Сумасшествие вдвоем (часть I)

— Это... старый паркет, — бормочет смотритель, продолжая встревоженно озираться. Кого он всё высматривает — толпу Пожирателей?

— Я проверял, надёжно ли отгорожена повреждённая часть замка, — оправдывается Аргус. — К утру всё будет убрано. Я не знал, что вы прибудете раньше, профессор. Сигнальные чары не сработали...

Не хватало, чтобы они сработали на меня! Чёрт-те что! А война ведь только закончилась.

— Аргус, — спрашиваю я, — почему вы не в Азкабане? — и ещё раз с удовольствием слежу за переменой в его лице.

Он начинает бессмысленно открывать и закрывать рот, и я продолжаю:

— Двери не заперты, и у границ школы нет ни одного эльфа. В Хогвартс зайдёт Волдеморт, а вы и не заметите. И встретите его с распростёртыми объятиями.

— Но Тёмный Лорд мёртв, — хрипло бормочет Аргус.

Тёмный Лорд! Черкану пару слов Минерве, чтоб выгнала нашего славного сквиба к мерлиновой матери.

— Дальше я не заблужусь, — вот Филчу мне не жаль улыбнуться.

Аргус привык ко всему, но на секунду теряется.

— Вы ведь смотритель школы. Пока, — напоминаю я ему. — Вот и смотрите за школой.

Чёртов предатель!

Дорогу я нахожу без Люмоса, но в директорском кабинете всё-таки приходится зажечь свет, чтоб ничего не пропустить. В общем, тут всё прилично — понятно, завтра ж первое сентября! Надеюсь, Минерва купит нового феникса. Родные стены! И уж тут-то меня узнают сразу.

— Северус! — вскрикивает главный портрет, и остальные портреты отзываются ему свистящим перешёптыванием, которое, как эхо, поднимается к потолку.

— Здравствуйте, господин директор, — отвечаю я, слегка недоумевая, почему это он так рад меня видеть.

— Какое счастье! — объявляет Дамблдор, и я вздрагиваю.

Немногие так на меня действуют. Наверное, уже никто. С Альбусом что-то не так, но ладно. Нет, он слишком уж довольно поглаживает бороду и сверкает очками. Альбус, Альбус... И Филч всё время крутил головой, и эльфов у границ не было... Или я излишне подозрителен? Или нет? Или да? Или я всё-таки остановлю когда-нибудь этот дьявольский метроном в голове?

— Вы по мне соскучились? — спрашиваю я, потроша свои тайники. — Или беспокоились о самочувствии?

По-моему, он понимает, что и со мной что-то не так. Он всегда всё понимает, поэтому говорит самым умиротворяющим тоном:

— И то, и другое, Северус.

О, только не этот тон! У меня падают руки, но я снова их поднимаю и продолжаю спокойно паковаться. Склянки налево, амулеты направо, это лучше бы сжечь... Потом. Нет, прямо сейчас.

— Что ты делаешь? — обеспокоенно спрашивает портрет.

— Ухожу, — я стараюсь так пожать плечами, чтобы это не было похоже на тик. — Но не переживайте, мы скоро увидимся.

Несмотря на оптимизм в моём голосе, Дамблдор заметно бледнеет. Может, я плохо изображаю оптимизм. Прочие портреты начинают возбуждённо галдеть, Альбус досадливо морщится, бросает мне: «Подождите секунду», и перебирается на портрет к Финеасу Найджелусу. Я жду секунду. Если б он сказал — две секунды, я ждал бы две. Если три, то три. Я его ненавижу. И себя ненавижу. Я всех ненавижу. Спасите меня кто-нибудь от этого! Потом можете сразу убить, но спасите. Что ж я с утра не повесился! Если он всего лишь попросит не дурить и мирно работать учителем, пошлю его к чёрту.

Финеас Найджелус отправляется утихомиривать остальные портреты, а Альбус возвращается в свою парадную раму.

— Северус, ты не можешь уйти, ты должен быть в Хогвартсе первого сентября.

— Подите к чёрту.

— Я только что от него, и мы прекрасно сыграли в шахматы, — отмахивается Альбус.

