Воровской орден

ОБЕЩАНИЕ СЛЕДОВАТЕЛЯ МАТЕРИ УБИТОГО

Они были расстреляны восемь лет назад. Сергей Овчинников и Юрий Лисуненков. За ними тянулся длинный шлейф грабежей, насилий. Наконец, они совершили убийство. Лисуненков не стал даже писать прошение о помиловании. Человек неглупый, он внимательно перечитал приговор и понял: высшая мера неизбежна.

Поздним вечером втроем (с ними была девка) они попросили незнакомого водителя «Жигулей» Владимира Г. отвезти их в Донское. Это больше десяти километров езды по горной дороге. Да и клиенты навеселе… Но Владимир Г. — перворазрядник по боксу — был уве-рен в себе. Откуда он мог знать, что Овчинников, севший справа, сжимал большой рыбацкий нож с зазубринами на лезвии.

Вскрытие потом показало, что первым же ударом была проткнута печень. Но Владимир Г. продолжал защищаться. Его выволокли из машины и стали бить ногами, камнями, колоть ножом. Потом бросили тело в багажник и повезли прятать в знакомую пещеру.

— Включите громче музыку! — потребовала девка.

Она первая услышала стоны владельца «Жигулей». Но громкость не помогла.

— Вы что? Добить не можете? — взвизгнула девка.

Владимира Г. вытащили из багажника и еще долго били, но никак не могли убить. Не исключено, что головорезы просто растягивали удовольствие. Девка уже билась в истерике. Тогда Овчинников, с трудом оторвав от земли валун, опустил его на голову Владимира Г.

Труп спрятали в пещере, в самом гиблом месте. Возвращались уверенные, что все шито-крыто. Но у ГАИ было какое-то профилактическое мероприятие, проверяли каждую третью машину. Убийцы не остановились. Как можно — весь салон и багажник в крови. Дальше было, как в кино. Уходя от погони, перевернулись, отделались легкими ушибами и скрылись.

Спустя примерно неделю милиция устраивает рейд по симферопольским подпольным притонам и задерживает ту девку. Она проговаривается. Из ее слов становится ясно, что ей что-то известно об убийстве Владимира Г.

Вести дело поручили 36-летнему следователю прокуратуры Юрию Мешкову. Машина со следами крови и отпечатками пальцев предполагаемых убийц была обнаружена. Труп найден. Фамилии убийц девка назвала. Осталось найти их. Но не тут-то было.

— Ни одно мое поручение оперуполномоченными не выполнялось, — говорил мне Мешков. — Например, нужно было прочесать довольно оольшую территорию для того, чтобы найти нож с зазубринами и следами крови Владимира Г. У меня были адреса квартир, где могли скрываться Овчинников и Лисуненков. Но как только я должен был вот-вот их взять, всякий раз выяснялось, что убийцы только что ушли.

— У тебя были какие-то догадки на этот счет?

— Во-первых, из «Жигулей» пропал автомобильный магнитофон. И едва ли те, кто это сделал, были заинтересованы в том, чтобы я все раскопал. Во-вторых, возьмем родителей убийц. Член военного трибунала, работник обкома партии… В-третьих, меня начали торопить: передавай дело на эту девку в суд. Пусть получит срок за соучастие. А я знал: как только ее осудят, дело будет похоронено. В-четвертых, я уже сказал: все мои поручения, связанные с розыском, не выполнялись, а убийцы вели себя так, будто им было известно, в каком направлении идет расследование.

Время от времени мать Владимира Г. приходила к Мешкову в кабинет. Сидела, вся в черном, молчала. А Мешков, глядя на нее, санитарку поликлиники, видел растерзанное тело ее сына, простого слесаря.

— Я знаю, вы очень хотите найти их, но у вас ничего не получится, — сказала однажды женщина. — Мне в милиции все объяснили. Не тратьте силы, Я все понимаю.

И добавила слова, которые, наверное, от кого-то слышала:

— Говорят, что в конце концов правда торжествует, но это неправда.

