Кровавое золото Еркета

Глава 23

— Наш могущественный повелитель поклянется на священной для всех правоверных книге, в присутствии твоих мурз, своих сановников и мулл, что сердце его нет дурных помыслов. Шергази-хан действительно хочет заключить с твоим повелителем, грозным падишахом Севера, союз, а тебя, великого воина и полководца, что одержал блистательные победы в десятках сражений, держать близ своего сердца, как брата и лучшего друга! И не будет меж вами никаких ссор и обид, а лишь вечная дружба!

Кулун-бей говорил выспренно, выпятив куцую бородку, Ходжа Ишим блестел раскосыми глазками — весь вид хивинского вельможи внушал собой полное доверие — такой вот ласковый и добрый дядюшка, любящий деток… каннибал и убийца, как не поверить такому.

— А в знак своей приязни, хан передает тебе все земли, где сейчас стоят твои доблестные воины — от озера и двум протокам на пять фарсахов! Вот тебе его фирман, в котором за тобой, великий бек и мурза, и твоими потомками, навечно закрепляются эти владения!

Бекович взял грамоту, посмотрел на печать, и протянул ее Самонову — перс быстро просмотрел и чуть кивнул головой, подтверждая, что текст соответствует заявлению сановника. А тот продолжал вещать:

— Люди твои, что послами были посланы к нашему великому повелителю Шергази-хану, по злому умыслу двух приближенных повелителя Хивы были объявлены лазутчиками. И действительно брошены в зиндан, а подарки для нашего повелителя, у них находившиеся, похищены негодяями! Одного из послов твоих, как его…

Кулум-бей пытался выговорить имя, но не смог и посмотрел на Ходжу Ишима — тот сразу пришел на помощь и на ломанном русском языке, видимо слова специально запомнил и выучил, произнес:

— Астраханский тархан Иван Воронин со слугами своими освобожден и вечером будет у тебя, коназ!

— Хорошо, — отозвался Бекович, наклонив голову. Беседа шла на узбекском языке, котором он владел как родным — стороны прекрасно понимали друг друга. Да и все тюркские наречия схожи друг с другом и вполне понятны при разговорах. Многие русские, особенно пришедшие из Астрахани дворяне, прекрасно говорили не только на них, но и на персидском и арабском языках — чему в торговле с востоком не научишься.

— А за другими твоими посланниками посланы ханские гонцы — прости, коназ, но их продали в каменоломню, что на границе с Бухарой — туда долго скакать и обратная дорога не близкая. Но через три недели их обязательно привезут. А виновники в оном приведены к твоему лагерю на суд и расправу, которую они от тебя примут.

Бекович посмотрел на брата Сиюнча, тот поклонился и негромко произнес на родном наречии, которое здесь вряд ли знали.

— Привели двоих к лагерю — у одного веревка в ноздри вдета, у другого в уши, и гоняют плетьми по кругу без всякой жалости — те только мычат, видимо, языки у них вырезаны.

«Чтобы лишнего не сказали про мнимые вины свои — нашли козла отпущения и поднесли мне невинных жертв, все на них свалив. Но надо делать вид, что поверил», — Бекович мотнул головой брату и тихо пересказал послам то, что ему поведал брат — не стоило надеяться, что одно из кавказских наречий неизвестно хивинцам, а так вроде показывает к ним доверие и без обмана. Добавил только от себя:

— Это подданные великого Шергази-хана, и он распоряжается их жизнью. Они мне не нужны, я рад, что мои послы нашлись, и теперь о том могу отписать своему падишаху, чтобы он не держал зла на вашего блистательного владыку, почтеннейшие.

И заметил короткий огонек злорадства, блеснувший в глазах Кулун-бея, и еще раз уверился в том, что его старательно пытаются обмануть и смягчая подозрительность, внушить доверие.

— Дабы земли твои не пустовали, и в знак своей великой приязни, — Ходжа Ишим наморщил лоб, видимо припоминая, и с трудом произнес, — к великому государю и русскому царю Петру Алексеевичу…

Сановник остановился, вздохнул с нескрываемым облегчением, и заговорил дальше на родном для себя языке:

— Наш всемилостивейший хан отпускает на волю всех урусов, что в неволе томятся. И передает их твоему падишаху, светлый коназ, или тебе — твои новые владения малолюдны, но вода есть, земля тоже. Они смогут трудиться на тебя, великий воин Искандер!

«А ведь это очень плохо — кормить этих людей мне нечем. И если хивинцы обложат меня плотно, то начнется голод. Это не дар мне, а «троянский конь»! И не принимать его нельзя — русские люди просто не поймут моего поступка, что солдаты, и особенно казаки».

— Я очень рад, что хан проявил такую милость! Теперь я доверяю его словам, ибо они подкреплены и делами! Но даст ли еду для этих несчастных невольников, великий Шергази-хан?

— Даст, коназ, но вам надо с ним обязательно встретиться, и в беседе, что будет сладостной, разрешить все вопросы. Ведь повелителям лучше общаться между собой, дабы мысли их не могли быть замутнены чужими словами, что будут переданы посредством посланников. Шергази-хан поклянется на Коране перед твоими посланниками, коназ Искандер, и перед муллами и всеми своими приближенными, что не причинит тебе вреда, и не затаил на тебя зла, великий воин. Потому что кровопролитие случилось по незнанию общему, из-за коварства и алчности подлых тарханов, что вздумали поживиться имуществом и подарками твоих послов.

«Заманивает в западню, сладко стелет, вот только жестко спать будет с ободранной кожей. Но и отказываться нельзя, слишком открытое предложение. Так, надо потянуть время, позиции вскоре полностью откроются, и там будет ясно, какими картами следует играть».

