Грушевый чертенок

— Вот! — потряс он бумажкой, скосив глаза на механика. — Отдал! На!

Саня взял бумажку — та ли это, которую спасал у борта Карпыч, или другая? Посмотрел на механика — что-то вдруг устал от бессонной ночи Иван Михайлович. И так, с пятеркой в кулаке, полез наверх — к светлому небу, к белой шлюпке, покрытой брезентом, на которой отдыхал после сна и перед сменой угрюмый Карпыч.

— Карпыч…

Старик не взглянул.

— Не обижайся, а…

Карпыч отвернулся.

Коркин переводил недоуменный взгляд с расстроенного Сани на квадратного Ивана Михайловича: почему молчат, зачем не обличают порок?

— Что за шум? — Из рубки на отдых шагал, по-стариковски шаркая тапочками, Гриша-капитан. Он все знает, все ведает — и про котлы, и про Карпыча, и про пятерку. Коркин ему напел, не за себя, за Саню беспокоясь. Суровы зоркие глаза капитана, обежали всех, цепко прощупали каждого. — Ну?

И Коркин проглотил язык, затанцевал, и механик крякнул, словно сказанул глупость, и Володя в рубке врубил «Спидолу».

Карпыч поднялся навстречу капитану, развел руки, уронил голову — нате, рубите.

— Не надо… — Саня с надеждой посмотрел на Гришу. — Не надо! — повторил с напором, и капитан прищурился: ого!

— Ладно, решу! — сказал наконец Гриша, и Саня передохнул: правильно решит капитан, раз теперь не рубанул сплеча.

Карпыч торопливо и сутуло полез в кочегарку. Гриша провожал его взглядом.

— А говорил… — заныл вдруг Коркин, и все посмотрели на него.

— Что? — поднял бровь капитан.

— Он вот! — Коркин ткнул пальцем в Саню. — Распинался! На воде люди спокойней, чище. Они от реки такие. Вот тебе — чистый! Карпыч! Деньги выманивает! И у меня тогда!.. И не отдал!..

— Коркин, Коркин, — сказал ему Саня. — Разве ж в деньгах счастье?

— А то в чем же? — ответил тот без раздумья.

Все замолчали, и в тишине раздался веселый Володин голос:

— Берег!