Сумасшествие вдвоем (часть I)

Глава 1

Много лет с тех давних пор уже промчалось,

Жизнь менялась и ломалась, как во сне,

Было больно, но легко, пока казалось,

Словно ты, как лань, бегом бежишь ко мне.

М. Куршин

Пока воевали с Волдемортом, у меня было целых две мечты — отоспаться и повеситься. Всё это я планировал со вкусом осуществить сразу после победы, но я не Поттер, и везение не моя стезя. Почему не удалось первое, я объясню в следующем предложении; почему не удалось второе, расскажу во всех остальных. Удовольствия от сна я был лишён благодаря колдомедикам святого Мунго — к моменту, когда я окончательно вынырнул из чёрных бездн небытия и крепких объятий Живой Смерти, последнее, чего мне хотелось — это прилечь и вздремнуть ещё пару часов. Колдомедики считали по-другому, я устроил скандал, меня выписали. Шея дико болела, но для верёвки уже годилась. Почему именно верёвка? Потому что я должен, конечно же, отравиться. Или порубить себя Сектумсемпрой. Или — самое сладкое — прыгнуть с Астрономической башни. Поэтому я не буду этого делать.

Никогда. Больше. Я. Не буду. Делать. То. Что. Должен.

У меня не депрессия, оговорюсь сразу. С чего бы? Мне не хуже, чем всегда, даже лучше. Намного. Шрамы — ерунда, они могли бы даже зарасти со временем. Я — герой магического мира, и меня оправдали десять заседаний Визенгамота, ни на одном из которых я не присутствовал. Десять! Рекорд побил только Реддл. По поводу его прегрешений в Визенгамоте заседают до сих пор, переводя непомерное количество бумаги на то, чтоб справедливо распределить заработанное Лордом между всеми наследниками. Получается немало на каждого, наиболее счастливым — от пятидесяти до ста лет заключения. Особенно примечательны пожизненные сроки с пометкой «прежде, чем хоронить труп, убедиться, что он мёртв». Это не шутка, это выдержка из сто двадцать восьмого пункта брошюры, которую я нашёл на своей тумбочке в Мунго вместе с вежливым приглашением всё-таки забежать, если будет время, в Визенгамот — дать показания.

Я прислушался к себе, почувствовал, что Долг обязывает меня это сделать, и устроил маленький пожар на тумбочке. Меня не стали ругать — решили, что мозг пострадал от яда, но попросили отдать волшебную палочку. Я сказал, что не видел её с тех пор, как на меня напал Волдеморт. От меня отстали. Наконец-то и эти! Наконец-то все от меня отстали. И вы тоже можете отстать — я не обижусь. Я отлично понимаю, что от меня ждут другого, и со стороны кажется, что я не в себе. Вопрос на сто галеонов — что вы все обо мне знаете?

Вопрос на тысячу галеонов — что я сам о себе знаю? Раздумывая над этим, я выбираюсь из поезда и бреду домой через маггловский Кокворт. Бреду — потому что пока не сошёл с ума, чтоб аппарировать без палочки — такое самоубийство просто позорно. Через маггловский — потому что здесь нет волшебных вокзалов, я даже сомневаюсь, чтоб тут жили какие-то волшебники, кроме меня. И тем лучше — некому меня доставать. Да, я знаю это слово, я вращался в очень дурных компаниях и выучил много слов. Это хотя бы печатное. Я могу изъясняться и как подобает профессору, но это не научный трактат по зельям.

Профессор! Нет, я никогда не хотел стать учителем. Мне выкрутил руки Дамблдор. А я мечтал стать Тёмным Лордом или его правой рукой, чтобы потом подсидеть, если получится. Но это ещё до того, как появились две последние мечты.

Зелья. Я нормально отношусь к Зельям, я люблю варить что-нибудь из ряда вон, но я никогда не хотел их преподавать. Я не люблю детей. Но это вы знаете. Я вообще не люблю людей. Да, и вас тоже, не обижайтесь. И я даже не начинаю от этого сильнее любить собак.

