Сумасшествие вдвоем (часть I)

Глава 9

Легче лани юной ты

Убегаешь предо мною,

Но я жду, что на бегу

Ты оглянешься к врагу,

И замедлишь шаг, и рядом

Вдруг очутишься со мною.

А.Н. Майков

Хэллоуин — самый подходящий день для разговоров о Волдеморте. Проходя через величественный атриум Министерства Магии, украшенный в соответствующем стиле, я даже немного чувствую себя Лордом — до того испуганно подскакивают при виде меня самые слабонервные клерки и посетители. Менее слабонервные, помявшись, решаются зайти в один со мной лифт, а Артур Уизли даже интересуется, как у меня дела. Всё превосходно, Артур. Разве может быть иначе, если мы победили? Кругом атмосфера праздника, и все люди такие милые, и новенькая статуя Дамблдора в фонтане приветствует начало нового времени бесконечным Агуаменти. Что ж, будем отмываться.

В качестве моральной поддержки следом за мной через атриум, лифт и подземные коридоры Визенгамота волной распространяется удивлённый и настороженный шёпот: «Северус Снейп... Северус Снейп... Северус Снейп...». Я оказываюсь минута в минуту перед дверью, указанной в официальном письме, и вхожу в неё почти с облегчением. Наконец-то перестанет шуметь в ушах!

— Северус Снейп! — произносит Тиберий Огден с дальнего конца длинного овального стола.

Спасибо, я выучил. Однако же, как все ждут моих показаний, если малое собрание будет возглавлять Верховный Чародей Визенгамота! Он ведь у нас теперь верховный чародей, если не ошибаюсь? Нет, я не ошибаюсь. Тогда заранее сочувствую Тиберию. Он уже в почтенном возрасте, а разговор предстоит длинный. Хорошо хоть не явился сам министр Шеклболт! Малое собрание по факту не такое уж малое: десять членов Визенгамота, все в сливовых судейских мантиях, и перед каждым — высоченная стопка документов. Похоже, они всерьёз настроены вытрясти из меня душу. В переносном смысле, в переносном.

Мне стоит труда напомнить себе, что я свидетель, а не обвиняемый. Против воли сразу встаёт перед глазами моё первое знакомство с судебной системой. Тогда Визенгамот заседал в полном составе, меня приковали цепями к стулу (что было абсолютно оправдано) и поили Веритасерумом. Увы, я был не в том настроении, чтоб запоминать лица. Поэтому не исключено, что кое-кто из того, первого состава, и теперь усаживался за стол. Но я узнаю только Верховного Чародея и Гризельду Марчбэнкс (о, Мерлин, она до сих пор жива! Наверняка, подсуетилась насчёт крестража).

Про крестражи, как я понял из последней беседы с Дамблдором, надо молчать погромче, так что я не задаю почтенной колдунье бестактных вопросов, а тихо, вежливо здороваюсь и устраиваюсь в указанном мне кресле напротив Огдена. И мы начали говорить. Меня спрашивают — я отвечаю, меня спрашивают— я отвечаю, меня спрашивают — я отвечаю...

Персиваль Уизли, которому выпала честь вести протокол эпохального собрания, еле успевает перекладывать перо из правой руки в левую, чтобы писать, не переставая. Состав присутствующих очень пёстрый — чтобы всегда находился кто-то, способный понять, о чём я рассказываю. Имеются представители от Отдела Обеспечения Магического Правопорядка, Отдела Тайн, Отдела Международного Магического Сотрудничества и т.д. Даже сотрудник Отдела Регулирования Магических Популяций, который скучает большую часть обсуждения и оживляется только к семи вечера, когда мы добираемся до моей любимой Нагайны. Не знаю, почему его не интересуют остальные магические существа, имевшие отношение к войне с Волдемортом, но я ему от души благодарен за единственный вопрос. Дал бы два галеона, пусть он и не похож на Лили. Иначе собрание никогда бы не кончилось.

