Сумасшествие вдвоем (часть I)

Глава 4

Иль благодарности от их ты роду чаешь?

Быть может, некогда (иль злости их не знаешь?)

Они прольют твою же кровь». —

«Быть может, — Лань на это отвечала, —

Но я о том не помышляла,

И не желаю помышлять».

И.А. Крылов

На следующий день в перерыве между уроками я сижу в кабинете ЗОТИ и на скорую руку проверяю эссе по остаточным знаниям на параллели Равенкло-Слизерин. Сегодня за завтраком я уговорил Минерву ради упокоения Волдеморта перекроить расписание таким образом, чтобы Гриффиндор и Слизерин не встречались, раз уж им не судьба. Иначе я ни за что не отвечаю. Я поднял эту тему главным образом для того, чтобы не пялиться с открытым ртом на декана Гриффиндора, а что-нибудь этим ртом говорить и чем-нибудь занять мысли. Но декан Гриффиндора поддержала мою инициативу, хотя по определению должна была иметь диаметральную точку зрения.

Директриса вздохнула с облегчением, признав странным, что такая идея никого не посетила в предыдущие годы. Мы с Лили как главные организаторы переворота в черновую перешили расписание, пристроившись у ближайшего подоконника. Одно удовольствие было смотреть, как Поттер, обменявшись с Малфоем гневными взглядами, уводит свои войска от моего кабинета, а Драко чуть не со слезами умиления взирает на Лавгуд. Староста Равенкло с ним не разговаривает, но с меньшей вероятностью полезет в драку.

Занятие проходит чуть менее напряжённо, чем поездка в Хогвартс-экспрессе. Но в результате я всё равно сижу и держусь за голову, чувствуя, как волосы встают дыбом от того, что приходится читать. У них всегда была в головах каша, но теперь эту кашу можно смело выбрасывать. Попадаются небольшие просветы вроде той же мисс Лавгуд, но остальные либо не учились весь прошлый год, либо учились не тому. Я автоматически чередую через строчку вопросительные знаки с приблизительными сроками Азкабана, которые светят за нестандартные ответы в стиле Амикуса Кэрроу (да будет земля ему толчёным стеклом!). Лидирует мистер Гойл — тот уже дописался до пожизненного заключения. Впрочем, я пока не проверял Хаффлпафф с Гриффиндором. Возможно, Поттер удивит меня, что-то почерпнув из боевого прошлого, кроме пресловутой популярности. Или мне теперь лучше его не спрашивать — пусть сидит где-нибудь возле тёплой стенки? Я не уверен, что сдержусь, услышав ответ в его фирменном стиле...

Я ощущаю на себе знакомый взгляд и поднимаю голову — Поттер стоит передо мной. Тот, который Гарри. Я выжидающе смотрю ему в глаза — я теперь могу смотреть в них сколько угодно — и думаю, что сказать по поводу этого дивного явления. Потому что он не говорит ничего. Даже не здоровается.

— Вы не протрезвели с вечера, Поттер? Не помню, чтобы разрешал вам войти, — говорю я в надежде, что он передумает и уберётся.

Я не хочу объясняться с Лили из-за незадавшихся отношений с её сыном, но и бухнуться перед ним ниц не могу. Он-то тут при чём? Мне остаётся лишь избегать Поттера по мере возможности. Слава Мерлину, его больше не надо оберегать и подтягивать на заведомо недостижимый для него уровень магии!

Убедившись, что я не начинаю с заклятий, Поттер немного расслабляется и заявляет в своей неподражаемой манере:

— Вы бы не разрешили.

Я напоминаю себе, что Лили жива, и поэтому я никого сейчас не убью. Я медленно обмакну перо в чернильницу и... Что бы такое сотворить? Второе сентября, а я уже устал от Поттера. Я не хочу видеть его на отработке, и у Гриффиндора пока нет баллов, чтобы их снять. Но Лили жива, и это всё упрощает.

— Пятисотая. Поздравляю вас с юбилеем, — отвечаю я и продолжаю делать пометки, не обращая на него внимания.

Спросит или не спросит? Или развернётся и уйдёт?

— Что — пятисотая? — подозрительно интересуется Поттер. Он решает, что лучше узнать сразу.

