Повести

Мюнцер выступил вперед и поднял вверх руку. В этом жесте была угроза.

— Восстание за хлеб, за свободу, за человеческую жизнь, братья! Победа за нами!

Фербер с сияющим лицом протянул Мюнцеру руку; в толпе обнимались и плакали от радости.

Неверными шагами вошел Мюнцер к себе в келью и бессильно упал на скамью, шепча:

— Если моя смерть нужна, я с радостью пойду на нее…

А со двора неслись ликующие крики:

— Да будет благословен день выступления!

— Друзья, победа за нами!

— Да здравствуют наши славные вожди — брат Томас и брат Генрих!

— Народ верит, — прошептал с тоской Мюнцер, — народ хочет, и потому надо идти. Если я откажусь, они пойдут без меня, и некому будет поддержать их в трудную минуту…

Когда вошла Оттилия в келью мужа, он лежал ничком на каменных плитах, широко раскинув руки, в глубоком обмороке.

С этого дня в монастыре "Босоногих" стали готовиться к походу. Пфейффер торжествовал, одержав победу над товарищем. Он видел в мюльгаузенском восстании чисто местное дело, которое дало бы возможность тюрингенцам поднять свое личное благосостояние. Ему были теперь совершенно непонятны широкие идеи Мюнцера.

В конце апреля вожди во главе своих отрядов покинули Мюльгаузен. За Мюнцером следовало триста человек.

С 30 апреля по 12 мая вся плодородная долина от подошвы Гарца до самого Фрейбурга "в силу священной войны" была присоединена к братству, и многие монастыри и замки были преданы огню.

Испуганные владельцы замков вступали в братский союз крестьян.

Так поступил и граф Штольберг, осажденный в своем замке, сын того самого, уже умершего в то время, Штольберга, который повесил когда-то отца Мюнцера.

Пфейффер со своим отрядом принимал участие в некоторых набегах на соседние с Мюльгаузеном католические области, но не шел дальше мелких столкновений.

Пламенные письма Мюнцера подняли мансфельдских рудокопов. Он вложил в эти письма всю силу своего отчаяния, зажигая в них безумную ярость и ненависть к господствующим классам, и это нашло отклик в измученных сердцах рудокопов. Огромные толпы собирались около Мансфельда; многие бросали свои рудники, дома и пастбища и уходили в горы, "к братьям". 12 мая Мюнцер прибыл в знаменитый соляными копями город Франкенгаузен, к мансфельдским товарищам.

Он собирался стянуть сюда все силы, рассчитывал здесь на помощь многочисленных вооруженных рабочих мансфельдских солеварен и кликнул громкий клич, сзывая друзей в франкенгау-зенский военный лагерь. Из горных мансфельдских селений собирались люди, воодушевленные призывом тюрингенского пророка; но соседние эрфуртцы и даже большинство мюльгаузенцев оставались глухи к призывам Мюнцера.

То здесь, то там шли разговоры, что бюргерам свободного имперского города нет дела до чужих крестьян и рабочих, и Пфейффер поддерживал их.

В это время поднялись собравшиеся с силами князья. В конце апреля Трухзес фон Вальдбург успел уже во многих местах усмирить швабское восстание, а ландграфу[92] Филиппу удалось подавить восставших в Гессене.

В Тюрингию и Франконию были отправлены многочисленные войска.

Немало перемен было и в Ясном ополчении.

На совете в Гейльбронне было решено пригласить полководцем вместо Гейера — Геца фон Берлихингена. Рыцарь Железная Рука, в сущности не желавший этой чести, должен был сделаться начальником отряда, который был назван Светлым полком, в отличие от Черного полка Флориана. Но Гец был в крестьянском лагере скорее пленником, чем начальником; подчиненные очень зорко за ним присматривали и тщательно взвешивали все его распоряжения. Несмотря на это, Берлихингену удалось получить у крестьян некоторые уступки для дворянства.

Выпросили для дворян уступки и другие рыцари, принятые в крестьянское братство. Мало-помалу им удалось внушить крестьянам, что не следует раздражать дворян разгромами, а подвергать этому только имущество духовенства. Этой мысли стал сочувствовать и Вендель Гиплер, заседавший в крестьянском совете. Здесь уже не было "неистового" Рорбаха, он отделился от товарищей вскоре после взятия Гейльбронна: беспощадный судья графа Гельфенштейна не мог больше оставаться в ополчении, которое пошло на уступки дворянам. Со своим отрядом он отправился осуществлять идею безграничного мщения.

Силы врагов росли. Трухзес поклялся жестоко мстить за смерть своего двоюродного брата Гельфенштейна. К нему присоединились многие дворяне, родственники которых погибли в Вейнсберге.

Вступив в Вюртембергскую область, Трухзес послал часть кавалерии к неккарскому городу Беблингену, где в поле был расположен лагерь Ясного ополчения. Граждане Беблингена и его фогт[93] принадлежали к крестьянскому братству. Измена последнего была гибелью для народного ополчения. Фогт заранее обещал Трухзесу отворить перед ним городские ворота; об этом знал магистрат.

Рано утром 12 мая войска Трухзеса неожиданно окружили крестьян.

Разъединенное изменой и раздором, крестьянское ополчение представляло картину полного смятения.

Рорбах был мрачен, как ночь. Кетерле напрасно показывала ему на трехцветное знамя свободы — войска устали и возбудить их было очень трудно.

