Повести

III. СЛАВА РЫЦАРЯ

Вальтер Фогель закинул за плечи дорожную сумку и зашагал по пыльной дороге. В сумке у него лежала только смена белья, нарядное платье, виола [81] да кусок хлеба. Небо было чисто, солнце на горизонте тонуло в огненном море, и старые липы по дороге стояли в золоте осенних листьев.

Вальтеру было весело. Он громко закричал во всю полноту своей молодой груди:

— Ого-го! Птица долгоносик, сорока-белогрудка, где замок благородного рыцаря графа Ульриха фон Вейлер, того Ульриха, отца и деда которого воспевали мои отец и дед? Ого-го!

И запел песню:

В праздник, в будни я всегда
Весел и здоров.
Лес зеленый для меня
Верный кров.

Стало темнеть. На швабских дорогах в это время ходить не всегда безопасно, но Вальтер ничего не боялся: ему нечего было терять.

Впрочем, он вздумал было переночевать "по-людски" и, когда встретил возвращающееся стадо, пошел за пастухом в деревушку.

Коровы оставляли после себя теплый, приятный запах, и ему захотелось парного молока.

Вальтер постучал в окно одной избушки.

Он начал с краю и обошел всю деревню, но ему везде кричали в ответ:

— Убирайся подобру-поздорову!

— Знаем мы вас: недавно у меня ночевал один фосс[82], так после него в кладовой опустели все полки.

— Уходи, уходи! Сказано — не пущу!

И Вальтер зашагал дальше.

"Придется мне здесь заночевать", — подумал он и растянулся под деревом, недалеко от дороги, подложив под голову сумку.

Скоро он захрапел. Ему снился замок, залитый огнями, куда он шел, и страшный сторож при замковых воротах. Вальтер попросил сторожа впустить его по подъемному мосту, но сторож грубо крикнул: "Знаем мы вас, бродяг! Ату его, ату!" И свора собак окружила Вальтера, а одна из них, громадный дог с кроваво-красной пастью, вскочила ему на грудь и стала душить за горло…

Вальтер почувствовал, как в самом деле кто-то сдавил его горло, и вскочил.

Чуть брезжил свет. Перед Вальтером мелькнуло лицо в кожаном шлеме. Это был ландскнехт.

— Молчи, щенок, — крикнул ландскнехт Вальтеру, — и давай свою сумку! Погляжу я, нет ли в ней чем поживиться. Иногда у таких прохожих молодчиков припрятаны сокровища их господ.

Крик Вальтера оборвался и смолк. Он захрипел под огромной лапой ландскнехта и упал в придорожную канаву.

— Стой, ты, грабитель проезжих дорог! Никак, ты убил мальчишку? Ну-ну, моя дубинка не хуже твоей лапы, а твой меч, не будь я Клаус Мюллер из "Золотого улья", ты забыл в кабаке, пьяная рожа!

Ландскнехт, оставивший на самом деле в кабаке меч, был пьян, и крестьянину, вооруженному увесистой дубиной, нетрудно было повалить его.

— Не хочу убивать, — сказал Клаус Мюллер, добродушно толкая ландскнехта ногой в канаву. — Лежи себе, пока не проспишься… А ты, парень, вставай! — И он помог Вальтеру выбраться из канавы. — Ну, счастье твое, что я шел мимо, а то бы тебе лежать здесь вечно, — сказал он. — Собирай сумку, да не бойся — цела. Идем со мной. В другой раз не будешь спать по дорогам!

И крестьянин повернул на узкую тропинку через виноградник.

По веселой швабской долине и реке бежали золотыми каскадами виноградные побеги. Проходя мимо, Мюллер с любовью поправил несколько купавшихся в пыли гроздей винограда.

Вальтер шел за своим спасителем бледный, тяжело дыша.

— Спасибо тебе, дядя! — наконец вымолвил он. — Без тебя было бы мне плохо. Нынче ты единственный человек, который предложил мне кров. Все боятся бродячего менестреля[83].