— Знаешь, — вспоминал Мешков, — когда я услышал эти слова, во мне все перевернулось. Ведь эта женщина высказала недоверие, точнее, неверие не только в меня. Она сказала о том, что простые люди, чьи-то жертвы, уже не могут рассчитывать на справедливое возмездие. Это было для меня, как ножом по сердцу. И я в запале пообещал, что буду искать убийц сам по себе. А если не найду, уйду из прокуратуры.

Он привлек к розыску ножа знакомых студентов, а также ребят из горноспасательной службы. И нож, на котором оказалось самое необходимое — следы пальцев Овчинникова, был в конце концов найден. Оставалось разыскать владельца ножа и его сообщника. Но тут снова началось постоянное запаздывание.

— Однажды даже так было. Мне нужно ехать брать их, а меня вызывают в городскую прокуратуру и дают взбучку за то, что медленно идет следствие! Я подключил к розыску тех (в прокуратуре и милиции), на кого мог положиться. И от них вскоре узнал, кто меня опережает.

И все же мешать Мешкову становилось все труднее. Документы он теперь хранил не в своем служебном сейфе, а в более надежном месте. В свои планы посвящал, тут я повторюсь, только наиболее доверенных лиц. И преступники, почуяв, что Мешков, действуя сам по себе, становится непредсказуемо опасным, принимают самое лучшее решение — уехать из Симферополя и отсидеться в какой-нибудь глуши.

Только они не учли, что Мешков, не связанный больше необходимостью информировать уголовный розыск о каждом своем шаге, получил самое главное преимущество. Те, кто мог навести на след убийц, зная, что Мешков ведет независимое расследование, не боялись быть с ним откровенными. Наконец, уже в цейтноте, к концу отведенного на следствие трехмесячного срока, Мешков узнал адрес тетки Лисуненкова, проживающей в Ташкенте. Где-то там, и только там, предполагает он, могли скрыться преступники.

По инструкции, конвоировать подозреваемых в убийстве должны четыре человека. Здесь же нужно было искать и задерживать.

— Ничем помочь не можем. Обращайся в милицию, — сказали в следственном управлении Крымской области.

В милиции Мешкову пообещали дать «максимум одного» оперуполномоченного. Назову его Витей Ивановым, потому что не могу скрыть, что он, хотя и помог Мешкову, но в решающий момент чуть не подвел.

Оставалось получить командировочное удостоверение и деньги. Не давали! По той простой причине, что не следовательское дело куда-то ехать, кого-то задерживать. Это дело оперуполномоченных. Мешков уже хотел ехать на свои деньги. Но тут его неожиданно поддержал прокурор области Николай Иванович Корнеев:

— Выписывай командировку на столько дней, насколько нужно. В случае успеха шли телеграмму. Встретим. Спеши. Срок истекает.

— Дайте хоть какое-нибудь оружие, — просил Мешков в милиции. Дали одному Вите Иванову.

— Не забудь взять двое наручников! — предупредил его Мешков.

Наручники для него, честно говоря, были куда важнее оружия.

Здесь пора сказать, что до учебы на юридическом факультете Московского государственного университета Мешков проходил службу на границе и получил хорошую выучку. Слыл мастером рукопашного боя. Потом, уже в Симферополе, занимался дзюдо, джиу-джитсу и каратэ, получил коричневый пояс.

В общем-то, он мог бы ехать и один. Но где бы он в этом случае взял наручники? Проблема обратной доставки убийц в Симферополь — в сроки, ограниченные рамками следствия, — была для него куда важнее проблемы розыска и задержания. По крайней мере, он так тогда считал. 36 лет — это все-таки такой возраст, когда накопленная опытность причудливо совмещается с почти мальчишеской самоуверенностью. Чего греха таить, Мешков был очень уверен в себе.

Чтобы правильно понять, почему в дальнейшем он действовал, мягко говоря, нестандартно, нужно сказать, что, как всякий серьезно увлекающийся восточной школой единоборств, Мешков был глубоко погружен и в философскую специфику этой школы.

