В поисках правосудия: Арест активов

23. Диппочта

Весна 2015 года

В тот день мы всей семьей отправлялись в путешествие и в полдень садились на рейс Лондон—Лиссабон. Когда раздался звонок, мы с супругой продвигались вслед за детишками к трапу самолета. Звонила Лена Серветтаз, та самая ведущая эфира французского радио, которая сообщила мне об убийстве Бориса Немцова. Безуспешно пытаясь сложить коляску одной рукой и держа розовый рюкзачок принцессы в другой, я сумел ответить ей только после пятого звонка.

— Билл, — с тревогой в голосе сказала она. — Владимиру Кара-Мурзе стало плохо в Москве!

Я замер.

— Когда?

— Он был на встрече. Ему стало очень плохо. Он в больнице.

— Что с ним? — перекрикивая шум аэродрома, спросил я.

— Я не знаю.

Моя супруга оказалась уже впереди нашей процессии и обеспокоенно оглядывалась на меня. Я снова двинулся к трапу и, оставив сложенную коляску рядом с шасси самолета, поднялся на борт.

— С кем он встречался?

— Я не знаю.

— В какой он больнице?

— Этого я тоже не знаю и пытаюсь выяснить.

Добравшись до своего места в салоне и облокотившись на спинку сидения, я сказал Лене:

— Я сейчас в самолете. Перезвоню, как только приземлимся.

Я нажал отбой и засунул телефон в карман. Супруга вполголоса спросила:

— Что происходит?

— Владимиру стало плохо в Москве. Он в больнице, — тихо ответил я.

— Кара-Мурза? — переспросила она так же тихо.

— Да, — кивнул я.

Она побледнела.

— Боже мой.

— Да уж, — согласился я.

Мы усадили детей и пристегнули ремни. Я судорожно пытался дозвониться до наших общих друзей, включая Кайла из Вашингтона, чтобы рассказать им о случившемся и узнать детали, если они им известны. Никто ничего не знал. Дверь закрылась, и самолет начал выруливать на взлетную полосу. Этот трехчасовой перелет был самым длинным в моей жизни.

Мы приземлились, и я сообщил Лене, что снова доступен. Снова набрал номер Кайла, написал Вадиму и Ивану в Лондон, сбросил эсэмэски всем знакомым журналистам в Москве. По-прежнему никакой новой информации. Но поскольку Володя был конфидентом Бориса Немцова, в голову лезли только зловещие мысли.

В тот вечер у нас был семейный ужин в ресторане отеля. Дети были в восторге от каникул и ни на кого и ни на что не обращали внимания. Но мыслями я был далеко и не отходил от телефона.

На следующее утро наконец пришли новости. Российские медиа писали о веерном отказе органов у Володи, вызванном «острой почечной недостаточностью на фоне интоксикации».

«Острая почечная недостаточность на фоне интоксикации» — удобный диагноз, который можно интерпретировать как угодно, но для меня диагноз был ясен: я знал, что Владимира отравили.

Однако позже в тот же день отец Владимира сделал неожиданное заявление. Он предположил, что состояние его сына могло быть вызвано «аллергией», или «стрессами», или даже «недостатком сна». Он сказал: «Это может быть всё что угодно: вчерашний чебурек, банан, яблоко... Я думаю, никакого криминала здесь нет».

Для меня было очевидно, что криминал там был, но я понимал, почему он так поступает. Будучи зубром оппозиционной журналистики, он хорошо знал всю порочность путинского режима и намеренно преуменьшал то, что, несомненно, было покушением на жизнь его сына. Он считал, что поступает так во благо своего ребенка, пытаясь тем самым утихомирить пыл его убийц и спасти ему жизнь.

В этом была своя логика, но проблема в том, что Володя оставался в реанимации в России. И это, думал я, ужасная ошибка. Если режим Путина хочет покончить с ним, то врачи могут просто реанимировать его не так, как нужно в его состоянии, или того хуже, эфэсбэшник может прийти в больницу и закончить начатое.

Пока Володя оставался там, его выздоровление было под угрозой. Нужна была его срочная эвакуация.

Если отец Владимира не мог этого сказать открыто, то я молился, чтобы это сделала Володина жена Женя.

Я позвонил ей домой в Фэрфакс. Я видел ее только раз и едва знал, но это меня не останавливало:

— Если мы не вытащим Володю оттуда прямо сейчас, я думаю, они повторят это снова.

На другом конце провода повисла пауза, но затем она ответила:

— Я полностью согласна. Я уже поговорила с Михаилом Ходорковским. Он отправляет санитарный самолет вместе с реаниматологом из Тель-Авива. Завтра они должны быть во Внукове.

У нее на руках уже был билет на ближайший рейс в Москву. Помимо эвакуации, мы договорились, что ей нужно раздобыть биологические образцы для анализа на Западе. Нужно знать, чем он отравлен, чтобы попытаться найти противоядие. Никто из нас не доверял российским врачам в этом вопросе.

Прежде чем проститься, она добавила:

— Наверное, нужно позвонить в британское консульство.

— Не понял.

— У Володи есть британский паспорт, помимо российского. Он получил гражданство, когда учился в Кембридже.

За всё время, что я знал Владимира, я как-то не задумывался об этом и упустил из вида факт его британского подданства.

Это могло многое изменить. Когда мы пытались вызволить Сергея из тюрьмы, мы не смогли получить официальной помощи ни от одной западной державы. Я всё время слышал одно и то же: «Это печальная история, но какое отношение она имеет к нам?» Теперь же, поскольку Володя был британским подданным, его отравление непосредственно касалось Соединенного Королевства.

