Кровавое золото Еркета

Глава 13

В ночной темноте, обмотанные тряпками копыта коней ступали почти беззвучно по начавшей остывать каменистой земле, покрытой лишь жалкими клочками выжженной под солнцем травы, да немногими колючками. Такова степь летом в этих безводных местах, но дальше пойдут уже пустыни, где есть место солончакам и песчаным барханам — русским там придется неимоверно трудно, и так, что продвижение по этой караванной тропе ими будет вспоминаться приятной прогулкой.

Сотник Манглай-Кашка со своими доверенными воинами уходил на восток — еще два часа скачки и там зарозовеет небо от лучей восходящего солнца. Но они уже уйдут подальше от левого крыла казачьих сотен, что огромной дугой двигались южнее. Именно с полуденной стороны князь Бекович-Черкасский решил обогнуть огромное Аральское море. А он пройдет севернее, зайдет от полуночи, и, переправившись в устье Сырдарьи, направится по землям каракалпаков в Хиву. И придет гораздо раньше русских — у него всего десяток воинов, каждый с запасным конем, и все великолепно знают здешние края, не раз выполняя тут повеления всемогущего Аюки-хана. Воды в колодцах на караванных дорогах на небольшой отряд хватит вполне, до дна не вычерпают, всласть напьются сами и напоят своих коней, да еще бурдюки наполнят. В тороках привязаны мешки с украденным у русских овсом — будет, чем подкормить лошадей в трудную минуту, уже есть такие участки, с дневной переход, где совершенно нет даже сухой травы.

В торбе лежала грамота к хивинскому хану, и оттиск печати последнего на клочке шелковой ткани с орнаментом — своего рода оберег дорожный, чтобы его подданные хивинцы, известные разбойники, не перебили сейчас союзных им калмыков.

Ибо враг у них один — это русские, что стали набирать большую силу, почти победив шведов в долгой войне. И это очень сильно не нравится его повелителю, ведь владения калмыков разрезаны казачьими линиями, что по Волге, что по Яику. В Астрахани давно сидят царские воеводы и наместники, и уже указывают, что делать калмыкам на их же собственных землях, завоеванных острыми саблями пращуров.

Как такое может понравиться грозному Аюке, чьи владения идут от Маныча, что впадает в Дон, по всей северной части Прикаспийских степей, и, перемахнув через Яик, доходят до самого Арала, огромного моря, что раскинулось между пустынями. А ведь если русские захватят Хиву, то они уже полностью окружат земли калмыков и подвластных им кайсаков и ногайцев, и со временем превратятся в русские владения.

Манглай-Кашка несколько раз бывал в Хиве, и там сейчас находился тайный посланник повелителя калмыков Ачинсен Кашка, тот самый, что предупредил хивинцах полгода тому назад о коварных планах русских покорить их земли путем обманного посольства, которое сопровождают несколько тысяч солдат и казаков. А еще о том, что посланцы русского царя Петра ищут золотой песок, который очень нужен их повелителю, и в поисках своих не остановятся ни перед чем, даже отрежут Шергази-хану голову, если это потребуется. И еще строят на восточном побережье Каспийского моря свои крепости, дабы взять его земли в плотное обложение — ведь так охотятся на волков в степи.

Зерна подозрений упали в подготовленную почву, и стали быстро произрастать — насторожившиеся хивинцы не только начали собирать свою знаменитую конницу в отряды, но и схватили всех посланников князя Бековича-Черкасского, справедливо считая их лазутчиками, что те подтвердили под жестокими пытками. С двух уже содрали кожу и набили из них чучела, всех их слуг продали в рабство — и сейчас своей участи ждал третий посол русского князя, брошенный палачами на дно глубокого зиндана.

И покорно ждет своей страшной участи, жуткой казни!

А еще знал Манглай-Кашка, что его хан люто возненавидел русского князя, что на самом деле Девлет-Гирей-султан, то есть «покоритель владений», как считают персы. Родовитый «чингизид», и одновременно вероотступник, предавший учение пророка.

Этот довод для хивинцев станет самым веским, и они придумают для этого наглеца самое жестокое наказание!

Большая обида появилась у Аюки-хана на Бековича-Черкасского, когда тот два года тому назад появился в Астрахани. Напали вероломно ногайцы, пришедшие от Кубани. Навалились внезапно на владения калмыков в большой силе, и, главное, набросились на летнюю походную ставку. Аюка-хан сумел бежать ночью, пока верные охранники яростно бились с нападавшими татарами. Резня была страшная — убили младших жен хана, его детей, захватили шатер, коня, знамя и печать — такого позора никто из калмыцких ханов давненько не принимал. Дважды повелитель калмыков отправлял к Бековичу своих нарочных, и просил о помощи, преодолевая стыд. Но тот отказал, говоря что отряд его из солдатских пехотных полков, конницы еще нет. И сослался на царскую инструкцию, в которой ничего не было сказано, о том, следует ли оказывать помощь калмыкам.