Да уж, вас директор, сам чёрт не обыграет. Мы оба усмехаемся непроизнесённой шутке. Что ни говори, славный был старик — было, с кем поболтать. Очень жаль, что пришлось его убить. И всё же я с успокоением, почти с наслаждением ощущаю, как твёрдая рука ставит меня на привычные рельсы. Ошейник затягивается, и я машинально потираю шею, понимая, что до петли уже не допрыгнуть. Целый день свободы! Хорошо, что хоть кофе успел попить.

— А тридцать первого августа я не могу быть в Хогвартсе? — я продолжаю хорохориться — ритуал требует как минимум пяти отказов. Если б Альбус хотел объяснить нормально, он объяснил бы нормально. Но он начинает мудро улыбаться и протирать очки. Чёрт. Всё настолько плохо? Волдеморт воскрес? Поттер умер?

— Ты понимаешь, о чём я, — спокойно произносит бывший директор. — Ты должен остаться деканом Слизерина.

Должен. Деканом Слизерина. Даже не знаю, как я справлюсь. И кто, кроме меня, может справиться с такой архисложной задачей. Я жду пояснений, но портрет их не даёт. Чем менее он конкретен, тем хуже. Так. Деканом Слизерина... Пока пронзительно-голубые глаза убиенного мной наставника не пробуравили дыру в моём черепе, безнадёжно подчинив мозг, я один за другим выдвигаю ящики стола в поисках пергамента. Ах да, я волшебник! Наколдовываю себе подходящий листок, достаю перо из директорской чернильницы и сажусь писать. Портрет пытается заглянуть мне через плечо, но угол наклона не тот, и ему приходится спросить:

— Что за творческий порыв, Северус?

Его голос звучит очень устало, и я на миг перестаю писать. Но тут же спохватываюсь и продолжаю.

— Хочу официально уведомить Минерву о своём увольнении. Во избежание недоразумений. Но у вас есть пара строчек, чтоб убедить меня в моих преподавательских талантах.

Он не убеждает. Хотя я талантливый. Значит, дело не в сомнительной должности и вообще не в том, как я отлично налаживаю школьную работу. А я так надеялся! Рука начинает мелко дрожать, но с этим я умею справляться. А паузы до сих пор держу хуже.

— Так вы скажете, что случилось?

— Я собирался. Но меня тревожит твоё душевное состояние, — с отеческой заботой отвечает портрет. — Я боюсь, что ты сбежишь.

Он до сих пор боится, что я сбегу. И правильно. Когда-нибудь сбегу точно. Это привычка детства — сбегать из дома. Но мне не десять лет. И даже не двадцать, и даже не тридцать. Мне почти сорок, и призыв к порядку звучит смешно. Нет, мне не смешно. Я устал доказывать, что я не трус. Интересно, от чего я должен бежать, если не бегал от Волдеморта? Страх и интерес — мои краеугольные камни, но я о них помню и спокойно дописываю последнюю строку.

— Я думал, мы это уже обсуждали, Альбус... — я не понимаю, почему он тянет время и так пристально на меня смотрит. Я тоже смотрю на него. Пристально. Альбус отворачивается.

— Это было до того, как ты устроил пожар в больнице, скрылся оттуда и провалился сквозь землю, — говорит он со вздохом.

Теперь это так называется? Между прочим, я не проваливался, а уехал на поезде. И почему я не удивлён его осведомлённостью?

— Не думал, что мисс Скиттер уже на том свете, — усмехаюсь я, проставляя дату на документе. — Простите, Альбус, я бы не стал так ронять репутацию Хогвартса, если б знал, что ещё буду иметь к нему отношение. Но это поправимо.

Если б я хотел устроить пожар в Мунго, Волдеморт вывернул бы меня наизнанку за такую попытку. В буквальном смысле. Тревожный звонок: воспоминание о Лорде вызывает привычную, но пока что лёгкую оторопь. Мы с ним плохо расстались. И кто знает, мёртв он на самом деле или нет? Все говорят, что мёртв, но лично я никакого тела не видел. И не представляю, что могло его убить. Я — самое доверенное лицо Дамблдора, но я этого не представляю. Все мои боевые заслуги — игра вслепую. Потому что у Дамблдора нет доверенных лиц. У магов такого полёта их не бывает.