Закончив разговор с Женей, я позвонил в посольство Великобритании в Москве и поговорил с сотрудником британского консульства. Объяснив ситуацию, я сказал:

— Мы хотим получить образцы крови для анализа за пределами России. И если нам удастся это сделать, можем ли мы отправить их дипломатической почтой?

— Конечно. Мы очень переживаем за господина Кара-Мурзу. Мы сделаем всё возможное, чтобы помочь ему.

Отлично! Осталось только дождаться, когда Женя получит образцы. На следующий день, в пятницу, ее самолет приземлился в Домодедове в 17:45. После паспортного контроля ее встретили адвокат Володи Вадим Прохоров и его огромный портфель — непременный аксессуар Вадима. Торопливо обнявшись, они прыгнули в машину и поехали прямо в Первую Градскую.

С дороги она набрала меня и спросила:

— Есть новости от англичан?

— Да. Они готовы помочь. Если сможешь получить образцы, они обещали доставить их в Лондон диппочтой.

— Супер. Я постараюсь.

Я должен признать, что в этой непростой ситуации она держалась молодцом.

В восемь вечера Женя и Вадим уже были в больнице. Дама в регистратуре, не отрываясь от мобильника, произнесла словно запрограммированным механическим голосом: «Время посещений закончилось. В выходные приема нет. Приходите в понедельник».

— Извините, — сказала Женя. — Я прилетела издалека к своему мужу, который очень болен. Мне нужно увидеть его сейчас!

— Мне очень жаль, но это невозможно. Пожалуйста, приходите в понедельник, — повторила дама.

— До понедельника он может умереть!

Дама наконец оторвалась от своего телефона:

— В выходные вас может пропустить только главврач.

— Хорошо, давайте я с ним поговорю.

Она вновь уткнулась в мобильник:

— Он будет только в понедельник.

Взбешенные Женя с Вадимом выскочили на улицу. Стоял теплый летний вечер. Солнце начало клониться к закату. В это время года оно садится позже девяти. Женя присела на скамейку и ждала, пока Вадим обзванивал людей, пытаясь найти того, кто смог бы помочь вернуть главврача в больницу в пятницу поздно вечером.

Вадим позвонил Евгении Альбац — главному редактору популярного в интеллигентских кругах журнала «Новое время». Именно в этом журнале в 2008 году появилось сообщение о том, что ФСБ получила взятку в 6 миллионов долларов за арест Сергея. Москва боялась Евгению, но уважала. Она сделала несколько звонков, и через час на парковку больницы въехал седан последней модели. Из него вышли двое: один коренастый, бритый налысо, с красиво подстриженной бородой цвета соли с перцем, другой — повыше, черноволосый, с прищуренными глазами. Они подошли к Жене и Вадиму. Тот, что с прищуром, оказался главврачом. Второй молчал.

— Пойдемте, — сказал главврач с ноткой досады в голосе из-за прерванного отдыха.

Они прошли к нему в кабинет. Женя с Вадимом сели напротив стола, а второй сел в кресло возле стены.

Директор сложил руки на груди.

— Чем могу помочь?

— Я хочу знать, что с моим мужем.

— Ваш муж находится в отделении интенсивной терапии под наблюдением доктора Проценко, — директор кивком головы указал на своего молчаливого компаньона. — У него отказ многих органов, и я боюсь, что положение очень серьезное.

— Насколько серьезное?

Не поднимая глаз и избегая ее настойчивого взгляда, главврач ответил:

— По моему мнению, процентов пять.

Женю начало колотить. Сделав три глубоких вздоха, она спросила:

— В чем причина?

— Либо пищевое отравление, либо его медикаменты, — неуверенно произнес главврач.

— Его медикаменты?

Володя принимал циталопрам, обычный антидепрессант, и безрецептурный назальный спрей от аллергии. Евгения знала, что эти два препарата никак не могут вызвать веерный отказ органов. Если бы это было так, то десятки миллионов людей, страдающих от различных форм депрессии и аллергии, падали бы замертво по всему миру.

— Вы проверили кровь на отравление ядами? — спросила она.

— Зачем кому-то травить вашего мужа?

— На это есть много причин. Он был заместителем Бориса Немцова, а Борис был убит всего три месяца назад!

Главврач покачал головой:

— Это никак не связано.

Женя собрала всю свою волю в кулак, сохраняя спокойствие.

— Я собираюсь перевезти мужа завтра, — сказала она. — Санитарный самолет ждет нас во Внукове.

— Послушайте, — сказал директор, — вашего мужа нельзя перевозить. Его нельзя даже перемещать из одного угла палаты в другой. Он не переживет перевозку в аэропорт, не говоря уже о перелете.

— Тогда мне нужно дополнительное мнение. Здесь есть израильский врач из Тель-Авива. Я хочу, чтобы он осмотрел Владимира утром.

— Госпожа Кара-Мурза, — обратился к ней директор уже более снисходительным тоном, — зачем вам еще одно мнение?

— Зачем мне еще одно мнение? — повторила Женя, наклонившись вперед. — Вы только что сказали, что не проверяли его на яды, в то время как у моего мужа все признаки отравления!

Главврач ответил с некоторой издевкой в голосе:

— Представьте себе поезд. И этот поезд сбил вашего мужа. Вас действительно волнует, что это за поезд? Нет. Вам важно спасти своего мужа. Именно это мы и пытаемся сделать.

Окончательно утратив самообладание, она крикнула:

— Именно это я и пытаюсь сделать! Я получу дополнительное мнение, и мы проведем токсикологический анализ сами. Мне нужны образцы его крови, и сейчас же!

Так с ним еще не говорили.

— Никаких иностранных врачей в моей больнице не будет, и никаких образцов тоже, — объявил главврач. — Без доверенности вы не можете просить ни о чем подобном.