Я ещё что-то могу. Главное, не оскорблять его напрямую, не применять против него магию, не швырять в него ничем тяжёлым, и тогда всё обойдётся. Я откладываю перо, соединяю пальцы в замок и откидываюсь на стуле.

— Карточка, — объясняю я ему. — С вашей провинностью. У меня отведён отдельный ящик для вас, он уже полон, и я с огромным удовольствием преподнесу его вашей матушке.

Гордость Магического Мира вспыхивает и отступает на полшага. Потом вспоминает, что он — Гордость Магического Мира, останавливается и с выражением лица Джеймса Поттера сверлит меня самыми прекрасными в мире глазами, в которые я готов смотреть бесконечно. Но для этого теперь есть другие глаза, и он не захочет, чтобы они наполнились слезами. Я с облегчением перевожу дыхание. Рычаг давления найден. Значит, мы с Поттером мирно просуществуем до лета. Не покалечил же я его раньше! Надеюсь, и теперь пронесёт. Он покинет Хогвартс, а Лили останется.

Рано я обрадовался. Поттер дышит через нос, но он герой Магического Мира и умеет совершать поступки.

— Вообще-то, я зашёл извиниться, — сообщает он почти без вибрации в голосе.

— Даже так? — я хочу запомнить этот миг. — Теперь вы заранее извиняетесь, чтобы дальше хамить преподавателю со спокойной совестью? Очень предусмотрительно. Хотите балл за находчивость?

Поттер нетерпеливо встряхивает головой. Выражение его лица говорит — что же вы такой неизлечимый урод? Но он произносит довольно твёрдо:

— Я хотел извиниться за Омут Памяти. Это было некрасиво, и я это признаю.

У меня белеет перед глазами. Пусть, о, пусть она придёт и заберёт от меня своего отпрыска! Потому что это сильнее меня. Это сильнее меня, и я меняю позу, чтобы не так легко было вскочить, и опять беру в руки перо, чтобы не схватиться за палочку.

— Это было за пределами понятий подло и грязно, — поправляю я его, как на уроке — должен же он усвоить урок!

Поттер багровеет, но терпит — только потому, что его мать жива. Уверен, он всё так же меня не переваривает. Из-за смерти отца, крестного и ещё каких-нибудь мистических друзей. У меня всегда вызывало недоумение только одно: как при его врождённом, безошибочном, кристальном чувстве справедливости он объясняет себе, что ненавидит меня больше сотен мне подобных, ныне заселяющих Азкабан, и чуть ли не больше Волдеморта? Может, мне хватит давать ему уроки, а надо просто двинуть пару раз заклятьями, а то он подзабыл прошлый раз?

— Хорошо, это было подло и грязно, — наконец соглашается Поттер, оглядываясь на дверь.

Мне приходит на ум заставить его покаяться в Большом Зале, чтобы сбить раз и навсегда эту идиотскую спесь. Конечно, меня обвинят в издевательстве над легендой, которая не перестаёт быть запущенным и наглым подростком. Ну и плевать! Но я тоже не хочу расстраивать Лили. Пусть она считает вот это вот подарком небес. Да, я помню, что Поттер пожертвовал ради всех жизнью, но на войне это сделали многие, причём необратимо и в более мучительной форме. Уж я-то нагляделся на это! Поттер не будет вести себя со мной, как ему вздумается. Никогда. И никто больше не заставит меня с ним возиться. Слава Мерлину, у него теперь есть мать — вот пусть она и воспитывает. Я нарочно затягиваю паузу, чтобы вколотить ему в голову каждое слово:

— Я неприятно удивлён вашими двойными стандартами, Поттер. И нет — я вас не прощаю. Что-то ещё?

— Да, — отвечает он резко. — Я хотел вам сказать, что не сообщал матери никаких личных вещей. Из того, что узнал от вас без вашего разрешения. И с вашего разрешения. Теперь всё.

Я определённо меняюсь в лице, потому что он инстинктивно стискивает в кармане палочку. Ну-ну, только попробуй. Дай мне повод.

— Ну так пойдите и сообщите, — предлагаю я ему по возможности спокойно. Спокойно не получается — получается злобное шипение, но Поттер ко мне привык, как и я к нему.

В его глазах проскальзывает что-то неуловимое. Мальчишка выпускает палочку, разворачивается и уходит. Без разрешения. О нервы мои, нервы!