Метка уже начинает чесаться — надо бы глянуть, но при директоре неудобно. По-моему, пока это нервы. По-моему. Та же паранойя одолевала меня и в прошлый раз, а потом оказалось, что так и есть, и не надо говорить, что у меня паранойя. Паранойя у Альбуса. Он опять глядит на меня тем же испытующим взглядом. А я гляжу на него. А он на меня. Ему-то я чем не нравлюсь? Определённо, не нравлюсь. Он прямо расстроен.

— Репутации Хогвартса ничто не страшно с тех пор, как его с отличием окончил Том Реддл, — произносит Дамблдор. — Я хотел поговорить не об этом. Поверь, Северус, я действительно не знаю, как поступить. Я не раз убеждался, что ты не бежишь от испытаний, но это может оказаться тяжелее других.

Ещё тяжелее? Как прекрасна жизнь!

— Я так понимаю, у меня и не было шанса сбежать, — отмечаю я, обмакивая перо в чернильницу.

— Северус, я справлялся о тебе не для того, чтоб следить за тобой, — уверяет портрет, и я сразу безоговорочно ему верю. Настолько, что у меня вырывается нервный смешок.

— Я лишь опасался, что ты что-нибудь натворишь или что-нибудь с собой сделаешь, — признаётся Дамблдор.

— А вы предпочитаете сами что-нибудь со мной сделать, — киваю я понимающе. — Честное слово, Альбус, вы накрутили вдвое больше кругов, чем нужно. У меня уже чернила высохли на пере. Если вам есть, что сказать — говорите, если нет — я ставлю подпись. И ухожу. И, клянусь, вы до меня не дотянетесь.

В какую-то секунду мне кажется, что он всё-таки решится раз в жизни открыть карты, но он молчит. Я пожимаю плечами, подношу перо к пергаменту, и Альбус вздрагивает. Альбус — вздрагивает. Его выражение лица ясно говорит: «Что я натворил!», но я бессилен угадать, в чём он там просчитался. Такой маг, как Дамблдор, может натворить многого. На столь недостижимых уровнях я перестаю его понимать. Я впервые абсолютно его не понимаю.

— Ты не должен... — глухо начинает портрет, но я больше не могу это слушать и, наконец, соглашаюсь с ним.

— Я не должен. Вам ничего, Альбус. Я сдержал своё слово, вы своё не сдержали. Но Волдеморт мёртв, и наш договор исчерпан.

Найдёт себе другую марионетку — вон и Поттер подрос! Я вдруг ощущаю, до чего длинный был день, и до чего я устал. Я просто не могу больше. Я не могу всё это выносить, боже мой. Лили, я не могу! У меня болит шея, у меня болит всё тело, у меня душа болит, наконец. И что мне было не умереть в больнице! Так нет же, хотелось самому, а не от руки Лорда. Так и умереть самому не дают! Вот что я сделаю — я больше не буду отвечать этому заговоренному портрету.

Я ставлю подпись, и по лицу Альбуса начинают катиться слёзы. Господи. Я вскакиваю на ноги, роняя перо. Дамблдор вскакивает следом за мной, кричит «Нет!», и я автоматически замираю.

— Стой, где стоишь.

Я и так стою. Он убеждается в этом долгих пять тик-так метронома и с облегчением опирается на раму портрета. У него такой вид, будто я чуть не сровнял с землёй Хогвартс. Я, наверное, мало понимаю в магии, но, по-моему, в замке всё спокойно. И я не собирался ничего рушить. Я в бешенстве, но я не настолько плохо собой владею. Владел бы хуже, давно бы отмучился у менее разговорчивого Хозяина. Я так часто подозревал Дамблдора в безумии, что перестал это подозревать. Я снова пытаюсь понять его, но снова не понимаю. Старик продолжает плакать, опираясь на раму. Кажется, он вот-вот её вытолкнет и очутится в кабинете. Я бы не удивился. Но мёртвые не воскресают.

— Северус, умоляю, — произносит он, и меня пробирает оторопь. — Я умоляю тебя отложить свои... личные дела и сделать, как я прошу. Просто поверь мне. Сейчас. Поверь мне. Не исчезай. И не сходи с ума.

Мне кажется, последнее он сказал без переносного смысла. И кто из нас сумасшедший?

— Вы до такой степени хотите, чтоб я остался деканом? — уточняю я, всё ещё не в силах поверить.