— Пожалуй, ты и прав. Между бродячими людьми завелось немало воров. Ну да ладно… Хорошо, говорю, что я остался ночевать в городе, куда носил подать, чтобы не терять рабочего дня… А вот под горой мой домишко, на краю деревни. Сейчас и дома…

Клаусу Мюллеру отворил дверь двенадцатилетний мальчик и повис у него на шее:

— Наконец-то ты пришел, батюшка! А мы с мамой так боялись, что тебя убили дорогой, мы с вечера долго не ложились и…

— Это чуть не убили не меня, Мартин, а вот этого молодца. Впусти его да дай скорее перекусить.

Мартин исподлобья покосился на менестреля и побежал вперед, к матери, которая выпускала на пастбище корову. А через час подкрепившийся пищей Вальтер работал рядом с Мартином на винограднике, помогал ему свозить в тачке сухие побеги и обрезать созревшие лозы.

Мальчик весело болтал и просил гостя:

— Ты менестрель — значит, помнишь много песен. Спой мне вечером, когда кончим работу, самую лучшую песню, а за это…

— А за это, Мартин?..

— А за это я сорву для тебя самую лучшую кисть винограда и дам тебе под голову, когда ты ляжешь спать, мою щечную[84] подушку, и ты будешь спать, как рыцарь, на орлином пуху.

Пламя очага ярко пылало. Возле него в ожидании ужина собралась вся семья Клауса Мюллера: старый его отец Ганс, Мартин и большая серая кошка. Тут же сидел Вальтер и рассказывал, пока маленькая коренастая фрау Мюллер мешала ложкой похлебку в котле, у очага.

Вальтер говорил:

— Так вот, дядя Клаус, я иду искать замок великого благородного рыцаря графа Ульриха фон Вейлера, того Ульриха, род которого воспевали мои деды и прадеды.

В это время дверь открылась, и с порога зазвучал густой голос:

— Стоит ли воспевать рыцарей, дружище! На то ли дана лютня менестрелю?

Вальтер перестал перебирать струны виолы и обернулся.

— Добро пожаловать, сосед Яклейн Рорбах! — встретил гостя Клаус. — Садись к нашему столу. Хорошему человеку мы всегда рады. А что до графа Ульриха фон Вейлера, то это мой исконный господин, которого я обязан почитать и любить, как его покорный виллан.

— Спасибо за привет! — отвечал Рорбах. — Я к тебе на перепутье. Нынче в ночь мне надо быть в Гейльбронне, и я зашел только попросить у тебя напиться.

Клаус Мюллер замахал руками:

— И охота тебе ходить в Гейльбронн! Там нынче бунтари поднимают народ и толкуют невесть что: не надо, мол, повиноваться господам, платить налоги да мало ли еще что!.. С твоей горячей головой скажешь лишнее слово — и попадешь в беду.

— Я не очень-то из трусливого десятка, — отвечал Рорбах, допивая кружку с водой и садясь на скамью. — А ну-ка, занятно, чем так пленил менестреля Ульрих фон Вейлер? Впрочем, молодец говорит, что и его деды и прадеды воспевали славный род Вейлеров — и деды и прадеды были куплены благородными господами. Надо же прислужиться…

Вальтер вспыхнул и вскочил.

— Мы свободны! — запальчиво крикнул он. — Еще не было в нашем роду таких, что прислуживаются. Мы пели кому хотели и о чем хотели; мы бродили по всему свету и кормились песней; мы служили у знаменитейших миннезингеров и трубадуров [85]и знали наизусть творения самых славных, самых знаменитых. Мы выучивали их. От отца к сыну переходили славные песни, и среди них было много о чудесных подвигах благородных рыцарей фон Вейлеров. Но мы пели о них не потому, что были подкуплены, — наша душа просила этих песен. Вот постой, я спою тебе о славном отце рыцаря Ульриха фон Вейлера. Слушай;

В светлом шлеме на коне могучем
Ты летишь, как громовая туча.
Гнев твой страшен для врагов, мой рыцарь,
Налетаешь ты на них быстрее птицы.
Взгляд твой страшен тем, кто честь твою затронул.
В небе ждет тебя нетленная корона…
Ты спасаешь, рыцарь, всех невинных,
И на знамени твоем старинном
Вышит герб искусною рукою
Дамы нежной и прекрасною собою.
И на нем есть надпись в золоченой раме:
"Верность клятве — рыцарю и даме".

