Неправильное воспитание Кэмерон Пост

В одном из писем я вскользь упомянула Линдси о своей симпатии к Коули, но все тревожные подробности своего состояния изложила во время трехчасовой беседы по телефону, который состоялся за неделю до бала. Рут и Рэй уехали на библейские выходные для взрослых пар, организованные церковью в Ларами, а бабуля дремала перед телевизором. На кофейном столике возвышались обертки от вафель – в тот месяц она особенно полюбила клубничные, – поэтому в складках блузки тут и там виднелись причудливые фрагменты розовой начинки и кусочки ломкого теста, напоминавшие частички стекловолокна, которыми иногда бывал усеян папин комбинезон, когда он занимался утеплением помещений.

Линдси позвонила сама, так что счет на оплату кругленькой суммы отправился прямиком к ее маме, а не к тете Рут. Я поняла, что разговор затянется, когда она минут двадцать долдонила о концерте Ани Дифранко, на который ходила прошлым вечером. Чтобы не заскучать, я прихватила с собой несколько баночек светлого пива «Бад», которое Рэй держал в холодильнике (уверена, он знал, что я иногда их тырю, но ничего не говорил ни мне, ни Рут), а потом утащила телефон в комнату, где провела большую часть времени, занимаясь декупажем пола и потолка гостевой спальни кукольного домика. Я отклеивала марки с конвертов, которые присылала мне Линдси. Линдси писала часто, наверное, по четыре письма на одно мое, но марок все равно не хватало. Так что работы впереди было непочатый край.

Пока я тренировалась, обдумывала прочитанное в книге Левит и в Послании к Римлянам и изображала роль сводной сестры короля и королевы старшей школы Кастера, представляя Коули на месте любой актрисы в фильме, где был лишь намек на лесбийские отношения (Джоди Фостер в «Молчании ягнят» или Шерон Стоун в «Основном инстинкте» – этот фильм только что привезли в Майлс-сити), Линдси, по ее словам, гуляла чуть ли не со всеми лесбиянками в Сиэтле в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти лет. У многих из них были имена, а может, это были прозвища, которые звучали настолько круто, что пугали меня: Микс, Кэт, Бетти К. (Бетти Крокер, возможно, но я так и не решилась уточнить), Брайтс, Обри, Хенна и так далее.

Линдси хорошо помнила подробности своих любовных побед и всегда с легкостью могла сказать, у кого из девушек были вонючие дреды, у кого – бритая налысо голова, кто из них носил кожаную куртку и ездил на «Харлее», кто нюхал кокаин, а кто оказался костлявой анорексичкой с телом, напоминавшим стиральную доску. Но их было так много, что я не успевала следить и забывала о них сразу же, как только вешала трубку или засовывала письмо обратно в конверт. Однако Линдси это не заботило, потому что она поступала так же: забывала бывших подружек и находила себе дюжину других до следующего обмена новостями.

– У Бетти К. проколот язык, прикинь? Сережка-гвоздик в языке, но это просто улет. Я, конечно, слышала, что это оживляет процесс, но и понятия не имела насколько, втыкаешь? – протараторила Линдси.

В этом была она вся: сначала наговорит невесть что, а потом ждет, когда я попрошу объяснить. Видимо, этого требовало ее амплуа моего личного лесбийского гуру.

– Каким же образом? – Я приклеивала марку с флагом рядом с другой, на которой была черношапочная гаичка – символ штата Мэн.

– Ты серьезно, Кэм? Включи воображение. Когда она там… внизу… Конечно, это всего лишь металлический шарик, но если знать, что делаешь… А Бетти К. в этом деле эксперт, уверяю тебя. Это что-то невообразимое!

– Да-да, я уже поняла. – На самом деле я догадалась лишь о том, что речь идет об оральном сексе, все остальное было для меня загадкой. Я была слабо подкована в этих вопросах; роли того, кто сверху, и того, кто снизу, были от меня одинаково далеки, и уж вообразить, как именно крошечный кусочек металла мог повлиять на сие таинственное действо, я не могла. Когда я мечтала о нас с Коули, то всегда представляла в мельчайших подробностях сцену нашего первого поцелуя, а затем череду страстных поцелуев, возможно, без рубашек, нежные прикосновения, но ничего больше. Для меня это все было неизведанной территорией, и у меня не хватало фантазии даже нарисовать карту к ней.