Накануне вечером Рорбах говорил Мельхиору Ноннермахеру, который присоединился к Ясному ополчению со дня взятия Вейнсберга:

— Не нравится мне что-то беблингенский фогт. Я бы турнул его хорошенько… в знак дружбы.

— С господами не к чему водить дружбу! — буркнул Мельхиор.

— Зато мы и посчитали им ребра в Вейнсберге!

В глазах Мельхиора появилось выражение острой горечи: ему припомнилось лицо Лэелин.

И он сказал дрогнувшим голосом:

— Все господа, вступающие к нам в братство, или вероломны, или слабы. Нам нужны для нашего дела люди из железа, Яклейн! А фогт ненадежен, это уж верно!

Мельхиор и Рорбах не ошиблись. Утром произошла жестокая битва между крестьянами и войсками Трухзеса. Первые три часа перевес был на стороне крестьян, но Трухзеса выручила измена беблингенцев.

Последние открыли перед ним ворота — он благополучно перевез через город свои орудия и выбил противника с выгодных позиций.

"Крестьянская смерть", как называло народное ополчение конницу, неслась со всех сторон. Центр был скоро разбит, поредел от орудий. Но знамя еще высоко качалось над головами крестьян; его крепко держали руки Кетерле. И вдруг оно заколебалось, затрепетало в воздухе, как крыло гигантской птицы, заколебалось и упало, а в последующий момент высоко, победно взвилось в руке одного из воинов Трухзеса.

Кетерле лежала, широко разметав руки, на болотистой, залитой кровью равнине.

Знаменосица, вся в крови, очнулась, когда солнце уже высоко поднялось, и увидела вдали бегущих воинов Рорбаха. Неужели и неистовый Яклейн бежал с поля битвы?

С трудом поднялась она и, шатаясь, прошла вдоль всего поля, заглядывая в глаза убитым. Тут было много мертвых, много изуродованных, но еще живых. Раненые невыносимо стонали, но Кетерле равнодушно проходила мимо. С тех пор как враг вырвал у нее из рук знамя, дело, по мнению Кетерле, должно было погибнуть. Так же равнодушно смотрела она на струившуюся у нее из руки кровь. Яклейна не было ни между мертвыми, ни между ранеными, и она пошла по дороге отыскивать его.

Трухзесу донесли, что один из палачей Гельфенштейна, Мельхиор Ноннермахер, спрятался в соседнем городе Зиндельфингене. Тогда победитель со свитой поскакал к городским воротам и крикнул страже:

— Вы скрываете у себя одного из злодеев — Мельхиора Ноннермахера! Если через полчаса он не будет приведен ко мне, я подпалю город со всех сторон и сожгу ваших жен и детей!

Улицы Зиндельфингена огласились рыданиями. Разъяренные и перепуганные женщины кричали:

— Мужчины хотят, чтобы нас сожгли, и потому скрывают этого человека! Мы поищем его сами!

И они стали рыскать по городу, заглядывая во все закоулки. Несчастного Мельхиора нашли на голубятне и поволокли на костер. Потом стали искать Рорбаха.

Беглецы разбрелись в разные стороны; многие ушли в Швейцарию.

На другой день около соседней крепости был пойман и Рорбах вместе с его товарищем-гейльброннцем.

Трухзес приказал волочить Яклейна на цепи через длинный ряд селений, расположенных по неккарской долине, мимо знакомых виноградников, а Рорбах, стиснув зубы, смотрел на поля, где когда-то мирно трудился и где теперь работала его жена.

Позади этого шествия двигалась, понурив голову, в отрепьях Кетерле — верный товарищ Яклейна. Ее принимали за нищую; трудно было узнать в этой обезумевшей женщине с растрепанными волосами мужественную знаменосицу Ясного ополчения.

Яклейна Рорбаха ждала та же казнь, что и Мельхиора: костер. Но торжество Трухзеса было омрачено выражением лица Рорбаха. Ни одной слезы не выкатилось из его широко раскрытых глаз: на лице застыла маска презрительного смеха.

Когда он рухнул в пламя, до него смутно донесся чей-то отчаянный крик:

— Яклейн! Яклейн!

Это кричала Кетерле. Солдаты Трухзеса узнали мощный голос знаменосицы. Несколько человек бросились ловить ее, но она, как вихрь, пронеслась по косогору и исчезла в соседней роще, где знала каждый камень, каждое дерево.

После казни героев "вейнсбергских ужасов" Трухзес решил, что нужно сжечь и место, где она происходила. Это будет возмездием Вейнсбергу за то, что он сдался бунтовщикам и допустил казнь наместника.

И город был сожжен дотла.

После сожжения Вейнсберга сдался Гейльбронн, а деревни по Неккару и около Гейльбронна вновь приняли присягу и поклялись отделиться от евангелического братства. Потом был покорен Эринген.

Положение восставших с каждым днем становилось тяжелее, но они не видели ни своих ошибок, ни выхода из затруднений. Вместо того чтобы действовать дружна, соединенными усилиями, каждое местечко, каждый город действовал на свой страх, преследовал свои местные выгоды. В большинстве случаев князьям достаточно было нескольких пустых обещаний, чтобы внести между восставшими раздор и тем заставить их на время успокоиться.

Таким путем князьям удалось выиграть время, собрать войска, объединиться и затем уже без всякого труда рассеять один за другим крестьянские отряды.