Повести

— Ты вся в снегу и, наверно, отморозила ноги, простудилась, — со страхом сказала Кетерле, укладывая девочку в постель.

В этот вечер Рорбах до поздней ночи сидел в кабачке. Он угощал приятелей:

— Пей, Христиан Ширер, пей, Иорк Мартин, пей, Ганс, и ты, дядя Вольф. Пейте, друзья! Скоро мы все бросим свои дома и виноградники и пойдем в поход!..

Рорбах кивал головой и наливал кружку за кружкой:

— Через неделю, друзья, я женюсь на Луизе! Не на Кетерле, а на Луизе! И на свадьбу позову адвоката… Что? Что ты болтаешь, Христиан? Вендель Гиплер — не ровня нам, он барин? Вендель Гиплер — наш; он сам потерпел от господ, графов Гогенлоэ, которые из него пробовали вить веревки, когда он у них служил при дворе! Он знает, где господская правда: у свиньи в хлеву, когда она сожрет собственных поросят, — вот где господская правда! Вендель Гиплер судился в прошлом посту с графами Гогенлоэ, защищая их крестьян.

— Да мы ничего не говорим, Яклейн…

— То-то, ничего! А что бы вы могли сказать плохого против Венделя Гиплера?

Он встал, вышел из кабачка и побрел к околице, где начиналась дорога в Вимпфен. Ночь была светлая, и снег казался голубым при лунном сиянии. Рорбах смотрел на огоньки Вимпфена и горько смеялся над своим разбитым счастьем.

— Господи Иисусе! — раздался чей-то испуганный голос.

И лошадь, выехавшая с санями из-под горы, остановилась как вкопанная.

То были лошадь и сани самого викария.

— Ага! Попался ты мне, поповская ряса! — закричал Яклейн, вскочил на лошадь и, выхватив у кучера вожжи, стегнул ее что было силы.

Лошадь сломя голову помчалась по снежной равнине. Храпя, вся в мыле, неслась она вперед, а викарий, уцепившись за сани, стонал и причитал:

— Что за сатанинская пляска? Куда несет меня этот колдун?

Покружив викария вволю, Рорбах подкатил к монастырю, соскочил с лошади, бросил поводья и вежливо снял шляпу перед попом, промолвив с изысканной учтивостью:

— Пусть не прогневается святой отец, ведь до сих пор мне не приходилось еще служить в епископских кучерах. Сегодня я справляю свое обручение.

Через неделю он женился на подруге Кетерле — Луизе.

А Руди все еще жил в Беккингене и часто виделся с Гретель. Кетерле боялась, что Гретель умрет. Гретель продолжала болеть. Она таяла с каждым днем.

Однажды Руди объявил Гретель, что должен идти дальше, во Франконию.

— Мы увидимся с тобой на поле сражения! — говорил он бодро, и глаза его сияли. — Это будет скоро, Гретель.

Она покачала головой и усмехнулась:

— Весной мне минет пятнадцать лет. Я выйду за тебя замуж, Руди… На поле сражения буду стоять рядом с тобою… Руди, рядом с тобою…

Проходили дни за днями. Повеяло весной.

Кетерле кипела, как в котле. Вендель Гиплер в это время уже был во владениях графов Гогенлоэ и подготовлял там народное восстание. А Кетерле работала в Беккингене, рука об руку с Яклейном, и чуть не каждый день бегала к Вольфу Лейгейму на собрания крестьянского союза.

На пятой неделе поста, в субботу, в булочной собралось много заговорщиков. Здесь были и женщины, в их числе Кетерле и Луиза, жена Рорбаха. Перед ними стояло блюдо с остатками недоеденной рыбы и бутылка вина.

Рорбах встал.

— Братья, — сказал он решительно, — теперь мы начнем жить по-другому: мы соберем войско из крестьян и затеем такую игру, что о ней все заговорят… Мы возьмемся и за попов! — стукнул по столу кулаком Яклейн. — Мы казним и господ! Их дома должны принадлежать нам.

— Ну нет! — возразил горячо булочник. — Так, пожалуй, вы и мой возьмете.

— Не бойся, тебя мы не тронем, — послышались голоса. — Ты славный товарищ и будешь на нашей стороне. Мы потешимся в виноградниках, которые сделаются нашими, как только мы соединимся вместе. Приходи завтра к нам во Флейн — там соберется много своих. Мы созовем туда всех крестьян из округа, мы и твою булочную сделаем местом для наших собраний.

Кетерле встала и крикнула:

— Если гейльброннцы будут вам чем-нибудь мешать или делать что-нибудь дурное, не щадите их! Тяжело проливать кровь своих братьев, но будьте тверды.

Рорбах с удивлением посмотрел на говорившую. Кетерле стояла, гордо выпрямившись, сильная и безжалостная, и ему показалось, что в ней уже ничего не осталось от прежней Кетерле. Яклейн не узнавал даже ее голоса: в нем появился новый, повелительный тон, жестокость.

— Ну, так до свиданья… во Флейне! — весело крикнул Рорбах, поднимаясь. — Ах да, я совсем забыл: Вендель Гиплер присоединяется к нам со своими друзьями.

Скоро булочная опустела. В ту же ночь Рорбах широко шагал по дороге к Флейну.

Кетерле вернулась поздно.

Гретель лежала у окна. В комнате было чересчур свежо.

— Ты сумасшедшая, Гретель! Открыть окно!

При свете лампы девочка казалась мертвенно-бледной.

— Я открыла окно, — прошептала больная. — Сегодня первое апреля… весна… Мне душно, а с неба смотрят звезды.

Гретель приподнялась и жадно вдыхала чистый воздух.

— Сестра, — сказала она с тоской, — скоро весна… Вы развернете знамя восстания… А я усну…

Она бормотала что-то бессвязное всю ночь и казалась Кетерле беспомощной и жалкой, как маленький ребенок.

Когда первые солнечные лучи брызнули на землю и озарили чуть заметный зеленый пух всходов, Гретель прошептала:

— Солнце, Кетерле! Я вижу его. Я так рада, что еще раз вижу! Я умру. А ты… пойдешь… со знаменем… И вы победите…

Голос Гретель оборвался. Она закрыла глаза. Из-под длинных золотистых ресниц катились слезы, а губы радостно улыбались. Когда Кетерле взяла ее за руку, рука не шевельнулась.

Много часов просидела Кетерле неподвижно над телом сестры. Её вывел из оцепенения голос Яклейна:

— Кетерле! Да слушай же, Кетерле! Я вернулся и привел с собой триста вооруженных товарищей. Они выбрали меня своим предводителем. А старшину я посадил под замок: он хотел поднять против меня гейльброннцев. Иди скорее, Кетерле…

Кетерле высунулась в окно и спокойно сказала Яклейну:

— Не кричи так! Я приду к вам, только сперва помоги мне схоронить Гретель.

Рорбах вздрогнул. В черных волосах Кетерле сверкали кое-где серебряные нити; за один день она постарела на несколько лет.