– Ладно, – ответила Линдси. – Я совсем забыла, с какой нимфоманкой говорю, куда мне до твоих похождений в вашем скотоводческом захолустье.

– Да ну тебя. – Я отхлебнула пива, которое с каждой минутой становилось все теплее. Мне не очень-то нравилось пить в одиночестве, но что-то в этих телефонных разговорах с Линдси заставляло меня тянуться за бутылкой. Возможно, мне тоже хотелось нарушать правила, слушая обо всем том, что она делала, а я нет, а может, дело было в том, что внимать ее браваде часами на трезвую голову было довольно трудно.

– Я упомянула об этом только потому, – продолжала она, – что в следующий раз, когда Алиса уедет из города, я обязательно себе сделаю такой же пирсинг.

С недавних пор Линдси начала обращаться к матери исключительно по имени, да еще и с презрением в голосе, что меня жутко бесило, потому что, насколько можно судить, Алиса (в прошлом городская хиппи с либеральными взглядами) по десятибалльной шкале мам тянула на десятку.

– Она же и так ни в чем тебя не ограничивает, – сказала я, пожалуй, чересчур враждебно. – Почему бы не проколоть язык сейчас, раз уж ты решила?

– Еще как ограничивает, – возразила Линдси. – Она наказала меня, пыталась, во всяком случае, за мое фиаско с татуировкой. – (Линдси недавно набила на левом предплечье тройной лиловый полумесяц, который, по ее словам, использовался в черной магии, а также обозначал три стадии лунного цикла и жизни женщины.) – «Ты серьезно, Алиса? Теперь в пуританки подалась? Это мое тело!» А еще состоит в Ассоциации планирования семьи! У них же девиз «Твое тело – твое дело: право выбора всегда за женщиной». И она бесится, потому что я решила набить на своем плече что-то важное!

– Ты только что сравнила аборт с татуировкой, я не ошиблась? – спросила я не столько потому, что была не согласна с ней, а потому, что хотела ее поддеть.

– Да, именно это я и имела в виду, ты схватываешь на лету, – съязвила она, а потом снова заговорила своим менторским тоном: – Дело не в серьезности ущерба, нанесенного телу, Кэмерон, а в том, кто имеет право распоряжаться этим телом, так что, даже если мне всего пятнадцать, мое тело принадлежит мне.

Я сделала еще глоток и саркастически заметила, словно какой-нибудь противный ученик:

– И зачем же тогда тянуть с пирсингом?

– Потому что он заживает нереально долго. Иногда приходится целых четыре дня кряду питаться одними молочными коктейлями, а если снимешь – пиши пропало. Так что я жду, пока Алиса уедет хотя бы дня на четыре, а потом, когда все заживет, я смогу прятать его при необходимости, когда она рядом.

– Ясно. – Я открыла вторую банку пива и подошла к двери, проверить, не закончился ли еще внизу сериал «Меня зовут Коломбо». Нет, следствие шло полным ходом. Конечно, бабуля не очень-то часто поднималась ко мне наверх, но кто ж его знает.

В разговоре наступила неловкая пауза. Секунд на двадцать воцарилась тишина. Поскольку этого почти никогда не случалось раньше, мне стало особенно не по себе. Но Линдси не вешала трубку, и нужно было что-нибудь сказать. И хоть за последнее время Линдси стала несколько ехидной и чуть более самодовольной, пока что она была моим единственным проводником в мир настоящего, не киношного ЛГБТ, и мне не хотелось прерывать эту связь. Поэтому я сказала:

– Я иду на выпускной бал с Коули Тейлор.

– Ни хрена себе?! Что ж ты молчала? Эта та ковбойша а-ля Сидни Кроуфорд, на которую ты запала? Ты, должно быть, прикалываешься, какой выпускной, когда тебе еще три года учиться?!