— Вы уж как-нибудь сами, сэр, — огрызается он, прежде чем хлопнуть дверью.

Хм... Должен ли я приписать чудодейственной родительской руке то, что он хотя бы раз сказал «сэр», а не обложил меня в три этажа и не сломал мною мебель? Я опять остаюсь наедине со своим контрольными. Я плачу, и меня трясёт. Да, он знает обо мне слишком много такого, чего не должен знать. Чего никто знать не должен. Но я надеялся, что после истории с Омутом ему хватит совести хотя бы молчать об этом. Не с Лили — сомнительно, чтобы Поттер захотел пересказать ей историю моей жизни. Но само то, что он всё знает, и ему хватает наглости говорить мне об этом в глаза, нестерпимо унизительно. Я, видимо, должен похвалить его за то, что само собой разумеется, пожать руку и сказать, какой он молодец — так что ли? Как будто я доверил ему пару секретов за бутылкой Огденского! И вот теперь он мне окажет милость, не будет болтать про всё это направо и налево. Знай я, что так получится... Но я не знал, я думал, что вот-вот умру. Кстати, я мог бы умереть и молча. Да пропади всё пропадом! Что мне теперь, ловить его в коридоре и накладывать Обливиэйт? У него и так маловато мозгов.

Я раздражённо выдергиваю сломавшийся в ладони кончик пера и некоторое время смотрю, как чернила вперемешку с кровью стекают на чьё-то эссе. Капли падают одна за другой, и эта равномерность успокаивает. Ничего не поделаешь. Моё прошлое не станет прошлым даже со смертью большинства свидетелей. Оно всюду будет преследовать меня в том или ином обличье, и ни секунды не перепишешь заново. Меня одолевает тягостная тоска — не иначе как от переутомления. Или от голода. Я не спал две ночи, и за последние сутки выпил лишь чашку кофе. Так и не смог ничего в себя протолкнуть за завтраком. Это не рекорд, но, видимо, моё здоровье до сих пор оставляет желать лучшего.

Мне мучительно, до ломоты в костях, до дрожи хочется встать, и уйти, и встретить Лили и понять, что всё не напрасно. Но у неё сейчас урок, и у меня тоже, и я увижу её только на перемене. Но я её увижу. Я увижу Лили, и бред снова отступит. Я заживляю руку. Очищаю пергаменты от крови и аккуратно складываю на краю стола. Поправляю на шее шарф. Посылаю куда подальше Поттера, пока никто не слышит. Открываю дверь взмахом волшебной палочки, и первокурсники начинают пугливо заходить в класс. Ага. Им про меня уже порассказали. Ну что же, приступим.

* * *

В перерыве между занятиями я заглядываю в учительскую и на секунду замираю у косяка с лихорадочно бьющимся сердцем. Она здесь. Слава Мерлину, не исчезла! Я по-прежнему не могу до конца в это поверить, но сознание уже не мутится. Кажется, не мутится. И я не виноват, я ведь не нарочно выполз погреться в её лучах. У меня есть оправдание — деканов созвала Минерва, чтоб быстренько отшлифовать перекроенное расписание.

Лили сидит с Филиусом у накрытого чайного столика и с радостным оживлением рассказывает ему о своём первом преподавательском опыте, который вот только что состоялся. Минерва за одним из письменных столов урезонивает Помону, которая недовольно шелестит расписанием, придерживая под мышкой горшок с мандрагорой.

Мне кажется, что все прислушиваются к Лили. Наверное, мне кажется. Я прислушиваюсь. Я настолько привык копить мельчайшие воспоминания о ней, что при такой роскоши не могу упустить ни звука. Флитвик тоже слушает, не отрываясь, время от времени издавая довольное кряхтение, вроде мандрагоры, которую укачивает сердитая Помона. Кажется, Филиус вот-вот начнёт выпускать пар из-под крышки, как стоящий перед ним чайник, который только вдвое меньше декана Равенкло. И да! Филиус, не выдержав, закипает, и вдруг принимается вспоминать, как на первом своем уроке скатился со стопки книг, будто с горки! И так растерялся от этого, что перепутал Экскуро с Экспульсо, вы представляете? Хорошо, что мимо проходил Альбус, услышал грохот и вовремя откопал коллегу из-под груды фолиантов.