даже напишем, что найдено все это и добыто школьниками совхоза. А в общем, славное вы дело сделали, я бы сказал, что очень славное!

На этом он словно бы поставил точку на нашем споре.

— А вот вы, товарищи, не очень славное дело задумали, — сказал Григорий Степанович. — Во-первых, ребята не все сделали, как вы говорите. Они ведь только начали поиски, начали свое большое дело. А вы чуть ли не конфискацию устроить собрались. Во-вторых, я удивляюсь такому повороту дела и такому разговору. Вы же взрослые люди… Как можно разрушать такую мечту ребят? В-третьих: что касается их музея, я обещаю, что они зарегистрируют его официально где следует. И если явится у вас желание взглянуть еще раз на то, что делают наши совхозные ребята, — милости просим в гости. А сейчас: до свидания, товарищи! Алёша, — обратился он к Синему Воробью, — проводи гостей к машине.

Вот как дело повернул наш Григорий Степанович Дзюба. Теперь, я думаю, не тронут нас больше областные гости.

После того как уехала от нас эта комиссия, собрались мы все у Вилена дома — обсуждали происшедшее событие и разговаривали про разные разности. Семку, например, заинтересовал вопрос: какую работу делает мой папа? Потому что он видит его то в поле, то в нашей селекционной лаборатории (везде Семка успевает за день побывать).

Я спросил его:

— А когда ты в поле побывал?

— Меня Федор Якушенко до самого поля и обратно подвез. Там я батьку твоего вместе с нашими агрономами видел. А как-то мимо нашей лаборатории шел и заглянул туда, а батька твой и там что-то в микроскоп разглядывал. Он что, ученый?

Рассказал я ему как мог про папу, что он агроном — кандидат наук и вместе с другими агрономами добивается вырастить крепкую, скороспелую и морозоустойчивую пшеницу.

— А как это они добиваются? Что для этого нужно?

Ну что я мог ему сказать. Он поставил меня в тупик.

— Семка, а ты зайди как-нибудь к нам вечерком и расспроси у него сам. Уж он наверняка точней меня расскажет.

Последним от Вилена уходил я. Ночь была ясной, луна светила, как фонарь. Проходя мимо строящегося элеватора, за щитами, отгораживающими стройку, я услышал какую-то возню и приглушенный разговор: «Чего мешкаете? Грузите, да поскорее, а то я загудю вместе с вами в тартарары». Голос этот показался мне знакомым. Где-то я его уже слышал… Тихо подошел к щиту, поглядел в щелку, а что бы вы думали: узнал самогонщицу. Она засовывала что-то в телегу и очень суетилась. Двое мужчин помогали ей укладывать в телегу рулоны рубероида. Укрывали их мешками. Потом я вновь услышал голос самогонщицы: «Это вам за труды, а остальное после получите, как договорились». Ну, думаю, дело тут нечистое… Только я так подумал, как вдруг кто-то крепко схватил меня за плечи. Оглянулся я, а за спиной стоит какой-то незнакомый тип с бородой.

— Кино, — говорит, — бесплатное смотришь?

— Да тут и, правда, кино интересное — рубероид воруют, — ответил я.

Бородатый дядька схватил мою руку, как клещами. Дышит на меня и шепчет:

— Поздно ходишь. Видишь, луна взошла?

— Вижу, — отвечаю, — только при чем тут луна?

— А ты ее больше не увидишь.

Одной рукой он держал меня, а другую сунул себе в карман. И тут я понял, что этот дядька из той же шайки воров. «Убьет!» — подумал я. И так мне стало жалко самого себя. Недолго раздумывая, рванулся я в сторону изо всех сил и задал деру… Мне показалось, что у меня от страха крылья появились, не бегу, а прямо лечу. Если бы кто-нибудь засек время, я бы, наверное, все рекорды побил на стометровку. Мужик тоже прытко гнался за мной, как грузовик. Но, на мое счастье, запнулся он обо что-то и упал. Правда, успел чем-то запустить в меня, но не попал.