Час проходит за часом, некоторые члены собрания сменяются, двум волшебницам становится плохо, и их выводят на воздух, дважды нам приносят поесть и дважды Тиберий объявлял перерывы минут на тридцать. В остальное время я говорю, не умолкая, так что к концу всерьёз хочу перейти на серпентарго — горло совсем разболелось, и английский язык даётся всё хуже. Огден даже предлагает перенести собрание на другой раз, но я наотрез отказываюсь. Хочется покончить с этим удовольствием за один день.

— Но вам же плохо... — проникается сочувствием волшебница из Бюро Магического Законодательства.

Сюда я пришёл без шарфа, и впечатлительная дама, конечно, нашла повод для беспокойства. Лучше б она реже бледнела и просилась на воздух после своих же вопросов. Глядишь, разошлись бы на час раньше!

— Главное — спокойная совесть, — заверяю я, одарив её самым задушевным взглядом. — Ну что, продолжим? О чём я говорил? А, о военных советах Волдеморта...

Через три предложения я получаю целых пятнадцать минут отдыха — Бюро Магического Законодательства опять не выдерживает столкновения с реальностью.

После первого прогона всей истории, предыстории и постистории моих сложных взаимоотношений с Лордом, начинаются отдельные уточняющие вопросы, и я опять говорю и говорю. Про Чарити Бербидж и Аластора Грюма, про Квиринуса Квирелла и Барти Крауча, про Питера Петтигрю и Регулуса Блэка, про Уолдера Макнейра и Фенрира Сивого, про Бродерика Боуда... не знаю такого. Все смотрят на меня в замешательстве, и Уизли от неожиданности ломает перо. Что? Я не могу кого-нибудь не знать? Я проталкиваю глоток воды через больное горло, пользуясь всеобщим замешательством, и мы продолжаем. Альбус Дамблдор — ну, конечно! Полтора часа — как отдай. Сириус Блэк — куда уж без него! Ремус Люпин. Нимфадора Люпин. Алиса и Фрэнк Лонгботтомы. И Гарри Поттер, Гарри Поттер, Гарри Поттер... И Лили.

— Неужели вы не знали о спасении миссис Поттер?

— Нет, знал только Дамблдор.

— Надо же! Прямо не верится!

Уж поверьте, я не знал.

На пятом часу приятного общения я начинаю искренне сожалеть, что Легилеменс разрешён только в исключительных случаях. Мне было бы проще пережить экскурсию в сознание, чем собственными словами озвучивать бесконечные потоки правды, неправды и полуправды, которые я направлял от Дамблдора к Реддлу и обратно. Карательные вылазки Пожирателей. Ночные собрания у Волдеморта. Пытки и массовые убийства. Расправы над магглорождёнными. Расправы над магглами. Всех, кого я спас — поименно. Всех, кого не спас — поименно.

К концу этого мракобесия из дам не рыдает только Гризельда Марчбэнкс, которая, по-моему, спит, положив седую голову на плечо представителя Отдела Регулирования Магических Популяций. Лишь в десятом часу вечера наступает черёд Люциуса Малфоя. Люциус Малфой — кто это? Меня тянет повторить: не помню такого. Но, боюсь, во второй раз мне не поверят. К тому же, Растус Партридж из Отдела Тайн подозрительно оживляется. Видимо, для невыразимцев похищение пророчества стало личной обидой. Поджав губы, он спрашивает меня, стараясь, чтоб вопрос звучал как можно невиннее:

— Ответьте, мистер Снейп, это правда, что мистер Малфой являлся правой рукой Волдеморта, пока вы не заняли его место?

— Прошу прощения, я не понял, чьё занял место — мистера Малфоя или мистера Реддла? — переспрашиваю я ещё невиннее.

Некоторые члены собрания невольно усмехаются — что может быть смешнее Волдеморта? Но время позднее, все устали и хотят поскорее к тыквам. Однако Партридж настроен предельно серьёзно.

— Я имел в виду мистера Малфоя, — уточняет невыразимец, и от его губ остаётся только тонкая ниточка.

