Неправильное воспитание Кэмерон Пост

Глава 17

После каникул Адам Красный Орел вернулся обритый наголо, хотя волосы тут же начали отрастать. Его заставил отец. Спорить, по словам Адама, было бесполезно. Он передразнил его, повышая голос: «Мы уже не дикари. И, ради всего святого, не женщины». Забавным было то, что с бритой головой Адам не стал ничуть менее женственным или нежным, наоборот, его красота – высокие скулы, превосходная кожа, марлендитриховские брови, пухлые губы – была еще более заметной.

Изменения коснулись и других вещей. Я получила привилегию украшать комнату. Сперва, конечно, нужно было получить разрешение Лидии, но у меня не было ничего, что бы она одобрила, поэтому мой айсберг продолжил бороздить пустые просторы стены в полном одиночестве. Теперь вместо индивидуальных консультаций с Риком я раз в неделю принимала участие в группе поддержки. К сожалению, встреч с Лидией это не отменяло. Дома в Айдахо Джейн раздобыла порядочную порцию забористой травки, пополнившую наши истощившиеся запасы. О своем поставщике она отзывалась таинственно, что-то говорила про старую любовь, которая не ржавеет, и трагедию женщины. Эрин-викинг поклялась наконец всерьез взяться за фигуру и начала занятия христианской аэробикой.

Она привезла с собой несколько кассет, три новехоньких купальника и синюю степ-платформу с черными резиновыми прокладками сверху. Деловая она была – просто жуть. На кассетах были записи Тэнди Кэмпбелл, ведущей программы «Формы с верой», невысокого роста энергичной брюнетки, называвшей себя «христовой чирлидершей». В переливающемся топе из спандекса и черных легинсах выглядела она сногсшибательно.

Эрин не терпелось со мной поделиться. Я не успела даже вещи распаковать, а она уже совала мне в руки эти кассеты с улыбающейся во весь рот Тэнди. Поперек улыбки шла надпись «Шаги радости – кардио с Иисусом».

– Ты будешь заниматься со мной? – Она подтянула руку с кассетой к груди, словно это была гантель. – Лидия говорит, мы можем воспользоваться комнатой отдыха, если будем вставать пораньше.

– Не знала, что Иисус увлекался аэробикой, – ответила я. – Всегда думала, что он занимался ходьбой, по водам например.

– Неужели ты не знаешь Тэнди Кэмпбелл? – Не выпуская кассет, она вытянула обе руки перед собой и принялась делать махи и подъемы, что, видимо, должно было изображать аэробику, но скорее походило на движения уличного регулировщика. – Она же такая знаменитая! Така-а-ая! Мамочка с сестрами ездила на один из ее спортивных уик-эндов в Сан-Диего. Им посчастливилось лично с ней встретиться. Мамочка говорит, она такая крошечная, но энергетика у нее просто нереальная. Прямо чувствуешь это.

– Готова поспорить, тетя Рут ее знает, – сказала я. – Наверное, тоже ее поклонница.

– Конечно. – Ноги Эрин принялись двигаться в такт рукам, что ей не очень хорошо удавалось. По-моему, она даже тридцати секунд не могла нормально продержаться. – О, Тэнди великолепна. Ее все обожают. Ты должна, должна попробовать. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Мне нужна пара, а ты ведь все равно сейчас не бегаешь. И вряд ли сможешь до самого апреля.

Тут она была права. Первый снег в «Обетовании» лег где-то в середине октября, но за время наших каникул намело столько, что кроме подъездной аллеи, расчищенной для нас одним из окрестных фермеров, и дорожки к хлеву, за которой мы сами следили, убирая снег лопатами по очереди, все остальное представляло собой белую равнину, на которой то тут, то там вырастали холмы, такие высокие и причудливые, что невозможно было угадать, где под ними начинается твердая почва.

Сначала я решила позаниматься с Эрин несколько раз просто для смеха, чтобы было потом о чем посудачить с Адамом и Джейн. Лидия позволила присоединиться к утренним тренировкам только девочкам – видимо, занятия христианской аэробикой были недостаточно мужественны для мальчиков. Но вышло по-другому. Возможно, сработала магия видео, напоминавшего мне о днях свободы, но очень скоро я уже не могла представить утро без ослепительной улыбки Тэнди, ее неукротимой энергии и на удивление милой привычки переиначивать названия стандартных движений на христианский лад, хотя иногда получалась совершенная бессмыслица. «Скрестный шаг» она называла «крестным шагом», «марш на месте» – «маршем к славе», а все виды ударов – «взрывами радости».

Помимо этого и аранжированных госпелов, способных выдерживать темп Тэнди, единственной безусловной данью Иисусу были медитации во время разминок и заминок – она обращалась к нам со словами Писания, чтобы улучшить мотивацию. Больше всего она любила строки из Послания к Евреям (12:11): «Всякое наказание в настоящее время кажется не радостью, а печалью; но после наученным через него доставляет мирный плод праведности». Поначалу радости от тренировок было действительно маловато: Эрин долго не могла отдышаться, а потом мы обе стояли, утирая потные лбы, в очереди на завтрак. Эрин и тут занималась укреплением воли. Даже в те дни, когда Рик готовил французские тосты с корицей в хрустящей рисовой корочке, она брала творог с консервированными персиками. Иногда с нами занималась Хелен Шолтер. Ее движения были неуклюжими, а шаги такими тяжелыми, что начинали дрожать листья растений на подоконниках. Однажды заглянула Джейн – сделать снимок, несколько раз заходила Лидия, видимо, удостовериться, хорошо ли мы себя ведем. Присоединяться к нам она не собиралась. Так что обычно мы тренировались вдвоем. Через несколько недель одежда на Эрин стала сидеть свободнее, а к Валентинову дню ей выдали форму на целый размер меньше. Почтовая служба автобусных линий «Грейхаунд» доставила ей посылку от матери (до Бозмена она шла двенадцать дней, но так было дешевле). Внутри оказались две новенькие, обтянутые лиловой резиной гантели по восемь фунтов каждая и кассета «Духовный подъем – держит в тонусе не только мышцы». * * *

