Повести

*

А внизу, на замковом дворе, две тихие, безмолвные тени ползли вдоль стены по направлению к угловой башне.

Впрочем, это было не редкостью: здесь часто бродили родственники заключенных, стараясь что-нибудь узнать о судьбе несчастных, живших на дне подвалов или затравленных собаками.

На колокольне Вейнсберга гулко пробил час. В два часа начинало светать, а с рассветом работа палача должна быть кончена.

Мельхиор пробрался к башенной лестнице внутренним ходом, известным только некоторым обитателям замка. Здесь была каморка тюремщика.

Мельхиор молча выложил на стол открывшего ему дверь старика мешок и вытряхнул из него драгоценности. При тусклом свете фонаря среди матового сияния жемчужных ниток ожерелья и золота засияли, переливаясь чудным блеском, самоцветные камни браслета и колец. Тюремщик таращил глаза на сокровища.

— Это что? — вырвалось у него глухо. Голос дрожал от волнения.

Мельхиор решительно и быстро заговорил:

— Это все тебе, дядя. Подумай, ты будешь настоящий богач!

— За что это? Ведь ты еще не сидишь у меня под замком.

— А это не за меня, а за всех, кто у тебя на попечении, в том числе и за моего отца. За одного, пожалуй, было бы слишком много.

Тюремщик молчал.

— Нечего думать. Станешь много размышлять — ничего не получишь. Ведь ты не дурак, не глухой и не слепой и, верно, знаешь о крестьянском войске, которое не сегодня-завтра обложит замок, и тогда тебя первого вздернут на веревке. Соглашайся скорее. Убери эти вещички, дай мне ключ от темницы и веревку: пожалуй, на всякий случай, следует тебя связать, как будто ты ни за что не соглашался отпустить на волю узников. Я запутаю тебя веревкой так, что тебе будет легко из нее вылезть. Ну, что, по рукам?

Тюремщик, недолго раздумывая, достал ключ и нырнул в черную бездну за узниками. Скоро в гробовом молчании он вывел около двадцати заключенных. Страж был хорошо осведомлен о положении дел в крестьянском лагере и, вероятно, сам не отказался бы дать тягу, чтобы присоединиться к евангелическому братству; к тому же на драгоценности Мельхиора он мог бы безбедно прожить остаток жизни.

Вдруг из глубины лестницы послышались голоса, и оба они — тюремщик и Мельхиор — узнали голос графа. Огни факелов замелькали близко, у самого поворота в башне. Впереди шел граф Людвиг, окруженный охраной — толпой алебардщиков, а позади — палач.

— Что здесь происходит? — раздался голос Гельфенштейна.

Он окинул глазами всю группу и крикнул тюремщику, побагровев от гнева:

— Назад, назад — и сам иди с ними! Я расправлюсь с тобой после!.. Ступай, — сказал он палачу, — сегодня не будет казни… А вы все идите за мной в вестибюль замка! Запри этих негодяев покрепче, — обратился он к одному из алебардщиков. — Я узнаю, в чем дело. Откуда эти драгоценности? Я буду беспощаден к тому, кто придумал это! Заговор против меня… против меня!..

В вестибюле замка граф чинил суд и расправу над тюремщиком и Мельхиором. На столе перед ним лежали захваченные на месте преступления драгоценности. Он их внимательно рассматривал и сразу узнал украшения Лэелин. На браслете с брильянтами был медальон с гербом Гельфенштейнов — его подарок сестре.

Он сурово сказал тюремщику:

— Ты пойдешь за дворецким, и он посадит тебя в подвал, где еще нет ни одного человека, никого, кроме крыс, а ключ от него, как и от башни, будет у меня. Пусть они все умрут голодной смертью — меньше работы палачу. За него их прикончит голод… А тебя, — он обратился к Мельхиору, — я посажу отдельно. Мне надо будет тебя, неблагодарная скотина, кое о чем порасспросить… как ты обокрал мою сестру, графиню?

Он сказал последнюю фразу раздельно, упирая на каждое слово, желая этим показать, что у ничтожного виллана не могли появиться драгоценности иным способом, кроме кражи. И крикнул вслед уходившему с тюремщиком дворецкому:

— Новый кафтан Пуговице за преданность! Он все видит, все слышит — он глаза и уши своего господина!

