В поисках правосудия: Арест активов

22 марта 2017 года должно было состояться судебное заседание, на котором Николай хотел представить переписку и открыть дело Магнитского в связи с новыми обстоятельствами.

Но на заседание он не пришел.

За день до этого, 21 марта после полудня Юле на работу позвонила Диана. Она рыдала: «Мама, папа упал с крыши!» Гороховы жили на последнем этаже пятиэтажного дома в Москве в квартире с большим балконом. То есть Николай упал с высоты около 16 метров.

В тот день Николай был на балконе и поднимал ванну и строительные материалы для ремонта квартиры через балкон с помощью лебедки, которую он не раз использовал для этих целей. Конструкция была проверенной и безопасной.

Юля попыталась узнать хоть что-нибудь, но Диана была в шоке и не могла связно говорить. Прервав разговор, Юля набрала телефон неотложной помощи 112, чтобы узнать, не поступал ли к ним кто-нибудь с характерными травмами. И хотя Москва — огромный мегаполис, население которого примерно равно населению Нью-Йорка, диспетчер сразу ответил: «Да, похожего мужчину доставили в Боткинскую больницу на вертолете».

Юля позвонила в больницу. Там подтвердили, что Николай у них, но отказались сообщать детали по телефону.

Она выбежала из офиса и помчалась в больницу на метро. Не успев отдышаться, Юля попросила в регистратуре разрешения увидеть мужа.

Ее ждала такая же стена безразличия, как и Женю Кара-Мурза до нее. Ей сказали, что Николай в реанимации, и отправили ждать в комнату для посетителей рядом с регистратурой. Но оттуда ей не было видно коридор, соединяющий реанимацию с лифтами, и, боясь пропустить перевозку Николая, Юля села на пол прямо в коридоре и стала ждать.

Через четыре часа из реанимации появилась каталка с Николаем в сопровождении медсестер. Юля кинулась к нему. Его глаза были открыты — точнее, правый глаз. Левый был полностью забинтован. Вся левая сторона лица была сплошной гематомой с глубокими ссадинами.

Юля звала его, но в ответ он лишь стонал. Не останавливаясь и не реагируя на ее просьбы дать ей хоть минуточку побыть с мужем, медсестры втолкнули каталку в лифт, показывая жестами, что ей с ними нельзя.

Потерянная, она еще два часа оставалась в больнице, умоляя медсестер и администраторов позволить ей поговорить с врачом. Но стена безразличия бубнила: Николай в отделении интенсивной терапии, часы посещения закончились, приходите завтра в отведенное время. Около десяти вечера за ней заехал друг семьи и отвез ее домой. Ночью она почти не спала.

На рассвете Юля задремала, но ее разбудил телефонный звонок. Она услышала едва знакомый мужской голос. Звонивший представился Ильей. Через минуту она припомнила — это знакомый Николая по институту, которого она видела всего пару раз.

Напомнив ей, кто он, Илья вдруг заговорил жестко, без всякого сочувствия:

— Наверно, вы ожидали подобного?

— Чего именно?

— Ну, не моего же звонка. Того, что случилось с Колей... Кстати, как он? — спросил он как бы между прочим.

— Плохо. В реанимации.

— Вы думаете писать заявление?

— Я... я не знаю, — растерянно ответила Юля. Она еще не успела подумать о полиции.

— Я не советую. Всякое может случиться, пока он в больнице.

Это прозвучало как угроза.

— Мне пора, — только и смогла ответить Юля и повесила трубку.

Так! Выбросить этого Илью из головы, встать с постели, заварить чай, помочь Диане собраться в школу и снова мчаться в больницу в установленные часы приема.

В регистратуре сказали то же самое:

— К нему нельзя.

— Но почему?

— Он без сознания.

— Ну и что?

— Мне очень жаль, но к нему нельзя, — повторили в регистратуре.

Что это за больница такая — жену не пускают к больному мужу? Юля бродила по приемному покою, надеясь, что либо Коля придет в сознание, либо врачи передумают и разрешат с ним увидеться. Не произошло ни того, ни другого. В три часа она вынуждена была уйти: «установленные часы посещения» закончились.

Вечером ей позвонил Саша, коллега мужа, спросить, как дела у Коли и не нужно ли ему чего. Рассказав о своем дне, она поделилась и историей о странном и тревожном звонке Ильи, и его настоятельной рекомендацией не обращаться в полицию.

— Наоборот, — категорично сказал Александр. — Обязательно надо это сделать. Это защитит Колю.

Наутро Саша был у Юли и помог ей составить заявление с описанием произошедшего. В конце она указала, что считает случившееся преднамеренным покушением на жизнь мужа как месть за его работу по делу Магнитского.

Вместе с Александром она подала бумагу в ближайшее отделение полиции, передав ее дежурному. Тот бегло просмотрел заявление и рассмеялся. «Вы серьезно? Ваш муж не такая уж важная птица, чтобы его убивать!» — сказал он. В течение пятнадцать минут они пытались объяснить ему, почему они так считали, но дежурному это было неинтересно. Тем не менее Юля оставила заявление у него.

Во второй половине дня в больнице ей наконец-то разрешили повидаться с мужем. Отделение интенсивной терапии располагалось на последнем этаже и представляло собой одну большую палату, полностью заполненную несчастными пациентами. Некоторые стонали. Их разъединяли только хлипкие занавески, но объединяло страдание. Николай был в сознании, но его речь было не разобрать. Он постоянно повторял: «Зачем ты здесь?» — по всей видимости, не понимая, кто она, и: «Как остальные?» Юля не понимала, кого он имеет в виду.