Прибежал я домой, отдышаться не могу. Мама спросила, что случилось? Я наспех рассказал ей. Папа в это время смотрел телевизор в другой комнате. Я и ему рассказал о происшедшем. Папу моего знать надо: он вскочил с места, снял со стены охотничье ружье и рванулся к двери. Я тоже хотел выскочить за ним, но мама успела захлопнуть дверь перед моим носом. Ожидая его, мы с мамой не знали, что делать: самим ли бежать за ним или соседей позвать. Через час папа вернулся. У элеватора никого уже не застал — удрали ворюги. Часть рубероида валялась на земле. На следующий день было обнаружено, что со стройки пропало много строительного материала.

Про этот случай утром я рассказал Семену и Вилену. Пожалели ребята, что со мной их вчера вечером не было. Я тоже пожалел. Встреча с ворюгами была началом моей беды. Днем все мы в школе были, на субботнике. Привели в порядок волейбольную площадку. Плотники отремонтировали беседку. Девчонки убирали мусор на территории. Все шло так хорошо. Вечером я предложил Семену и Вилену сходить на вечернюю зорьку, порыбачить на Небесный пруд, карасей половить. Вилен отказался, а Семка ухитрился на стекло наступить и пятку порезать. Одному мне пришлось идти рыбачить. Дома я об этом ничего не сказал и незаметно улизнул. После вчерашнего случая мама меня ни за что бы не пустила.

Походил я по берегу, поискал себе местечко поудобнее, где бы определиться. Заметил у сарайчика, построенного на самом берегу, дедушку Фоменко. Сидит он на своем любимом месте, чмокает свою старенькую трубку. Поздоровался я с ним, спросил:

— Как клюет, дедушка?

— Погляди в ведерко, — отвечает.

Я запустил руку, а там штук десять карасей. Присел я возле него, понаблюдал за клевом. К берегу подплыли гуси с птицефермы, гогочут и на деда смотрят.

Дед Фоменко, как всегда, угостил их блинами. Я решил не мешать деду. Попрощался я с ним. Облюбовал себе небольшой мысок и закрепился на нем.

Ой, ребята… обход врачей. Допишу письмо попозже…

…Клев был, ну радость да и только. Быстро я нахватал с десяток рыбешек. Темнеть стало очень. На берегу ни души. Решил собираться домой. Стал сматывать удочки под вечерний хор лягушек. Место мое было неподалеку от деда-блиноеда. Сложил я свои рыболовные причиндалы, взял в руки ведерко с карасями и чуточку задержался. Смотрю: кто-то справа по берегу приближается ко мне. Различить — кто это, я уже не мог, стемнело. Ну, думаю, кто-то домой бережком возвращается. Посмотрел налево — вижу: еще какая-то фигура ко мне медленно идет. Первая фигура остановилась сзади меня. Я оглянулся и обмер… Мурашки по телу побежали. Сердце застучало как колокол. Возле меня стоял вчерашний бородатый человек, который меня возле элеватора за плечи схватил.

Я решил не подавать вида, что струсил. Стою. Молчу. Бородатый тип, как и в прошлый раз, ощерившись, спросил:

— Ну как клевала?

Я ответил, что поймал с десяток, а сам налево взглянул. Второй силуэт неподалеку остановился. Мне даже веселей как-то стало. Думаю, если что… человек же рядом, не даст убить.

— Ну а помнишь, — спросил бородатый, — я тебе про луну говорил вчера?

— Помню.

Пришла мысль: бросить удочки и ведерко и задать стрекача. Но бородатый загородил путь так, что, мне ни вправо податься, ни влево. И там и тут вода, а я на крошечном мыску оказался. Сделал шаг, чтобы обойти бородатого дядьку, а он мне руку на плечо положил. Рука у него тяжелая, сильная.