Кровавое золото Еркета

Глава 17

— Господа офицеры и мурзы! Надлежит нам выяснить, как действовать супротив неприятеля — наступательно на войска вражеские, либо, держа оборону, дождаться удобного момента.

Полковник Хрущов искоса посматривал на командующего экспедицией капитана лейб-гвардии князя Бековича-Черкасского — перед ним сидел истинный азиатский владыка, насколько он не походил на себя самого.

Где зеленый мундир, ботфорты, камзол и треугольная шляпа?! Куда они пропали?!

Парчовый халат, сафьянные сапоги с загнутыми вверх носками, отросла борода на сухом вытянутом лице, и не узкая как у татар, а вполне себе окладистая. Недобрый прищур глаз, бухарская сабля с богато украшенной рукоятью и ножнами лежит перед ним на ковре, на котором он восседает как владыка. Но почему как, ведь он и есть самый доподлинный «чингизид», даже имя сменил на свое родовое — Девлет-Гирей-хан. Имя настолько известное всем русским, которое вбили в память поколений свистом кривой татарской сабли, да плачем угоняемых в Крым невольников.

Только блестящий горжет петровского гвардейца висит на шее, прикрывая бляхой верхнюю часть груди — единственное европейское, что осталоссь в князе, который прямо на их глазах за два месяца превратился в самого натурального восточного деспота.

А может он и был таким, просто в какой-то момент слетела с него как шелуха, сползла как со змеи кожа, насаждаемый царем Петром европейский лоск, в здешних краях абсолютно не нужный и даже чуждый?!

В такое было трудно поверить, скорей всего, князь Бекович-Черкасский играл свою роль, чтобы не быть чуждым местному населению, понятным для них, что ли, привычным, какие и были тут владыки. Но в том, что он предан царю Петру и выполняет его волю, ни у кого сомнений не было, так что надлежало присягу исполнять.

— Думаю, нам следует построить укрепление, и принять тут бой, — осторожно начал силезец. — А как нанесем неприятелю потери знатные, так двинемся вперед, а пушки проложат нам дорогу на Хиву.

— А нет ли у неприятеля артиллерии? Тогда в лагере этом потери напрасные понесем, и волю царскую не исполним!

Майор Пальчиков посмотрел на Франкенберга — между двумя офицерами отношения были весьма натянутые. И тут забасил атаман Бородин, поглаживая окладистую бороду.

— Ежели крепость строить, так казакам там напрасная тягота выйдет, да и потери. Полки наши лучше за протоку отвести тогда, там место есть для действий конных.

— Сомнут тебя, атаман — в полках твоих полторы тысячи, а хивинцы по слухам десять тысяч одной кавалерии имеют, — Хрущов подал голос, но не настаивая, а в виде совета — не хотел свой полковничий чин вперед выставлять, дабы мнения иного им не давить.

— При таком перевесе они казаков твоих обложат и вырубят, а инфантерия с артиллерией помощь вовремя оказать не смогут. Лучше лагерем стать, занять позиции крепкие, да на них хивинцев ожидать, — подполковник Анненков даже пальцы рук сцепил меж собою, высказывая свое мнение. Сидевший рядом с ним майор Соковин, из дворян московских, энергично мотнул головой, соглашаясь с мнением однополчанина.

— У хивинцев нет пушек, все лазутчики и купцы об этом говорили. Пищалей в достатке, как и пороха, но худые они, фитильные — фузеи наши много лучше, — снова заговорил силезец, человек очень осторожный и предусмотрительный, в чем Владимир Андреевич не раз убеждался во время долгого перехода по пустыне.

— А потому правильнее их на позициях крепких встретить, да с ретраншементом — и посмотреть в бою, насколько вояки они добрые. А уж опосля действовать наступательно, когда ясно станет, чего от них ожидать нам следует. Позиции удобные есть — укрепления с двух проток соорудить, квадратом, восточную сторону солдаты на себя возьмут, а западную мои драгуны. Артиллерию в промежутках поставить, а нашу конницу между проток расположить — тогда она действовать сможет, когда нужда появится.