Николай был жив, и Юля этому радовалась, но страх, что травма головы может привести к необратимым последствиям, сжимал ее сердце. Ей до сих пор не дали медицинского заключения, и врачи почти ничего не говорили. Но было трудно представить себе, что падение 53-летнего мужчины с высоты шестнадцати метров пройдет бесследно. Она сидела рядом с ним столько, сколько позволяли «установленные часы», и ушла домой в тумане неопределенности.

Когда она подошла к подъезду, туман сгустился еще больше. Ее ждали два полицейских, один из них с включенной камерой. Сразу стало понятно: они здесь не для расследования. «Когда вы заберете свое заявление?» — требовательным тоном спросил тот, что не снимал.

Юля посмотрела на них и, не проронив ни слова, пошла наверх.

Проснувшись утром, она обратила внимание на полицейскую машину рядом с домом. Набрав маму, Юля попросила проводить Диану в школу, на случай если полицейские решат остановить ребенка.

Полицейская машина была там же, когда Юля вышла, чтобы отправиться в больницу после обеда. К ней снова подошли полицейские с камерой и рявкнули: «Вы заберете заявление?» Не ответив, она прошла мимо.

К счастью, в больнице никто из них ее не ждал. Николай был в сознании, но оставался в отделении интенсивной терапии.

За ночь его состояние значительно улучшилось. Теперь он полностью осознавал, кто она, но всё еще пытался понять, почему он здесь. Улыбаясь, Юля взяла его за руку. Он попытался улыбнуться в ответ, но травмы исказили лицо болью. Он спросил, всё ли в порядке с Дианой, и поинтересовался, как мы в Лондоне. Юля начала бойко рассказывать, что с Дианой всё хорошо, но она жутко переживает, и что мы благодарны небесам, что он выжил.

Юле наконец-то дали ознакомиться с медицинской картой. У Николая была раздроблена нижняя челюсть, сломано одиннадцать ребер, жуткое внутреннее кровотечение, закрытая черепно-мозговая травма, сотрясение мозга и сильное повреждение левого глаза с глазницей. На удивление, руки и ноги были в порядке, сердце, легкие и другие жизненно важные органы — тоже. Впереди месяцы мучительного выздоровления, ряд пластических операций по реконструкции лица, зрение будет ослаблено и, по всей видимости, надолго, но по сравнению с тем, что могло случиться, — это было чудо.

Они проговорили до окончания «установленных часов». И хотя Николай не мог вспомнить момент своего падения, он помнил почти всё, что предшествовало этому. Ванну, из крепкого пластика, подержанную, но в хорошем состоянии, он заказал онлайн, а доставили ее трое грузчиков транспортной фирмы. С ними он договаривался в начале недели. Они также должны были забрать у другого продавца несколько поддонов с гипсокартоном. Поскольку они жили на последнем этаже, было проще поднять всё через большой балкон с помощью лебедки, чем по лестнице. Николай был на крыше с одним из грузчиков, работавших с лебедкой, а двое других помогали снизу. Сначала подняли гипсокартон, а затем прикрепили ванну. На этом его память обрывалась.

Следующее, что помнил Николай, — это то, что он очнулся в отделении интенсивной терапии. Провал в памяти был больше трех дней. Каким-то образом Николай, ванна и лебедка оказались на земле. Николай упал левым боком на ванну, а головой сильно ударился о тротуар. Там осталась лужа крови.

Удивительно, но на Коле всё заживало как на собаке, и через десять дней он уже вышел из больницы на своих двоих. Около дома их опять поджидали полицейские — те же, которые подкарауливали Юлю каждый день. Николай был взбешен, но слишком ослаблен для разговора с ними, поэтому они с Юлей прошли мимо, как будто тех не существовало.

Пока Николай поправлялся дома, полиция не прекращала изводить семью. Они вручили всем, включая Диану, повестки, угрожали Юле уголовным преследованием за дачу «ложных» показаний, требовали от Николая подписать заявление, что это был несчастный случай, донимали семью постоянными звонками на мобильные, номера которых взяли неизвестно где. Дошли даже до того, что, разыскав Диану «ВКонтакте», отправили ей сообщение с указанием немедленно обратиться в полицию.

Но это колоссальное давление не возымело ровным счетом никакого эффекта. Юля не отозвала свое заявление, Николай не подписал никаких бумаг, а Диана и не думала с ними связываться. Гороховы не собирались идти у них на поводу, но это не помешало ментам, как всегда, списать всё на несчастный случай: ванна была слишком тяжелой, а лебедка — ненадежной.

На самом деле всё было наоборот. Ванна не была тяжелой. Грузоподъемность лебедки составляла более 450 килограммов, а ванна весила меньше 120 килограммов. В тот день, прежде чем поднимать ванну, лебедку использовали для подъема трех гораздо более тяжелых грузов — поддонов с гипсокартоном. Фотографии с места происшествия указывали, что противовесы были намеренно повреждены, что и сделало лебедку неустойчивой.

Возможно, самым ярким доказательством был протокол осмотра места происшествия, составленный полицейскими, прибывшими на вызов. Они взяли свидетельские показания только у двух из трех грузчиков. Как будто третьего просто не существовало (никто до сих пор не знает, кто это был). Оба допрошенных солгали, сказав, что никто не поднимался наверх к Николаю, поддоны с гипсокартонном они переносили вручную по лестнице, а лебедку использовали только для поднятия ванны. А еще этот звонок Ильи с угрозой! Всё это не билось.

7 апреля, через две недели после происшествия, Николай подал более исчерпывающее и расширенное заявление о преступлении. Но, как и ожидалось, это не изменило поведение полиции, и они отказались проводить расследование.