Старый Ганс Мюллер стер скатившуюся слезу.

— Немного-то я понял… А жалостно, — прошамкал он. — Эх, хорошо, сынок, хорошо ты поешь! Помню, брат мой положил голову за покойного батюшку нынешнего господина, когда тот поссорился из-за наследства со своим двоюродным братом. Да, так помирали мы за своих господ. Так уж испокон веков установлено.

Клаус тихо сказал:

— Честный виллан должен служить верой и правдой своему господину, и между Мюллерами не было изменников.

Рорбах поднялся.

— Эх, вы! — презрительно вырвалось у него. — Меня не удивляет, что добрая половина наших крестьян забыла о своих правах, привыкнув к господской плетке. Они ведь только тогда опомнятся, эти безумцы, когда их уж очень крепко заденет господская плетка. А вот что свободный человек идет отыскивать себе золоченый кнут — это забавно! Прощайте. У нас песни другие, и мы их поем громко и весело, когда идем поднимать мужиков против господ. Мы поем:

Много нас, смелых и вольных,
Дружно пойдет на врагов!
Много, отвагою полны,
Скосим мы барских голов!..

Фрау Мюллер оторвалась от очага и с ужасом крикнула:

— Клаус, не слушай его, не слушай! Мы были всегда верными своим господам.

Рорбах засмеялся с порога:

— Прощайте!.. А когда из твоей головы выскочит рыцарская дурь, менестрель, поищи народное Ясное ополчение Яклейна Рорбаха и приходи подбодрять товарищей, только другими песнями.

В замке графа фон Вейлера с раннего утра толпятся гости. Один за другим подъезжают рыцари и дамы на великолепных лошадях в драгоценной сбруе. На замковом дворе слышится лай спущенных охотничьих собак, звуки охотничьего рога и крики доезжачих. Сам граф в зеленом бархатном костюме гарцует на коне рядом с прекрасной дамой. Шарф этой дамы он носит на древке своего знамени, ради нее он поклялся отдать жизнь.

— Что это там? Посмотрите, граф, — говорит прекрасная дама и показывает рукой в длинной перчатке на стоящую неподвижно у замковой стены фигуру юноши в поношенном дорожном костюме. — Это менестрель… У него виола. Я люблю менестрелей. И он красив. У него голубые глаза и золотые кудри, как у девочки. Я люблю менестрелей. Пусть он споет сегодня на вашем празднике, граф…

— Все будет, как мне приказала прекрасная баронесса Альгейда… Эй, кто там! Проводи менестреля, угости на славу, не жалея ничего: дай ему отдохнуть на мягкой постели, дай лучшее платье из платьев моих менестрелей, и пусть он готовит новую песню в честь прекрасной баронессы Альгейды.

Кавалькада охотников пронеслась по мосту и скрылась за воротами замка, а Вальтер Фогель пошел за дворецким в замок.

Он думал о том, как добр и щедр граф Вейлер и как прекрасна баронесса Альгейда.

Вечером был пир вернувшихся с охоты рыцарей.

Вальтер в ярко-красном бархатном костюме стоял перед столом, на котором блестело золото и серебро блюд и кубков, среди зала, залитого ярким светом восковых свечей. Он получил кубок крепкого вина из нежных рук прекрасной баронессы Альгейды и, перебирая струны виолы, запел.

Вальтер пел о том, что баронесса Альгейда прекраснее всех женщин на свете, что из своих золотых кудрей выдернула она тонкие, как шелк, нити и вышила знамя для славного рыцаря Ульриха Вейлера, что с этим знаменем он пойдет в поход на неверных сарацинов[86] и победа будет за ним, потому что каждый волос из волшебных кудрей прекрасной дамы приносит победу…

Рыцари кричали от восторга, а баронесса Альгейда дала Вальтеру в награду застежку с рубиновым глазком из своей перевязи.

Граф сказал, чтобы Вальтер остался у него пожить, обещая ему жалованье и подарки.

Вальтер смотрел, как танцевали гости, вдыхал аромат их духов, слышал шелест шелка и бархата их платьев, и голова его кружилась.