Когда мне было лет семь или восемь, я обожала прилипал. Их можно было купить, опустив двадцать пять центов в щель автомата при входе в продуктовый магазин. Прилипалы выглядели как смешная пухлая ладошка на длинном шнурке из того же материала. Каких только у меня не было: блестящие, светящиеся в темноте, гигантские – целая коллекция. Я вешала их на ручку двери и каждый день выбирала, какого сегодня возьму, с той же тщательностью, с какой некоторые девочки выбирают украшения. С прилипалами не особенно-то поиграешь, разве что кинешь ими в кого-нибудь, а потом смотришь, отскочит ли человек, завизжит или засмеется, ощутив их липкость на своей коже. Мне нравилось смотреть, как тяжелая ладошка растягивает шнур – еще секунду, и сейчас оборвется, но не тут-то было! – и в самый последний момент вдруг отскакивает назад, как ни в чем не бывало. У них был только один недостаток – к ним все приставало: частички ткани, волосы, пыль, грязь, которые потом невозможно было толком удалить. Прямо скажем, отмыть игрушку дочиста не удавалось никогда.

Чем дольше я оставалась в «Обетовании», тем больше я сама себе напоминала такого прилипалу. Слово за словом, мысль за мыслью, немножко тут, немножко там, ничего особенного на первый взгляд, но все это намертво въедалось мне в душу. Стоило мне, лежа без сна после отбоя, вспомнить о Коули, представить, что я целую ее или занимаюсь чем-нибудь еще с ней или с Линдси, да хоть бы с Мишель Пфайффер, как тут же в моей голове раздавался голос Лидии: «Борись с этими греховными порывами». Легко сказать. Наверное, можно было бы не обращать внимания или посмеяться над ее идиотизмом, но нет, теперь этот голос накрепко утвердился в моей голове. А ведь было и другое: осевшие в памяти слова Писания, выхваченные основы веры, примеры из жизни – все это постепенно обволакивало меня, и я уже не задавалась вопросом, где и как я подцепила все это, но начала ощущать их вес.

Я уверена, что частично заслуга в этом принадлежит группе поддержки, которую я теперь посещала. В нашу входили Стив Кромпс, Хелен Шолтер, Марк Тернер и удивительно тощий южанин Дейн Бански, которого я хорошо узнала за несколько встреч, такая уж особенность групповых занятий. Дейн был метадоновый наркоман в завязке, который попал в «Обетование» благодаря стипендии, выделенной ему каким-то мегаприходом в Луизиане.

Мы собирались по вторникам и средам в три часа. Все начиналось с отвратительного скрежета металла по линолеуму – перво-наперво надо было составить стулья в кружок. Потом появлялась Лидия с коробкой салфеток, обязательным атрибутом наших занятий, и сервировочным столиком, на котором дымился чайник. К нему прилагались чашки, банка растворимого какао и «русский чай», смесь, которую Рик заготавливал в огромных количествах, смешивая сухой апельсиновый сок с сухим лимонадом и листовым чаем. Не знаю, почему этот чай назывался русским, наверное, это такая старая космонавтская шутка, но я к нему быстро пристрастилась. Однако что-то попить можно было только во время пятнадцатиминутного перерыва.

Каждая встреча начиналась с общей молитвы. Все, включая Лидию, брались за руки, и тот, чья очередь была сегодня, начинал: «Господь мой, я не молю тебя изменить меня, потому что Ты не совершаешь ошибок, мой грех – это моя вина. Изменение придет ко мне через тебя, Господи. Изменить себя я должен сам». Эти слова нельзя было менять. Если ты ошибался, Лидия останавливала молитву и заставляла начать все заново. В первый раз я все время забывала точные слова, так что получилось у меня только попытки с четвертой.

После этого надо было сжать ладонь соседа, и тот, кто получал твое пожатие, должен был что-то добавить. Обычно это были просьбы дать сил или благодарность Иисусу за возможность собраться всем вместе, в таком роде. Потом слово передавалось по кругу. Бывало, конечно, что молитвы оказывались более конкретными, личными, но редко. Времени для откровений было предостаточно и в течение самого занятия. Нам предписывалось держать глаза закрытыми, чтобы не отвлекаться от Иисуса, но я узнавала ближнего моего по рукам. Пожатие Хелен было крепким, а ладони загрубели от мозолей, которые до сих пор еще не совсем сошли, хотя она уже давно не играла. Кожа Дейна напоминала наждачную бумагу и кое-где растрескалась. Тонкие пальцы Лидии всегда были ледяными. В конце слово возвращалось к тому, кто читал молитву, и ему нужно было закончить церемонию следующими словами: «Гетеросексуальность – это не избавление от гомосексуальности. Избавление – в святости. В святости. В святости». Мне нравилось, когда подходила очередь Дейна говорить эти слова, потому что в его обычной ленивой манере и южном акценте было что-то завораживающее.

Во время занятий нам разрешалось пропускать детские эпизоды и рассказывать о недавних проявлениях гомосексуального влечения или греховного поведения, хотя довольно часто Лидия прерывала наши монологи: «Достаточно, мы здесь собрались не прославлять прошлые грехи, а осознавать и отвергать их» или «Слишком много деталей, Стив! Слишком подробно. Ты помнишь, кто кроется в деталях?» Лишь однажды она попыталась сострить, что трудно поставить ей в вину, потому что веселого на этих встречах было мало.