Неправильное воспитание Кэмерон Пост

Глава 10

Летом 1992 года в Майлс-сити не было лучше подработки для старшеклассника (если, конечно, вы не отбывали повинность на родительском ранчо и не мечтали переворачивать котлеты для гамбургеров), чем устроиться спасателем на озере Сканлан или регулировщиком движения (чаще регулировщицей) в Дорожном управлении Монтаны. Получение одного из этих двух мест означало, что у вас есть кое-какие связи в нужных кругах или недюжинные способности, например, вы – отличный пловец. Обе вакансии сулили неплохой заработок, полную занятость и много часов на свежем воздухе. Конечно, были и недостатки: спасатели каждое утро вели уроки для начинающих, в основном хныкающих малышей, за которыми наблюдали встревоженные мамаши в юбках-брюках. Учить худосочных дрожащих шестилеток с посиневшими губами долгому скольжению на спине – задачка не из приятных, я вам скажу. Регулировщикам же приходилось часы напролет стоять на посту, и это в восточной Монтане в самую жаркую пору лета! К тому же им грозила постоянная опасность пасть жертвой какой-нибудь семейки на минивэне, спешащей в Йеллоустоун. Я пошла в спасатели, Коули пробилась в регулировщицы, а Джейми пополнил дружную команду «Тако Джонс» и теперь щеголял в черной с лиловым рубашке-поло. Бретт, чьи старания во время отборочного матча не остались незамеченными, представлял Монтану в национальной сборной, поэтому он отправился на сборы, а это значило, что часть июня и весь июль он проведет в Калифорнии, пытаясь заработать себе бесплатное место в колледже.

Наши отношения с Джейми вернулись в исходное предвыпускное состояние, но с Коули дела обстояли иначе. После выставки, как и следовало ожидать, мы обе вели себя скованно, стоило лишь оказаться вместе. Поэтому я всячески угождала ей и предоставляла им с Бреттом возможность остаться наедине, не навязывая своего общества. Со временем напряжение спало, предвкушение грядущего лета затмило все.

– Ну поцеловались вы, ну обрушилось небо на землю, пора бы уже успокоиться, – заявила Линдси после того, как я излила ей душу по телефону. Я не упустила ни единой подробности, даже позорное падение в грязь. – Для тебя это один из тысячи подобных поцелуев, но для нее он один на миллион, и, когда она разжиреет, обзаведется детишками и ипотекой, однажды в бессонную ночь ее настигнет роковой вопрос: «Почему я тогда отказала той девчонке? Зачем упустила свой шанс?»

Линдси настаивала, чтобы я погостила у нее хотя бы несколько недель. Она не собиралась возвращаться в команду, тем более что ее отец, как и ожидалось, перебрался на Аляску, так что у нее не было повода приезжать в Монтану.

– Я должна провести с ним все три месяца, но отцу до лампочки. И вообще, чем я буду заниматься на этой гребаной Аляске?

– Флиртовать с горячими эскимосками, – сострила я.

– О-о-о… Посмотрите-ка, прямо малютка Кейт Клинтон.

– Впервые слышу, – огрызнулась я, но Линдси только этого и было надо.

– Это комик-лесбиянка. Она бы тебе понравилась. Алиса ведет себя словно настоящий диктатор. Можно подумать, три месяца в вечной мерзлоте с отцом превратят меня из бунтующего подростка в нормального взрослого человека. Или затормозят.

– А вдруг там окажется ничего?

– Вот именно, ни-че-го! – Она опять принялась за свое. – Если только ты не спасешь меня. Мы найдем какую-нибудь улетную местную травку и продолжим с того места, на котором остановились. – Она вдруг заговорила голосом оператора секса по телефону: – Теперь я знаю, что и как делать, Кэмми.

– Рут на это не пойдет, – отрезала я.

– Еще как пойдет, если убедить ее, что это полезный опыт. Скажи, что это жизненно необходимо. Заручись поддержкой бабушки.

Я понимала, что она, скорее всего, права, да и убедить тетю Рут в пользе поездки на Аляску будет легко. Но Линдси собиралась туда не раньше середины июня, потом ей потребуется еще несколько недель, чтобы обжиться на новом месте, так что она ждала меня в июле, а в это время Бретт как раз исчезнет с горизонта. Несмотря на странное напряжение и довольно натянутые в последнее время отношения с Коули, я возлагала большие надежды на месяц, свободный от Бретта.

Поэтому я соврала Линдси, пообещав сделать все возможное, но и пальцем о палец не ударила. Иногда я задаюсь вопросом, как бы все обернулось, прими я тогда другое решение, но к чему теперь рассуждать. * * *

Тренер Тед наконец-то получил свой диплом и работал теперь в каком-то колледже на востоке. Замену ему искали почти до открытия сезона, а потом появился этот бездарный Форсайт, которому обычно поручали разве что водную аэробику для беременных. Он разбирался в технике гребка и переворотах как свинья в апельсинах. К тому же спасателю и без того трудно было отпроситься с дежурства на выходных, когда в бассейне самый аншлаг. Так что, распрощавшись с Линдси и строя планы на Коули, в этом году я решила не присоединяться к команде, с которой провела целых семь лет. Не считая школы, в моей жизни вряд ли нашлось бы что-то столь постоянное. Но не тем летом.

Пока Коули в оранжевой жилетке со светоотражающими перламутровыми полосками, которую полагалось носить в темное время суток, разгуливала по восьмимильному участку дорожного ада между Майлс-сити и Джорданом, я вместе с двадцатью другими ребятами неделю изучала приемы оказания первой помощи тонущему: техники буксировки, освобождения от захвата и тому подобное.