— Японцы мыслят по-другому, не так, как мы, — объяснял он мне. — Есть у них такое понятие — сатори. Ударение на первом слоге. Означает — озарение. Там, где мы, европейцы, идем к чему-то логическим путем, японцы идут путем сатори, в котором проявляется весь накопленный опыт, вся внутренняя сущность человека, в высшей степени обостренное эмоциональное восприятие каждой сложной ситуации. Ну, например, был у меня такой случай. Совершено убийство, причем с особой жестокостью. Просто изуверское. А следов убийцы — никаких. Вызываю мать убитого на место происшествия, в квартиру ее сына. Прошу внимательно осмотреть все вещи: нет ли чужих. Смотрит. «Нет, все наше». Еще раз прошу. Снова: «Нет, все наше». Меня уже мелкая дрожь бьет. В частности, оттого, что вынуждаю страдать и без того убитого горем человека. «И вы все же еще раз посмотрите!» И мать неожиданно указывает: «Вот эта куртка не сына». И тут только мне становится до конца ясно, почему я так упорствовал. Потому что убитый и убийца общались долго. В комнате было жарко. Убийца не мог не снять с себя все, что можно было снять. А потом, зверски убив, не мог хладнокровно все на себя надеть. Вот такое прочтение ситуации тоже входит в явление сатори.

Как только прилетели в Ташкент, Витя Иванов сказал, что надо обратиться за помощью в местную милицию.

— После того как мы скажем, что нам надо, — ответил ему Мешков, — можно будет брать обратный билет.

Вите дальше не надо было ничего разжевывать. Но после этих слов он явно погрустнел.

— Пойдем сразу к тетке Лисуненкова, — сказал Мешков. — Если они там, будем брать.

— Ты в своем уме? — возмутился Витя. — Нужна установка. Нужно блокировать квартал. Нужно их выпасти. А так — лезть на пулю или нож… Чего ради?

— Тогда я пошел один, — сказал Мешков.

Нужно отдать должное Вите Иванову. Он догнал Мешкова, и они пошли вдвоем.

— Где ваш племянник? — спрашивал Мешков женщину.

— Не знаю. — чуть не божилась она.

А по глазам было видно; знает!

— Где он? — повысил голос Мешков.

— Турткуль, — невольно вылетело у женщины…

— Пустыня. Мазанки. Верблюды. Едем сами по себе. Государства за спиной нет. Витя совсем скучный стал, — со смехом вспоминает Мешков. — Наконец мы в Турт-куле. Вижу, идет капитан милиции. Я его окликнул и жестом показал: подойти!

— А почему сам не подошел?

— Так я ж тебе говорил про сатори. Чувствую: если я сам подойду, да буду все объяснять, да взывать к его сознательности, он не отреагирует как надо. И вот вижу: у него голова, как башня у танка, медленно-медленно поворачивается. Навел на меня глазки, ощупал, но подошел. Витя ему под нос свои «корочки». А там — большими буквами — МВД СССР! Приходим в отдел. Вижу, сотрудники явно подшофе. Какое-то барахло разбирают. Капитан их выгнал. Кладу перед ним фотографии Овчинникова и Лисуненкова. «Видел таких?» Качает головой: нет, не видел. А по глазам вижу: видел! Не мог не видеть. В тех краях каждый человек на виду. Тогда я ему говорю: «Если ты нам поможешь, то ты уже не капитан. Ты уже — майор! А если не поможешь, то я не ручаюсь, что ты не станешь старшим лейтенантом». Все сразу понял капитан, дал машину и указал, куда надо ехать. В соседнюю ПМК — передвижную механизированную колонну.

Не буду тебя томить. Они, конечно, были там. Но тут вот что нужно учесть. Лисуненков — с его золотыми руками — починил списанный экскаватор. И этот экскаватор работал. Погрузка грунта в одну автомашину стоила 50 рублей. А машин приходило за день бог знает сколько. Во-первых, дикая производительность труда. Все-таки вместо одного экскаватора работало два, а по документам — один. Во-вторых, начальство имело вместе с Лисуненковым и Овчинниковым ежедневный гарантированный куш. А подчиненные, прежде чем ответить на мои вопросы, поглядывали на начальство. «Не знаем. Нет у нас таких». А я опять нутром чую. Узнали по фотографиям! Здесь они!