Воровской орден

ПОСЛЕДНИЙ ТРЮК?

В СИЗО у Головкина изъяли записку, которую он написал, но не успел передать по назначению. Почти изящный почерк. Ни одной помарки.

«Здравствуй, дорогая мамулечка! Вот и вылезла наружу самая страшная моя тайна. Все это началось у меня давно, еще в школе. Тогда это были только мечтания, а потом, по мере появления возможностей, появилось и желание использовать эти возможности. Я понимаю, да и раньше понимал, сколько горя могу принести тебе и всем родным, но ничего не мог с собой поделать. Мне стыдно. Я чувствую себя, как инопланетянин. Можешь представить себе, как трудно мне находиться в одном обществе с людьми, у которых такие же дети, каких я убивал…»

У Головкина был один шанс избежать вышки — вызвать сомнения у судьи и заседателей. Авось назначит повторную экспертизу. Авось психиатры признают-таки невменяемым. А тут в каждой строчке — обратное подтверждение. Не только сознавал, что творит, но даже осуждал себя. Осуждал и… не мог остановиться. С одной стороны, судья, читая эту записку, не может не сделать вывод, что в обвиняемом есть что-то человеческое. А с другой стороны, есть в нем и нечто такое, чему он не мог противиться, что было выше его желания сохранить в себе человеческое.

Такая линия поведения просматривается с момента его ареста. «Спустя несколько дней после задержания, — говорил он психиатрам, — страх перед возмездием сменился чувством облегчения: наконец-то все кончилось и больше никогда не повторится».

На вопрос, почему не заводил семью, он ответил в том же ключе: «Боялся, что сделаю с собственным сыном то же самое, что и с теми мальчиками».

А потом после трех судебных заседаний совершил попытку самоубийства. Точнее, имитацию самоубийства, если учесть незначительность повреждений, которые он нанес самому себе.

Если так, то и записка — тоже трюк, преследующий простую цель — настроить судью и заседателей на то, чтобы они видели в нем не чудовище, а человека.

(Печальнее всего то, что это действительно так. Зверем его не назовешь. Ни одно хищное животное даже отдаленно не сравнится с ним в изуверстве и жестокости.)

Но — смотря какого человека!

Головкин понимал, в кого превращает его мерзкая страсть, но не сделал попытки обратиться за помощью к медицине. Он мог целых два года удерживать себя от нападений, зная, что его ищут.

Считается, что такие изверги вырастают в семьях, где взаимоотношения родителей и воспитание детей построены на систематическом унижении и насилии. Психиатры проанализировали и эту вероятность. И пришли к выводу: да, унижение было, было и насилие. Но не физическое. И вовсе не в кричащих формах. В пределах нормы.

Не исключаю, что решающий толчок к садизму Головкин получил, когда сам подвергся сильному избиению хулиганами. Показательный пример того, как за жестокость, проявленную одними, расплачиваются ни в чем не повинные. Расплачивались мальчики.

Но вспомним: он начал мечтать о сексуальном садизме и манипуляциях с трупами почти ребенком. Разве такие фантазии — норма? Откуда это у него?

И это все же болезнь? Или остается предположить, что так, видимо, устроено человечество. Есть гении, непревзойденные таланты, чьи достоинства часто не поддаются объяснению. И есть потрясающие негодяи, превосходящие все нормы зла, от чьих деяний стынет кровь. Первые вбирают в себя все лучшее, что вырабатывает человечество. Вторые — все самое порочное и мерзкое. И вероятнее всего, от нас самих (от нашего состояния умов и душ) зависит, кого больше породит наше время: гениев или людоедов.