Опытные спасатели, многие из которых вернулись домой из своих университетов на каникулы, проделывали все это играючи. Некоторые из нас пытались дурачиться в их присутствии, но слишком робели, чтобы из этого вышло что-нибудь стоящее. Примерно за неделю до начала нашей тренировочной программы шлюз, наполнявший Сканлан, был открыт, и в июне вода еще напоминала жижу из талого льда и ноздреватого, лежалого снега. Заправляла у нас Хейзел (мама тренера Теда), хотя ей перевалило за шестьдесят. Ее волосы напоминали стальную проволоку, коротко подстриженную, как у флэпперши 1920-х годов; мы все не очень бы удивились, увидев, что она курит свои тонкие ментоловые сигареты через мундштук. Но, разумеется, никакого мундштука и в помине не было, да и вообще она никогда не курила на вышках спасателей или на пляже, только на парковке в тени раздевалок рядом со стойками для великов в перерывах между дежурствами. Она бросалась туда сразу же, прямо в купальнике, а потом изящно тушила дотлевающий окурок о песок винтажными красными вьетнамками (похоже, их на самом деле привезли из Вьетнама).

Хейзел наблюдала за нами с пирса во время тренировок, пряча свое маленькое личико за огромными солнцезащитными очками с розоватыми стеклами, и делала пометки напротив наших имен. В руках у нее был планшет с огромным красным крестом с обратной стороны – так листок не намокал от воды. Она без конца жевала мятную жвачку и выдувала такие тугие пузыри, что, когда они лопались с оглушительным треском, можно было подумать, что с ними лопнули и щеки. Она обращалась ко всем исключительно «милочка» или «деточка», хотя наша неуклюжесть ее разочаровывала, и Хейзел давала понять насколько, прерывая наши заплывы резким свистом, от которого закладывало уши. Она уверяла, что свисток появился у нее еще в самом начале карьеры спасателя, в 1950-х годах. Я верила и очень хотела произвести на нее впечатление, так что трудилась не покладая рук. До и после наших групповых занятий я оттачивала свои навыки как на воде, так и на суше (сердечно-легочная реанимация и оказание первой помощи). Я попросила более опытных спасателей следить за моими попытками и давать советы. Мона Харрис (второкурсница из колледжа с телом гимнастки и длиннющим языком, как в прямом смысле, так и в переносном – такую сплетницу еще поискать) помогала мне охотнее других. Она выкрикивала команды и делала мне замечания с пирса, повторяя снова и снова: «Давай еще разок», и я ее слушалась. Что-то в Моне пугало меня, она словно бы слишком много всего знала, но она была хорошим опытным спасателем, и я радовалась ее помощи. Мои старания вскоре окупились, потому что Хейзел вручила мне три закатанных в пленку сертификата Красного Креста, а также спасательский свисток и красный купальник с белой надписью «Спасатель» поперек груди. У меня получилось!* * *

Бретт уехал на сборы, а у нас с Коули сам собой сложился предательски опасный распорядок дня. Каждый будний день Сканлан принимал посетителей с двух до восьми часов. Коули заканчивала смену, прыгала в свой грузовик, припаркованный у здания Дорожного управления Монтаны, и вместе с другими регулировщицами возвращалась в город ровно к концу моего рабочего дня. Это было самое лучшее время: солнце светило уже не так яростно, и длинные тени ложились на гладь воды, толпы мамаш со своими малышами переставали плескаться на мелководье – пора было домой, ужинать и мыться перед сном. Тогда мы включали дрянную стереосистему, и она, зажевывая временами пленку, тихонько мурлыкала из окошка раздевалки, куда мы относили бельевые корзины, забирая оттуда забытые ведерки для песка и доски для плаванья.

Съехав с шоссе, регулировщики оказывались прямо у Сканлана. За день они успевали раскраснеться, запылиться и горели желанием окунуться в озеро. В это время вечером, когда в бассейне оставалось лишь несколько подростков-завсегдатаев (выдрят, как мы их называли), которые без устали прыгали с трамплинов, и несколько семей, развлекавшихся возле берега, мы забывали про свою обязанность собирать деньги за вход и уж тем более не брали платы с обезвоженных работников штата. Хейзел не возражала. Ее кодекс чести гласил: «Бывшим спасателям, людям в униформе и детям до шести лет вход бесплатно». Но она все равно редко появлялась поздно по вечерам и не могла бы прикрыть лавочку, предпочитала пораньше вернуться домой, предоставляя нам самим пересчитывать смятые купюры, которые несколько храбрых купальщиц помоложе крепко сжимали в потных ладошках всю дорогу от дома до озера на своих велосипедах.

Мы часто разгоняли выдрят, запирали двери раздевалок и оставались поплавать с регулировщиками после закрытия. Мы прыгали бомбочкой с трамплина, усаживались друг другу на плечи и устраивали потасовки, что было строжайше запрещено посетителям. По правде говоря, мы нарушали все правила и инструкции: надолго погружались под воду, ныряли с вышек для спасателей, которые стояли на глубоководье, пускали блинчики по воде и, что самое ужасное, заплывали под мостки.

Мостков было три: два длинных, ровно в пятидесяти метрах друг от друга – между ними находилась официально охраняемая спасателями зона купания, и квадратная площадка поменьше в самой глубокой точке озера. Нужно было поднырнуть под нее, нащупать руками деревянный настил над головой и подняться, оказавшись в воздушной яме прямо под ним. Для посетителей Сканлана не было провинности хуже, чем совершить все эти недопустимые действия. И не без причины: нам было не разглядеть детей, забравшихся под настил, поэтому если бы они начали тонуть или вздумали сорвать запретный плод-другой, мы бы никак об этом не узнали. Именно поэтому подростки всеми силами стремились улизнуть под площадку.