Да, Кнопф-Пуговица все слышал и видел и вовремя донес графу.

С Лэелин было у Гельфенштейна иное объяснение, решительное и короткое:

— Унизительно даже и предполагать, что благородная девушка может заметить виллана, хотя бы он и замечательно пел, а потому я тебя ни о чем не расспрашиваю. У меня ты была слишком свободна, а это не годится. С зарей тебя увезут в монастырь к твоей тетке — сестре Агате, подальше, в монастырь под Штутгарт. Там ты будешь отмаливать свой грех — идти против родного брата…

— Да нет же, Людвиг, я только…

— Ни слова больше. Сестра Агата — строгой святости и сумеет тебя обуздать.

— Но Мельхиор не виноват…

— Молчать, бесстыдница!

Через час закрытая повозка увезла Лэелин в монастырь. Мельхиора посадили под стражу в одинокую темницу.

Графиня Маргарита, заплаканная, дрожащая, глядя в окно, за которым скрылся возок с Лэелин, говорила мужу, сложив на груди с мольбой руки:

— Ты жесток, Людвиг, о, как ты жесток! Ты заживо скрыл в могилу, монастырь, Лэелин, а теперь посадил в темницу Мельхиора — Мельхиора с таким божественным голосом! Но подумай — это мой любимый музыкант, а ты хочешь оставить меня без музыки! Берти тоже плачет: Мельхиор начал учить его играть на виоле…

Берти утирал глаза кулаком.

Вместо ответа граф хлопнул в ладоши. Появился Пуговица и, кривляясь, подполз к ногам графа.

— Розог ему, этому Берти, любезный дурак! — крикнул в бешенстве Гельфенштейн.

Кнопф с хохотом потащил из вестибюля бедного ребенка.

В это время графу доложили, что из Вейнсберга прискакал гонец. В окрестностях было неспокойно, и требовались распоряжения наместника.

Графиня Маргарита побледнела.

— Не бойся, дорогая, — сказал граф, обнимая жену, — стены дома крепки… Эргард, — обратился он к старому дворецкому, — я поручаю тебе графиню и весь замок.

И он быстро сбежал по ступенькам во двор, где его ждала оседланная лошадь.

Никто в замке не знал, что делалось в это время в окрестностях. Восемь тысяч крестьян, вооруженных тремя тысячами ружей, с пушками и огромным обозом приближались к Вейнсбергу. Граф первым открыл военные действия, напав врасплох на передовой отряд Ясного ополчения. Тогда Яклейн Рорбах сказал товарищам:

— Отныне мщение будет нашим лозунгом!

Среди жителей Вейнсберга ходили даже преувеличенные слухи о силах крестьян, и уверенность в непобедимости графа Людвига начала здесь сильно колебаться.

Польди нашла способ связаться с городом. Она провела в лагерь одну горожанку, которая успела хитростью проскочить через крепко охраняемые ворота. Горожанка сказала, что в Вейнсберге многие стоят за ополчение и просят не покидать своих вейнсбергских братьев. Потом в лагерь явился солевар. Он умолял крестьян скорее двинуться в город и клялся, что замок охраняют только восемь вооруженных людей.

15 апреля в сумерки лазутчик донес графу, что крестьяне решили взять замок и город. Граф все еще не верил в силы осаждающих, но на всякий случай отдал спешные распоряжения для защиты. О замке он не заботился.

На другой день, в то время как граф Людвиг слушал мессу, богослужение было прервано известием, что несколько крестьянских отрядов показалось уже на Скамеечной горе — возвышенности, лежащей против Вейнсберга, — а впереди двигаются еще большие отряды. Бледный и взволнованный граф просил стороживших ворота и бойницы быть мужественными. Наконец показались два герольда от крестьян с шапкой, надетой на длинную палку. Они требовали сдачи Вейнсберга.

— Откройте огонь по этим бунтовщикам! — презрительно крикнул граф.

Один из герольдов после этого приказания был ранен, но все же оба добрались до своих отрядов.