— У Волдеморта имелись обе руки, — отвечаю я без тени улыбки — тут главное не перегнуть палку. — Иными словами, ему не нужны были ни советники, ни телохранители. Только он и его рабы. Не было никаких официальных должностей, я уже говорил об этом. И не было никакого доверенного круга. Волдеморт не доверял никому, и система взаимоотношений была простая. Выполняешь его поручения — живёшь. Не выполняешь раз — Круцио, два — Авада Кедавра.

Сентиментальная волшебница из Бюро Магического Законодательства, только что вернувшаяся с очередной передышки, молча открывает и закрывает рот. Готов поспорить, она хотела спросить — а три? Если бы спросила, я бы ей показал, честное слово!

— Таким образом, — подвожу я итог, — Люциус Малфой значил для Волдеморта не больше, чем все прочие слуги.

— Но именно мистеру Малфою он поручил похитить пророчество из Отдела Тайн, — настаивает Партридж.

Видимо, их с Люциусом тоже связывает какое-то пророчество. Пока Люциус жив, Растусу не будет покоя.

— Мне неизвестно, что именно приказывал Волдеморт, — отвечаю я, подстраховавшись Окклюменцией. — И в Отделе Тайн меня не было. Я не знаю, кто из Пожирателей Смерти похитил пророчество, и какова была роль лично мистера Малфоя. Я располагал лишь приблизительной информацией о том, что на Министерство Магии совершат налёт Пожиратели Смерти.

— Но вы не смогли это предотвратить? — досадливо уточняет Партридж, и мне уже хочется наслать на него какой-нибудь сглаз.

— Смог, — отвечаю я, недоумённо подняв брови. — Я передал все сведения, которыми обладал, Альбусу Дамблдору, и он не позволил Волдеморту завладеть Пророчеством. Это Отдел Тайн не сумел обеспечить безопасность столь ценной вещи.

Чёрт бы побрал Люциуса за то, что приходится так лезть на рожон! Но результат достигнут — выпад в сторону Министерства мгновенно блокируется самим Огденом, мы переключаемся на другие темы, и вскоре ручеёк беседы начинает истончаться. Финальную точку ставит самая мудрая из присутствующих — Гризельда. Приподняв голову с плеча своего коллеги, почтенная волшебница произносит совершенно ясным голосом:

— Имейте совесть, господа судьи! Оставьте уже человека в покое, ему завтра на работу. И нам тоже. Такие страхи перед сном, да ещё в Хэллоуин! Давайте-ка по домам. Полночь скоро, а я так и не зажгла ни одной тыквы. Чёрт с ним, с Волдемортом — помер и помер.

Гризельде лет двести, она учила самого Дамблдора, так что ей можно всё. Даже указывать Верховному Чародею. Тиберий благодарно хватается за повод уйти отсюда живым и объявляет о завершении собрания. Мне пришлют официальное письмо, если что-то ещё... А, впрочем, нет, мистер Снейп, это просто формальное предупреждение. Конечно же, одного заседания хватит, большое спасибо.

Первым подхватывается Уизли, заложив перья сразу за оба уха. Судьи тоже торопятся разойтись, собирая свои бумаги и поочерёдно со мной прощаясь. Сначала раскланивается Партридж, который уж точно весело встретит Хэллоуин — с тыквой-то вместо головы! Я прикидываю, как долго он может добираться до дома, и отсрочиваю сглаз на двадцать минут. Последней прощается Гризельда, попутно сообщив, какой я славный и смелый мальчик, как мной гордится Дамблдор и как было бы неплохо, если бы я кушал получше.

После этого я остаюсь один в комнате и наконец-то ложусь головой на стол. Я не чувствую себя ни сильным, ни смелым, только опустошённым и измотанным. Меня не приковывали цепями, но в душе я испытываю сходное ощущение. Бесконечный калейдоскоп из старых разговоров, из лиц давно умерших людей, из перекрещивающихся в темноте заклятий и разгорающихся пожаров кружит у меня в голове и никак не уймётся. Я сижу минут пять, ожидая, пока грязь снова осядет на дно памяти, чтобы можно было спокойно аппарировать.