Продолжая размышлять, я прохожу через небольшой парк, разглядывая гуляющих с хозяевами собачек и машинально расцарапывая больную шею. Может, мне не вешаться? Может, облобызаться с Поттером, жениться на Тунье Эванс, наплодить десяток гаденьких снейпиков и повеситься уже после этого? А вдруг все только этого и ждут? Что я буду мучительно пытаться наладить личную жизнь, а потом не выдержу послевоенного синдрома? И, главное, Тунья замужем... Она, кажется, Дурсль и живёт где-то в Австралии. К чёрту Тунью.

Не стоит изменять мечте ради сиюминутного порыва приспособиться. Мой контракт с Дамблдором истёк, а я очень твёрдо себе обещал, что вот отомщу Волдеморту, и всё равно умру. Надо умирать — ничего не попишешь. Потому что я уже чувствую его. Послевоенный синдром. Всю эту потерю куража и отчуждённость от общества — я же им теперь не нужен. Только Хогвартс оторвёт меня с руками, там большая неукомплектованность преподавательского состава. Я нормально отношусь к Хогвартсу. Но я никогда не жаждал там работать, я этого даже не скрывал, так что могут не ждать. Хотя Хогвартс, пожалуй, единственный вариант, кроме частной практики полузаконных магических услуг. В Министерство меня принять побоятся — всё-таки, Метка и две судимости. Но я мог бы вытачивать волшебные палочки. Или ручки для мётел. Тоска, одним словом. Тоска, тоска... От неё я, собственно, и бегу. Как только выдаётся свободная минута, руки тянутся к верёвке. А свободных минут, как ни крути, станет больше, так зачем тянуть, раз я уже выспался?

Чтобы точно не захотеть спать, я заказываю кофе в уличном ресторанчике. Просто сесть и спокойно выпить чёрного-чёрного кофе. Погода хорошая, свободных мест мало, и я пристраиваюсь за столик напротив благообразной пожилой дамы. Дама поджимает губы, но терпит. Я ей улыбаюсь, и благообразная дама уходит, оставив нетронутое пирожное. Готов поспорить, она не профессор единственной в стране школы чародейства, не герой магической войны и даже не Правая Рука Тёмного Лорда. Вот за это я люблю мир магглов. Но не настолько, чтоб осесть в Паучьем тупике. Я не в состоянии впихнуть себя в Паучий тупик. Мне нравится быть волшебником, и я хотел бы им умереть. И потом, Паучий тупик — самое тоскливое место.

Я прихлёбываю кофе, потираю шею и раздумываю, что же осталось. Может, я забыл за что-нибудь зацепиться? Дело не в месте и не в мире. Дело во мне. Мне ничего не подходит, потому что меня просто не существует. Я искал этого себя от делать нечего, пока приходил в себя и уходил в себя, отлёживая бока в Мунго, и сделал вывод, что я себя не помню. Вне тех сфер, в которых я себе не принадлежал. То есть, у меня нет проблем с памятью. Разумеется, я как-то жил и до Метки. Но всё это было слишком давно и ухватиться там абсолютно не за что. Как в Паучьем тупике, где отовсюду сыплется штукатурка. Ничего такого, на что хотелось бы смотреть всю жизнь.

Я мог бы прожить лет сто, если не убьют раньше. Сто лет глядеть в это окно или другое, чтоб под конец тронуться умом, как Дамблдор, от постоянных мыслей о... Кофе закончился, и я отодвигаю чашку к пирожному щепетильной дамы. Вот — вся жизнь для меня, как это пирожное — что-то чужое, отгороженное незримой стеной. Для наглядности, я могу это пирожное украсть, но оно не перестанет быть чужим. Успокойтесь, я не собираюсь красть пирожные, этот этап давно миновал. Я не знаю, почему при виде меня люди давятся десертом — я ничего для этого не делаю. Наверное, виновата внешность.

Эта мысль неожиданно меня забавляет. Хоть что-то. Нет, самому себе я очень нравлюсь, особенно вот с этим шрамом на шее. Если шрамы украшают мужчину, то я первый красавец. И чёрный цвет удобный и не маркий. И никто не поймёт — ты так и завалился спать во вчерашней мантии или уже переоделся. Но когда человеку надоедает всё, ему надоедает всё. В конце концов, я больше не обязан сохранять образ, не вызывающий подозрений у Лорда. Я даже не обязан быть Ужасом Подземелий. Я больше не буду прятаться ни в каких подземельях. Меня теперь все будут любить и уважать. Если успеют.