Гельфенштейн ждал подкрепления из Штутгарта. Он видел с городской стены, как длинной черной цепью двигалось крестьянское войско; видел впереди высокую женщину со знаменем в руках.

С презрительной улыбкой крикнул граф по адресу Флориана Гейера:

— Вон свиной рыцарь!

— Он направился со своим отрядом к замку, — проговорил Дидрих фон Вейлер.

Теперь и граф Гельфенштейн вздрогнул, вспомнив о жене и сыне.

В то время как Гейер шел к замку, ополчение Яклейна Рорбаха атаковало Вейнсберг. Со стен на атакующих летел целый град камней; из отверстий бойниц их осыпали пулями и ядрами. Рорбаху показалось, что его войско дрогнуло.

— Мы погибнем, Кетерле, потому что бегство хуже смерти, а они готовы бежать…

— Ха-ха! Вы струсили, ребята? — крикнула грозно Кетерле. — Я заклинаю вас: ни одна неприятельская пуля не повредит вам! От нее падут только недостойные! Вперед! А ты, Яклейн, не должен бросать начатого дела.

В ответ на новый приступ был пущен сильный залп пуль и камней.

Тра-та-та, тра-та-ра-ра-та! — трещала дробь барабана.

— Смотрите, — крикнул трубач с городской стены, — на башне замка развеваются неприятельские знамена!

— Знамена Гейера… — пробормотал граф Людвиг. — Замок в его руках!

Бюргеры бросили охранять стены и бежали с бойниц; толпа женщин окружила графа Людвига и, рыдая, молила его сдаться. Яклейн Рорбах грозил предать город огню и мечу.

Наконец граф должен был вступить в переговоры с Рорбахом.

— Горожанам нечего бояться за свою жизнь, — отвечали крестьяне, — но рыцари все погибнут.

Священник просил пощадить графа Людвига. Ему отвечали со смехом;

— Не будет ему пощады, хотя бы он нас озолотил!

Все горожане, в том числе и граф, пытались бежать; женщины с воплями спешили отворить городские ворота. Бежать было поздно. Юродивый Мослинг давно уже разглядывал своими бесцветными, но зоркими глазами осаждавших, толпившихся у стены около госпиталя. Он кричал барабанщику:

— Ступай, братец, сюда потарахтеть на барабане! Я выкопал тебе норку!

Он работал ломом и отвалил еще несколько кирпичей от стены. Сквозь дыру устремились победители.

Уже со всех сторон в раскрытые ворота хлынули потоки крестьянского войска.

А в это время Черный полк Флориана Гейера уже находился в замке.

До последней минуты старая няня Марта не верила в возможность нападения на замок, и когда оглушительный стук ружейных прикладов раздался у самых входных дверей, она сказала графине Маргарите:

— И шумят же наши слуги, того и гляди, разбудят младенца. Не думают, что спит графское дитя!

Но не успела она еще кончить свою негодующую речь, как в детскую вошел Флориан Гейер. Старуха, сжимая кулаки, бросилась на него:

— С ума ты сошел, благородный рыцарь, связываться с крапивниками! Как смеешь ты приводить их сюда? Разве забыл, что графиня императорской крови?

Флориан приказал графине следовать за собой, и старуха, прижимая к груди плачущего мальчика, поплелась за госпожой.

Люди Гейера уже успели выпустить заключенных, которые сейчас же присоединились к крестьянскому войску.

Флориан приводил в порядок свой отряд, чтобы присоединиться к Ясному ополчению Рорбаха.

В Вейнсберге между тем шел народный суд. Горожане были арестованы, но многие рыцари, в том числе и граф Вейлер, уже были расстреляны. Гельфенштейна приговорили к самой жестокой казни: прогнать сквозь строй.

Графа Людвига вывели на луг, против нижних городских ворот. Около него стояла графиня с сыном на руках, несколько рыцарей, оруженосцев, конюхов и шут Кнопф. Рорбах прочел приговор. При фразе "прогнать сквозь строй" лицо графа покрылось мертвенной бледностью. Графиня Маргарита упала на колени перед Рорбахом и, протягивая к нему ребенка, простонала: