Неправильное воспитание Кэмерон Пост

Глава 13

Наше первое официальное знакомство с христианской школой и центром реабилитации «Обетование Господне» состоялось под руководством Джейн Фонды. Мы провели в эмбриомобиле целых шесть часов, прежде чем добрались туда. Шесть гребаных часов, не считая короткой остановки у «Гит-энд-сплит» в Биг-Тимбере, когда Рут решила заправиться и подкрепиться, ну и заодно позволить мне заскочить в туалет. Сама она не пошла. Она как верблюд – всё в себе.

В те времена в Биг-Тимбере был единственный на всю Монтану аквапарк, который располагался как раз вдоль нашего шоссе. Когда мы проезжали мимо него, я вытянула шею, чтобы поглазеть на причудливо извивающиеся горки, зеленые, как зубная паста, которые возвышались над кубометрами неестественно синей воды. В парке было битком.

Стояла последняя по-настоящему теплая неделя августа, и даже из окна нашей машины я чувствовала деловитую сосредоточенность детворы, заполнявшей бассейн. Как и всегда в эту пору лета, постепенно переходящего в раннюю осень, все, что тебе остается, пока не исполнится восемнадцать, это посасывать фруктовый лед, плескаться так, чтобы от хлорки защипало в носу, лупить полотенцем какую-нибудь миленькую девчонку, пережарившуюся на солнце, и надеяться на следующий июнь, когда все повторится вновь. Я повернулась на своем сиденье и смотрела назад, пока зеленые змеи горок не скрылись из виду. На фоне гряды черных до лиловизны Скалистых гор они выглядели слишком футуристично, словно в фантастическом фильме, как будто кто-то нарисовал их на заднике, предназначенном для школьной постановки, но они оказались явно не к месту.

В «Гит-энд-сплит» Рут купила палочки моцареллы, шоколадное молоко и упаковку «Принглс». Причаститься этих святых даров было предложено мне, когда мы вернулись обратно в эмбриомобиль.

– Ненавижу чипсы с луком и сметаной, – сообщила я приборной панели, на которой лежали мои ноги, пока Рут не столкнула их вниз.

– Но ведь тебе нравятся «Принглс»? – При этих словах Рут потрясла коробкой в воздухе.

– Терпеть не могу сметану и лук. Гадость. Все лесбиянки так считают. – Я подула в соломинку, воткнутую в упаковку шоколадного молока, отчего там началось бурление.

– Не произноси больше это слово. – Рут закрыла чипсы крышкой.

– Какое именно? «Лук»? Или «сметана»? – наигранно засмеялась я, глядя на свое отражение в зеркале заднего вида. * * *

После того как все раскрылось, мое отношение к Рут постепенно менялось. Сначала мне просто было нечего сказать, но не прошло и недели, как я ее возненавидела. Всерьез и надолго. Она же, наоборот, стала не в меру разговорчивой и с большим оптимизмом смотрела на сложившуюся ситуацию. Так она это называла. Целыми днями она трудилась как пчелка, занимаясь приготовлениями. Она бегала по магазинам, покупая все необходимое для новой школы, договаривалась с Хейзел о том, чтобы мне поскорее подыскали замену, заполняла бумаги, созванивалась с моим врачом, потому что надо было пройти текущий медосмотр, помогала Рэю вытаскивать из моей спальни телефон, телевизор и видеомагнитофон. Это они сделали в первую очередь. И еще она отменила свою свадьбу. Отложила на неопределенный срок.

– Не надо, – сказала я. Я чудом узнала об этом. Если честно, подслушала, как она разговаривает по телефону с флористом, поэтому мои слова застали ее врасплох.

– Сейчас не время, – ответила Рут. – Сейчас наш приоритет – ты.

– Но я настаиваю. Не надо. Шоу не должно останавливаться из-за меня. Я переживу, если меня там не будет.

– Дело не в тебе, Кэмерон, а во мне. А я не хочу никакой свадьбы, пока ты не вернешься домой. – Она вышла из комнаты. Разумеется, все это было вранье. Все дело было только во мне. Я была всему причиной. * * *

Со мной все время кто-нибудь находился. Человека в моем положении просто нельзя оставлять в одиночестве. Каждый день я встречалась с пастором Кроуфордом, мы беседовали когда час, когда два, но я не очень-то откровенничала. Точь-в-точь как раньше с Нэнси Хантли, только теперь третьим с нами был Господь. Я завтракала, обедала и ужинала с Рут. Вечером за столом к нам присоединялся Рэй. Много смотрела из окна. Однажды мне показалось, что я заметила грузовик Тая, колесивший вокруг нашего дома. Я не сомневалась в том, что это был он, однако ему почему-то так и не пришло в голову припарковаться, вылезти из кабины, позвонить в дверь и преподать мне тот урок, за которым меня посылали в «Обетование Господне». Только, конечно, учитель бы из него вышел пожестче.

Пока я была в заточении, Рут оставалась собой: такая же бодрая, хотя иногда эта бодрость давалась ей с трудом. Рэй все так же держался тихоней и совсем не знал, как со мной говорить, но вот бабуля была разбита. Она часами слонялась по дому, словно тень, избегая оставаться со мной в одной комнате, или уезжала невесть куда на своем «шевроле». Закончилось все тем, что мы столкнулись с ней на кухне, где она, ничего не подозревая, заправляла тунец майонезом. Наверное, надеялась, что я все еще у пастора Кроуфорда, поэтому мое появление стало для нее неожиданностью.

Я не стала напускать на себя независимый вид. Кто знает, возможно, это был мой единственный шанс.

– Я не хочу туда, бабушка, – сказала я.

– Не смотри на меня, девочка. – Она тщательно перемешивала рыбные консервы. – Ты сама заварила эту кашу. Ты одна. Не знаю, правильно ли поступает Рут, но тебя точно надо вздуть.

Сомневаюсь, понимала ли она, каким забавным было выбранное слово, да, в общем, в сложившихся обстоятельствах ничего смешного в нем и не было.

– Все наладится. – Она поставила майонез в дверцу холодильника и зачем-то взяла банку сладкого соуса, который вовсе не собиралась есть. – Делай что тебе скажут. Читай Библию. И все наладится.

Я подумала, что эти ее слова предназначались не мне, а скорее ей самой, но больше она ничего не сказала. До самого отъезда я видела ее всего лишь раз: мы как раз загружали эмбриомобиль, когда она вышла из своей комнаты и обняла меня. Сначала объятие было вялым, но под конец она крепко прижала меня к себе и сказала:

– Я напишу тебе, как только станет можно. И ты пиши.

– Не раньше чем через три месяца.

– Это ничего. Время летит быстро. * * *

Как-то раз позвонила Линдси. Хотела, наверное, узнать, как мне ее гуманитарная помощь, но Рут ответила ей, что в этом году я буду учиться в школе-интернате, так что возможности поддерживать с ней общение мне больше не представится. Что-то в этом духе, в общем. Не сомневаюсь, Линдси не оставила попыток, но к телефону мне подходить не разрешалось. Как-то заглянул Джейми, и Рут снизошла, пустила его на порог, но все время, что мы с Джейми разговаривали, околачивалась в соседней комнате, даже не скрывая, что подслушивает.

– Все знают, да? – спросила я.

Какой смысл вести светские беседы, уклоняясь от единственной действительно важной темы? По мне, так никакого.

– Все знают только одну версию, – ответил Джейми. – Бретт постарался. Думаю, Коули тут ни при чем.

– Что ж, все равно ничему другому они не поверят, – заметила я. – Навряд ли.