Бекович улыбнулся, мысли текли сами по себе, а посланники Шергази-хана только подтверждали его предположения — ничто не вечно под луною, а истории свойственно то ли повторяться, то ли скользить по наезженной колее в одном направлении.

— Хорошо, я отправлю своих доверенных мурз Смайла и Худайгули к вашему хану, чтобы присутствовали на клятве. Они передадут подарки от нашего государя пресветлого царя Петра Алексеевича его ясновельможности владыке Хивинскому. Князь Михайло, соблаговолите собрать вверенные вам подарки и вручите их Шергази-хану с должным почтением.

— Слушаюсь, княже, — перс поклонился, вот только голос его что-то немного дрогнул, но Бекович не обратил на это внимания. Сам же повернулся к посланникам и произнес:

— На какой священной книге я должен дать клятву?

— На книге пророка Исы, как и клянутся христиане, — в голосе Кулун-бея просквозило нескрываемое удивление.

«А вот тут-то ты хрен угадал с приправой к плову, да и горчица не подошла к нему — как говорил профессор Сергей Петрович Рябышев. Я мусульманин, для меня Евангелие не является священной книгой, я могу поклясться в чем угодно, и моя клятва не будет являться действительной. Никто не обвинит меня, если я ее нарушу. Послы тут сделали страшную ошибку, потребовав от меня дать клятву на христианской «книге. Но ведь тогда я могу спокойно ее нарушить, виноват в том будет Шергази-хан, что наносит мне этим только смываемое кровью оскорбление!»

Положив ладонь на принесенное Евангелие, причем лютеранское, на латинском языке, взятое у шведов, но с крестом на обложке, причем стараясь не касаться пальцами главного христианского символа, Бекович громко произнес слова требуемой клятвы — а в голове суматошно прыгали мысли. Он теперь знал, что та западня, которую хан уготовил ему, обернется против коварства самого хивинского владыки.

— Но если я поеду к хану в ставку, то там будет все войско хана, не так ли почтенные послы?!

— О да, коназ, тебе будет устроена торжественная встреча — такого почета никому еще не было оказано. Но ты можешь взять с собой отряд даже в полтысячи воинов, этого вполне достаточно для охраны и уважения — ведь тебе ничего не будет грозить.

Бекович чуть не рассмеялся, глядя на лучившиеся радушием лица сановников. И негромко, но твердо произнес:

— С моей стороны, почтенный Ходжа Ишим, это было бы верхом неуважения к почитаемому мною победоносному хивинскому повелителю. Надо привести все мое войско — мои сарбазы будут стрелять в честь хана из ружей, а мои топчи произведут праздничный салют из своих пушек — пороха у них на три войны хватит.

Лицо сановника перекосила на секунду, будто ему в рот попала богомерзкая лягушка. Предложение было явно не по вкусу, и Бекович окончательно уверился, что вельможа знает о западне, которую готовят против него. И сталкиваться с урусами в новом сражении хивинцам явно не хотелось. А так все просто — захватят в плен и заставят написать приказ о том, что для прокорма русские полки должны разойтись по селениям.

В настоящей истории лишь после четвертого приказа князя, когда тот под страхом смерти потребовал выполнять его распоряжение, майор Франкенберг уступил и тем самым обрек большинство русских, шведов и казаков на смерть и страдания в неволе. Но теперь с самого начала Бекович предложил вариант, который крайне не устраивал хивинцев. Сановники переглянулись между собой, и Кулун-бей заговорил:

— Нет, вам как повелителям надлежит вести беседы в тишине, а войска производят шум, опять гром из ружей и пушек. Тут есть небольшое селение, что стоит поодаль, у чудесного арыка, роща чинар, персиковый сад — наш пресветлый хан, и ты, великий воин с почтенным для воителя именем Искандер, там можете встретиться и переговорить между собой. Это примерно половина фарсаха отсюда — вести нужды войско нет, зачем там воины, там тихо, и деревья дают прохладу.

— Да, все правильно — зачем нам войска?! Сотни воинов с каждой стороны будет вполне достаточно для общей охраны. Мои войска останутся в крепости, от нее как раз половина фарсаха будет, или три версты. И войска хана хивинского отойдут на такое же расстояние — раз мы дадим клятву оба с Шергази-ханом, то должно быть между нами уважение и доверие. Не так ли, почтенные — ведь маленькая ложь всегда рождает большое подозрение. А раз нет места последнему, то стоит доверять друг другу, — Бекович показал свои открытые ладони и добавил с улыбкой:

— Зачем нам войска, нам не надо их. Ваши всадники будут стоять рядом с моей крепостью, и будут видеть что мои сарбазы не выходят из нее, а мои казаки и ногайцы будут присматривать на таком же расстоянии за горячими воинами хана — ведь мало ли кому взбредет что-то в голову, ведь нашлись люди, что подняли руку на моих послов?!

— Ты как всегда мудр, пресветлый коназ, и твои уста изрекли то, что смягчит сердце нашего владыки — он согласится с тобою!

«Похоже, что этот вариант у них был запасным — слишком легко согласился и морда не скривилась. Подготовят засаду?! Но мои люди объедут все, а вокруг пустыня. Будет виден подход хивинской конницы, и я успею либо удрать, либо подойдут мои полки. Что-то тут не так. Но что именно?!»

— Только в знак доверия не стоит брать твоим воинам ружья — а так у всех будут честные сабли — для почета токмо, уважаемый коназ! Разве не будет клинок тем символом взаимного доверия?!