Сумасшествие вдвоем (часть I)

Глава 7

Дика, печальна, молчалива,

Как лань лесная боязлива,

Она в семье своей родной

Казалась девочкой чужой.

А.С. Пушкин

Как только приходят свежие компоненты для зелий, я, как обещал, отношу Лили мешочек лунного камня. Я подозреваю, что она уже раздобыла камень, но раз мы договаривались... Класс трансфигурации находится недалеко от класса ЗОТИ, и я удивляюсь, что не застаю Лили сразу после уроков. Куда она успела подеваться?

Студенты с бодрым гиканьем разбежались, но на столе Лили всё ещё лежат раскрытые книги и несвёрнутые пергаменты с практическими задачами. А на партах пищат получашки-полумышки разной степени заколдованности. На столе перед преподавательским — место отличника — какое-то новое дарование умудрилось сотворить вполне приличную мышь, правда, в горошек, и эта мышь ошалело мечется по клетке. На первом курсе Лили слезами заливалась, когда узнала, что мышек потом превращают обратно в чашки. Спорю, она их теперь доделывает и выпускает в живую природу. Они симпатичные, они не похожи на жирных кусачих крыс.

Можно оставить лунный камень на видном месте. Не стоять и не поджидать здесь Лили с ценным грузом. Но я стою. Подхожу к столу и провожу рукой по поверхности. Её стол. Это так странно. Очень, очень долго я хранил все наши дурацкие школьные записки, все клочки пергамента с пометками её рукой. Я ношу с собой даже листок со списком ингредиентов, который она дала мне совсем недавно. Привычка. Теперь передо мной несметные груды сокровищ. Многие дюймы, исписанные её лёгким летящим почерком. Безумно, непередаваемо, странно. Я начинаю машинально сворачивать свитки, раскладывая их по номерам. Мне просто нравится прикасаться к её записям — почти, как к её руке. «С любовью. Лили».

Я не сразу понимаю, что за звук слышу позади себя. Оборачиваюсь и невольно тянусь за волшебной палочкой. Я не помню, что вызывал Патронуса, но я так навострился создавать его, что делаю это почти неосознанно. Надо бы развеять, а то Лили решит, что я не в себе. Ладно Патронус у меня предательский, вдобавок я хожу с ним повсюду! В следующую секунду я понимаю, что действительно стал плохо соображать. Это не Патронус — она живая. Живая серебристая лань. А звук — это цоканье копыт по полу. Я не знаю, почему это так меня потрясает. Она же преподаёт трансфигурацию, значит должна в кого-то превращаться. Ещё бы! Её было, кому учить. И Лили всегда была очень способной. Просто... я знать не знал, что она анимаг! Я опускаю палочку и в каком-то помрачении ума протягиваю другую руку, по привычке к фривольному обращению с Патронусом. Слава Мерлину, я вовремя отступаю! Погладить по носу лань всё равно, что почесать Минерву за ушком. Да что со мной?!

— Лили, я оставил на столе лунный камень, — говорю я почти нормальным голосом.

Зелёные глаза лани становятся глазами волшебницы, она в мгновение ока возвращается в нормальный облик. Молодец.

— Спасибо. У меня он как раз закончился, — Лили поправляет волосы, хотя с волосами всё в порядке.

Думаю, её смутило моё ошарашенное лицо. С чего бы мне так смотреть, если преподаватель Трансфигурации просто вышел из анимагической формы? Экое диво! Мне хочется спросить, а она зарегистрированный анимаг? Но я удерживаюсь, чтоб не показаться идиотом. Конечно, зарегистрированный, раз работает в школе! Пора бы прийти в себя, но я никак не могу.

— Вот, пытаюсь заинтересовать студентов. И сама оживляю в памяти анимагию, — Лили несколькими движениями палочки доделывает всех мышек и левитирует их в общую клетку на преподавательском столе. — Я давно не тренировалась. Как со стороны?

— Пятна можно сделать отчётливей. И копытца должны быть раздвоенными, — отвечаю я, собравшись с мыслями.

— Кто ещё скажет правду?! — вздыхает Лили, собирая свои бумаги. — Спасибо, буду тренироваться, пока кто-нибудь из детей не заметил.

У меня уже два «спасибо» от неё.

— Не за что, обращайся.

Лили кивает, убирая мешочек с лунным камнем в карман мантии. Сегодня она в светло-зелёном. Этот цвет ей тоже очень идёт — и к волосам, и к глазам. Лили, Лили... Яду мне, яду.

Лили уже направляется к двери, левитируя перед собой клетку с пищащим сервизом, но вдруг оборачивается на полдороге.

— Северус, как ты себя чувствуешь? — спрашивает она с беспокойством.

Прекрасно, Лили, прекрасно. С тех пор, как ты воскресла, я вообще себя не чувствую.