Он торопливо обнял меня и сказал, что мы увидимся на Рождество, если, конечно, охрана позволит. Я засмеялась. * * *

Я могла удрать. Могла втайне позвонить кое-кому. Могла перетянуть несколько человек на свою сторону. Все это я могла сделать. Но не сделала. Даже не попыталась. * * *

Не прошло и часа после того, как мы выехали за пределы Майлс-сити, как Рут прекратила-таки зудеть, что, мол, следовало бы мне возблагодарить Господа, волей которого такое учреждение не где-то, а прямо в нашем штате. Я думала, ее красноречие иссякло еще до того, как мы сели в машину, однако не тут-то было: она начала цитировать Писание и все не останавливалась, словно заранее подготовилась. Зная Рут, я бы не удивилась. Она вполне могла записать всю речь целиком в своем молитвеннике или на обороте списка продуктов, с которым ходила за покупками. Все это она повторяла уже столько раз, что я даже не вслушивалась. Смотрела в окно, уткнувшись носом себе в плечо, и вдыхала запах Коули. Несмотря на жару, на мне была одна из ее толстовок. Знай Рут, что это не моя, она бы положила ее вместе с другими вещами в коробку, куда отправилось все, что принадлежало Коули, то, что принадлежало нашей дружбе и было конфисковано при поддержке преподобного Кроуфорда. Далеко не все, что оказалось под запретом, имело какое-то отношение к тому, во что наша дружба переросла за последние несколько недель. Там были фотографии, в том числе и с выпускного бала; записочки на разлинованной бумаге, которые так тщательно складывали, что размером они были с пятидесятицентовую монету; толстая пачка перетянутых резинкой билетов – на сей раз тех самых; а еще – засушенные головки чертополоха. Когда-то крупные и нахально пурпурные, теперь они высохли и пообтрепались, а от их яркости осталось лишь воспоминание. Стоило лишь сжать их в руке посильнее, и они рассыпались в прах. И уж Рут не упустила возможности. Я сорвала их на ранчо Коули и, забрав домой, повесила, перевернув стеблями кверху, на стене над столом. Но толстовку, похороненную на самом дне бельевой корзины под грудами чистых, хотя и не сложенных как следует пляжных полотенец и топов, удалось стащить. От нее пахло дымом, потому что она была на Коули в тот раз, когда мы сидели с пивом у костра, и чем-то еще, для чего у меня не было названия, однако безошибочно указывавшим на свою хозяйку.

Мы ехали и ехали, а Рут все жужжала и жужжала. Я позволяла словам, которые вылетали у нее изо рта, падать в пустоту между нами, словно это были клочья сушеного чертополоха, пылью оседавшие на приборную панель и сиденья. И все это время я вдыхала запах Коули, думала о ней и задавалась вопросом, когда же наконец я возненавижу эту самую Коули Тейлор, сколько времени потребуется, потому что сейчас я была очень и очень далека от подобных чувств, хотя, возможно, мне бы и стоило их испытывать. Кто знает, может, и начну однажды. В конце концов Рут замолкла и принялась крутить ручку переключателя, пока не наткнулась на программу Пола Харви. Она хохотала так, словно была пьяна или впервые слышала подобные довольно беззубые шуточки.

Все шесть часов, если не считать стычки из-за чипсов, наши разговоры были примерно такими.

За несколько миль до поворота к «Обетованию Господню» мы проехали мимо указателя, на котором было написано «Озеро Квейк». Он был весь покорежен и в середине еще и сплющен, словно сначала по нему проехался грузовик, а потом его кое-как водрузили на место. Думаю, мы с Рут заметили его одновременно. Она повернулась ко мне – на целых несколько секунд перестала следить за дорогой, переключив внимание на меня, – но так ничего и не сказала. Я тоже промолчала. Вскоре мы повернули, и, кроме деревьев и дороги, в окне заднего вида уже ничего нельзя было толком рассмотреть, да и вообще не больно-то уж большой был этот указатель, просто еще один знак, мимо которого мы промчались. По крайней мере, тогда мы сделали вид, что это именно так.

У девчонки, которая встречала нас на парковке «Обетования», был оранжевый планшет – что-то записывать, – полароид и протез (от колена и ниже). Она выглядела моей ровесницей, по виду точно старшеклассница, и сейчас она приближалась к эмбриомобилю, помахивая своим планшетом, причем на порядочной скорости. Удивляться тут было нечему: я заметила на ней шорты для бега.