Я перебираюсь в парикмахерскую на другой стороне улицы, и там девушка очень подозрительно спрашивает, как меня стричь. Мне хочется сказать — наголо, но я понимаю, что тогда меня посадят в Азкабан за одну причёску, потому что все подумают... В общем, вы уже поняли, что. Вы ведь тоже это подумали. Я, кстати, сильный волшебник — бойтесь, если сойду с ума. О Мерлин, почему я не сошёл с ума? Но я не сошёл, поэтому я скромно присаживаюсь в кресло, подвернув полы мантии, и сообщаю, что мне в принципе всё равно. Хочется сказать девушке, чтоб не так явно выражала лицом: «Это заметно». Но она рыженькая, и я решаю над ней сжалиться. Я отвечаю: «Решите сами, что мне пойдёт, а я доверюсь рукам мастера».

Руки мастера заметно дрожат, но она зря боится — укусы змей не заразны. Я ей так и объясняю, и глаза мастера расширяются. Результат, тем не менее, выходит вполне приличным, хотя длинные волосы хорошо прикрывали шею. И мешали бы затянуться верёвке. Я благодарно спрашиваю у девушки её имя, и расплачиваюсь золотым галеоном. Кстати, она Линдси. Похоже, но не то. Были бы два галеона. Но девушка и на один золотой смотрит круглыми, как монеты, глазами и молча убирает его в карман передника. Не буду улыбаться ей на прощание, она хорошая.

До родного Тупика я добираюсь без приключений. Любопытно, что бы стало для меня приключением? Дома всё, как всегда — полумрак и пыль, и пусть так всё и остаётся. Мне лень завещать библиотеку Хогвартсу, а личные письма Поттеру — сами растащат. Мне нужна только волшебная палочка — вы же не думали, что она была у меня одна? Волшебная палочка и около получаса, чтоб забрать свои вещи с бывшего места работы. Не Минерве же всё разгребать — вдруг напорется на что-нибудь небезопасное. Я, конечно, не сомневаюсь, что авроры всё перевернули у меня в кабинете. Я даже готов делать ставки, сколько всего они не нашли.

Аппарейт...

Вот я и дома. Хогвартс особенно замечателен перед первым сентября. Эльфы уже натёрли полы и подровняли газоны, а ученики пока не свели на нет их усилия. Школа без учеников — что может быть лучше? Просто мечта, а не замок! Очень понимаю покойного Лорда. Не очень понимаю, где тут теперь вход, да ещё в сумерках... А, вон. Я обхожу то, что осталось от газонов и сваленное в груду то, что осталось от полов, и проникаю в замок через боковую дверь — ту, что выходит в дворик для обучения полётам на мётлах. Проскользнуть мимо школьного смотрителя сложно, но можно. Однако я не хочу отказать себе в маленьком удовольствии. У меня так мало радостей! Я появляюсь из бокового коридора, и Аргус Филч, беспокойно озирающийся на нижней ступеньке парадной лестницы, в ужасе роняет фонарь на миссис Норрис. Кошка визжит, Филч шарахается, я взмахом палочки зажигаю факелы в холле, и Аргус, наконец, меня узнаёт. Но всё равно не сразу.

— П-профессор Снейп... — бормочет он неуверенно. — В-вы вернулись?

Нет, я твоя больная фантазия.

— Нет, и ты меня не видел.

Аргус беспокойно оглядывается, ища то ли ошпаренную кошку, то ли моих сообщников. Предупреждение его озадачивает, но он поспешно кивает и подхватывает ближайший факел, чтоб освещать дорогу. Прекрасно, а если я собираюсь ограбить директорский кабинет? Я, собственно, собираюсь.

— Что там за бардак на улице? — спрашиваю я, поднимаясь по ступенькам.

Это лучший способ оскорбить школьного смотрителя, и он оскорбляется. Но Аргус Филч не похож на хорошенькую рыжую девушку, и у меня не возникает желания дать ему галеон. У меня возникает желание дать ему по голове. Но я сдерживаюсь, конечно. Подобные желания возникают у меня так часто, что блокируются рефлекторно.