– Нет, мы не пары. Но мы будем вместе: Коули и Бретт, а я с Джейми. – Я обрадовалась тому, что не дала ей повесить трубку, несмотря на то что признание далось мне нелегко. – В этом году пускают всех, – добавила я, – потому что билеты не распроданы.

– Еще бы, – ответила она. – Выпускной бал – это изживший себя обычай, который поддерживает устаревшие гендерные стереотипы и эксплуатирует буржуазные ритуалы ухаживания. Это даже хуже, чем клише.

– Спасибо, что заботишься о моем образовании каждую свободную секунду, – огрызнулась я.

– Прости, но мне приходится, потому что для начинающей лесбиянки ты ведешь себе не лучшим образом: подбиваешь клинья к натуралкам, да еще и к натуралкам, которые, кстати, находятся в счастливых отношениях с симпатичными натуралами, живя в городе, кишащем сердитыми, помешанными на Библии и, возможно, вооруженными ковбоями. Хуже не придумаешь!

– А к кому, по-твоему, я должна подбивать клинья в Майлс-сити? – вспыхнула я. – Думаешь, у меня богатый выбор?! Конечно… Стоит только заглянуть в ближайший тату-салон, и пожалуйста – десяток девчонок на любой вкус и цвет, которые выстроились в ряд, чтобы проколоть себе языки, клей не хочу!

– Пирсинг-салон и тату-салон не всегда находятся в одном и том же месте. – Она немного смягчилась. – Как ты думаешь, Коули догадывается?

– Понятия не имею. Иногда у меня такое чувство, что да. – На самом деле это было лишь отчасти так. Правда заключалась в том, что однажды, когда Бретт отменил свидание в последнюю минуту из-за теста по математике, Коули все равно пошла со мной в кино. И хотя весь сеанс я просидела как на иголках (наедине с Коули я всегда очень нервничала), она тоже, видимо, волновалась: не смотрела мне в глаза и отдергивала руку, стоило нам опереться на общий подлокотник одновременно. – Но она определенно не лесбиянка, – сказала я скорее себе, чем Линдси.

– И что же дальше? – спросила она и продолжила, не дав мне вставить ни слова: – Этот вопрос ты должна задать в первую очередь себе самой, потому что вряд ли из этой истории выйдет что-нибудь хорошее.

– Да знаю я. – Я допила пиво и убрала банку под кровать. Я собирала их, чтобы вырезать фигурки летающих птиц, изображения карточных мастей – трефы, бубны, ну и прочее, стараясь, чтобы они получались совсем крошечными. Когда я этим занималась, пальцы часто были все в крови. Я собиралась отделать с их помощью детскую в кукольном домике. – Но не могу же я просто взять и разлюбить ее. К сожалению, это так не работает.

– Ладно. Но что вызвало столь пылкие чувства? Почему Коули Тейлор?

На этот вопрос, разумеется, ответить было невозможно.

– Она такая… Я не знаю… ее манера говорить и то, чем она интересуется… она такая мудрая, я никогда не встречала таких девушек, и, знаешь, она забавная. – Я замолчала, понимая, как все это избито и глупо.

Но Линдси продолжила за меня:

– К тому же джинсы красиво обтягивают ее зад…

– Ты в десятки раз хуже, чем все парни в команде по легкой атлетике, вместе взятые, ну нельзя же так! – фыркнула я.

Линдси рассмеялась, а потом опять принялась читать мне нотации своим менторским тоном:

– Послушай меня, мой наивный и неопытный ученик: есть лесбиянки, которые охотятся только на натуралок или на натуралок-шлюшек (днем такая – сама скромность, а ночью – ого-го!), чтобы попытаться обратить их, так сказать, в свою веру. Но все, что они получают, – один раз на закуску и злость, смешанную с разочарованием, на десерт. Потому что девушка, как правило, сообщает, что она только экспериментировала и вообще предпочитает парней, а не девочек. И это обычно происходит там, где есть бары, концерты и целое сообщество лесбиянок, что несколько ослабляет моральные устои. Выпускной в Монтане – это явно не тот случай.