Гнев и горечь захлестнули сердце Аюки-хана — никто и никогда с ним так не обходился, даже презираемые им ногайцы. А тут союзник такое сотворил — месть стала неотвратимой. Но одно дело послать убийц, и совсем иное покончить с предводителем царского войска тайно, чтобы избежать гнева московского государя. И стал плести паутину заговора старый хан, желая вершить свою месть руками хивинцев. И добился своего — Бекович покорно идет в расставленную для него западню.

На подходе к Хиве русские будут крайне вымотаны долгим походом, обессилят, у них многие заболеют и умрут. Аюка приказал местному кайсацкому тархану Доржи, что признал его власть, не оказывать русским никакой помощи, и тем паче не давать своих воинов, ссылаясь на жару. Отогнать с пути царского войска отары баранов и табуны лошадей, не показывать колодцы, угнать подальше верблюдов. И сам не отправил три своих полка, хотя был обязан это сделать.

И его самого, сотника Манглая-Кашку дал им проводником, чтобы караван-баши завел русских на безводье. Калмык постарался это сделать, но купцы стали яростно протестовать — они хорошо знали лучшие пути, чем те, которые он показывал Бековичу. Да и туркмен Ходжа Нефес оказался хорошим проводником, и калмык понял, что лучше для него будет, если сбежит в Хиву, ибо князь зело подозрительным стал…

— Вроде кто-то скачет сюда, — Манглай-Кашка прислушался — из предрассветных сумерек донесся едва слышимый перестук копыт. Сотник насторожился, раздувая крылья носа, словно принюхивался. Теперь сомнений не было — его отряд окружали, причем быстро.

Бежать?!

Вырваться из-под облавы будет трудно, а бегущий в степи всегда является врагом, и тогда пощады не будет. Лучше прикинуться другом — ночью темно, и всегда можно заблудиться. Тем более, все калмыки на этот случай были им заранее предупреждены — выехали, мол, на сайгаков поохотится, а потом догнать войско, да свежим мясом самого князя побаловать. Вот только заплутали малость, потому и рассвета здесь терпеливо дожидались, чтобы с первыми лучами солнца догнать войско.

Конский топот нарастал со всех сторон, страшным усилием Манглай-Кашка заставил себя не схватиться за саблю, ибо жест этот всеми и всегда воспринимается как враждебный. Его воины последовали примеру сотника — они уже смекнули, что их взяли в плотное кольцо, сами не раз бывали в степи на такой охоте, где главным зверем является человек.

— Решил от нас уйти, сотник?!

Со всех сторон выскочили ногайцы, плотно обступили калмыков — те стояли покорно, мрачно взирая на своих вековых врагов, с которыми сейчас оказались в одном отряде.

— С чего ты взял, мурза?!

Сердце сотника учащенно забилось — он сразу узнал Тевкелева по голосу. Этот татарин был самый опасный, верный шакал Бековича. И тем опасный, что умен, хитер и жесток. Прикажет убить — всех зарежут, и тела бросят — через два дня только кости белеть будут, да и те погрызенные. Зверье постарается, не одни зайцы-толай по степи бегают, есть и хищники. Да и птицы падаль охотно клюют.

— А с того, что слежу за тобой давно, сотник. И знаю, как твой хан с хивинцами сговорился, измену затеивая и царским планам поруху устраивая. Вяжите предателя!

Манглай-Кашка даже не успел клинок из ножен выхватить, как его захлестнули арканы, да со всех сторон набросились ногайцы. Калмыки не смогли даже оказать вялое сопротивление — всех повалили в одно мгновение, на каждого насело, несколько нукеров, а на самого сотника навалился чуть ли не целый десяток. Вывернули всем руки, умело связали.

— Какая грамотка интересная у тебя!

Мурза Тевкелов ощерился, что твой волк — в его руках было послание Аюки-хана. Татарин быстро его просмотрел, хищно улыбнулся поникшему сотнику — тот только сейчас осознал, какую глупость он сделал, не уничтожив этот лист, подписанный его повелителем. И хотя там все прописано намеками и иносказаниями, но ведь русский царь не на шутку рассердится может и отправит свои полки на Волгу.

— Я ее как чин посольский вез, — Манглай дернулся, теперь сотник желал только одного — спасти своего хана даже ценой собственной гибели после неминуемых жестоких пыток.

— А измену я давно и своему хану, и Бековичу учинил, ибо на службе хана хивинского нахожусь и его поручения тайные выполняю со всем тщанием. И золота мне обещано много!

— А чем докажешь?

В голосе мурзы явственно прозвучала насмешка. Татарин не был легковерным, и сразу потребовал признания.

— Есть у меня кусок шелка, с печатью Шергази-хана. Его я должен показать любому хивинцу и меня сразу сопроводят к повелителю Хивы — он знает меня в лицо, много раз бывал там!

— Князь теперь сам с тобой разберется, предатель — теперь токмо ему твою судьбу решать!