Я пожимаю плечами:

— Обычно. Почему ты спросила?

— Ты очень бледный, — отвечает она, внимательно на меня глядя. — Это не из-за...

Она не знает, как сказать, она опять боится быть резкой и просто дотрагивается рукой до своей шеи. Я заворожëнно слежу, как её пальцы задевают выбившуюся из пучка рыжую прядку, как тонкий ободок кольца вспыхивает и гаснет в свете мягкого осеннего солнца. Может, у меня шарф сбился? Я машинально проверяю это, копируя её жест. Да нет, всё в порядке.

— Нет, всё в порядке.

Она опять улыбается, выражает надежду увидеться со мной за ужином и уходит. А я задерживаюсь в кабинете трансфигурации. Это место теперь тоже часть Лили, и мне здесь хорошо. Я рассеянно подхожу к окну и упираюсь лбом в стекло в надежде охладить голову. Я виноват, и я хотел бы помочь ей, но не знаю, как. Я не понимаю, что должен делать. Почему вообще мне кажется, что надо что-то делать?

Я пытаюсь представить, как поступил бы на моём месте Джеймс Поттер, захоти он достучаться до Лили. Но мне это недавно наглядно продемонстрировали Левикорпусом, так что тут нечего представлять. Я, конечно, могу завалить её сына «троллями» и через день выгонять с уроков, но я хочу не разозлить её, а пробудить. К тому же, Поттер-младший воспримет всё как должное. Трагизм имел бы место, если бы на предыдущих шести курсах дело обстояло иначе. Лучше не буду его трогать, пусть сидит в своих «У» и «В» (по праздникам) и скажет спасибо маме. Ну и Волдеморту, который худо-бедно натаскал его по ЗОТИ.

«Не поджечь ли башню Гриффиндора? Чуть-чуть. Для остроты ощущений», — думаю я с тоской, глядя, как на квиддичном поле тренируется команда пурпурно-золотых. Погода самая подходящая для полётов. Немного пасмурно, но ветра нет. Верхушки деревьев в Запретном лесу за спортивным полем уже перелиняли в буро-жёлтый цвет. Н-да, осень. В Подземельях смена времён года почти не чувствуется. Там может быть только более или менее сыро и более или менее холодно. А оказывается, уже октябрь.

Пока я стою в прострации, Поттер успел дважды поймать снитч, но всякий раз спокойно его отбрасывал и продолжал тренировку. По-моему, квиддич ему наконец поднадоел. А то он даже после истязаний Драко Сектумсемпрой рвался на поле! Почему-то не в Азкабан и не к тётке-маггле.

А нет, всё нормально. Я не могу сдержать раздражённой гримасы — Поттер ловит снитч в очередной раз и начинает выписывать на метле восторженные кульбиты. Вся команда ликует, кидается его обнимать и щетинящейся мётлами гурьбой опускается на игровое поле. Однако.

Но далёкая фигурка в светло-зелёной мантии, в первом ряду почти пустых трибун объясняет всё. Объясняет, кто и за кем приехал в школу. И почему Лили так важно находиться в замке. И что это за пряничный домик под названием Хогвартс. Не только для неё — для всех, кто слетелся сюда после войны. Обнимемся покрепче, и будет нам полегче. Я злой, и я не хочу обниматься. Разве что с Лили.

Я размышляю о гигантском спектакле, в котором её мальчик называется школьником и радуется детским победам. Об огромной семье под названием Хогвартс, подменяющей Лили настоящую семью, которой больше не будет. От которой ей остался бесконечно любимый, но совершенно незнакомый молодой волшебник, воспитанный войной, а не матерью. И вряд ли он в угоду сближению будет показывать ей своих крыс. Потому что он мужчина, а она его мать. И вряд ли Лили покажет ему своих, потому что он её сын. Я не силён в семейных вопросах, но, по-моему, как-то так всё и обстоит.

И, видимо, поэтому Поттер заявился ко мне с проблемой трёхлетней давности в первое же школьное утро. Прежде он скорее бы умер, чем извинился, и дело тут не только в благотворном влиянии Лили. Он, видимо, надеется, что я смогу что-то сделать. Если бы он подсказал мне, что, я бы его расцеловал — пусть позеленеет. Я мог бы посоветоваться с Альбусом, но я с ним не общаюсь. И, говоря начистоту, ни Поттер, ни Дамблдор — никто на свете не объяснит, что остаётся от рассказанной сказки и остаётся ли что-то. Это-то мне всегда и не нравилось в сказках — они заканчиваются гораздо, гораздо быстрее, чем жизнь. Я стою, машинально теребя в кармане записку Лили, пытаюсь понять, ждать ли хорошего конца, и мне становится страшно.