— Если в осаду встанем, где харч брать будем — бараны скоро закончатся, когда всех под нож пустим, — майор Пальчиков загорячился, но Бородин сразу охладил его.

— В озере рыбы уйма, уловы огромные вытаскивать можно. Сети у нас есть, лодки у местных возьмем. В протоках и арыках вода, колодцы опять же везде, а в них вода добрая. Зелени много, кустов — кони с голода не помрут, а верблюды вообще все жрут.

— Селения басурманские укрепить можно, валы соорудим, редуты поставим, а впереди рогатки с кольями. Из ивы корзин наплетем, фашины сделаем, — опять подал голос Анненков, и Хрущов убедился, что большинство в битву отнюдь не рвется, все осторожничают. Да оно и понятно — страшно в неизвестность лезть, да еще в чужих краях.

— Да и солдаты от перехода устали, и казаки. Кони из сил выбились — их неделю откармливать нужно. Лучше уж на месте знакомом хивинцев встретить, и посмотреть, так ли они страшны.

Мурза Тевкелев, в майорском чине пребывающий, как бы подвел черту под высказанными мнениями. И все собравшиеся в тенистом саде, сидящие на коврах среди набросанных подушек, посмотрели на Бековича. Тот надолго задумался, потом заговорил:

— Северную и восточную фортецию возводят батальоны Анненкова и Соковина, южную и западную эскадроны Франкенберга и Пальчикова — по казачьему полку на каждый участок в усиление — ибо биться пешими хорошо умеют. Укрепления за протоками возводить, они как рвы будут, кольями и рогатками прикрыть, чтоб с наскока сразу не полезли. За каждым ретраншемент возвести — дабы прорыв предотвратить, если оборону нашу преодолеют. Приступ с севера будет — там пространство ровное для набега, а с юга плавни да заросли. Потому все пушки там на позиции поставить, достать с обоза морские фальконеты — этими дробовиками сподручнее отбиваться будет, все же фунт картечи зарядить можно.

Бекович говорил уверенно, ведь вчера Владимир Андреевич весь вечер с ним о том вместе судили и рядили. Даже планы начертили соответствующие — теперь легче в жизнь их претворить можно будет.

— Возведение укреплений на полковнике Хрущове — ему надлежит за работами наблюдать, чтоб справно все сделали, а нерадивых батогами немедленно наказывать, дабы старались лучше. Дехкан привлеките, серебро из походной казны выделю — платить без обмана. Но солдат не изнурять — три дня у нас есть еще, но колья с рогатками нынче же поставить — береженого бог бережет. «Волчьи ямы» копать и иные хитрости удумать. А кайсаки с ногайцами дозоры на дневной переход нынче выставили — и на полночную сторону, и на восход. Так что предупредят, коли враг в силах великих подойдет. Тогда и биться с ним будем…

Владимир Андреевич сильно вымотался за этот день, наблюдая за проведением работ — солдаты и казаки трудились без понуканий, заступы и кирки вгрызались в сухую каменистую землю. Плели из веток корзины, набивали их камнями и землей, ставили поверх невысоких валов. Наспех связанные рогатки из жердей перегородили все подступы к лагерю, на удобных для конницы направлениях вбивали колья и рыли ямы — русский лагерь быстро преображался в огромное укрепление. Не против регулярной армии, такой как шведская — те бы не обратили на фортеции никакого внимания, взяли бы быстро приступом, а против азиатской конницы — а вот с нею многим солдатам приходилось встречаться в Прутском походе. А там против них была лучшая — турецкая и татарская из Крымского ханства. Так что неведомые пока хивинцы вряд ли удивят бывалых воинов.

— Свое получат, тем паче у нас новые пули — жаль, что отлить в достатке их не успели, — Владимир Андреевич лежал в небольшом бассейне, положив голову на гладкий камень, разгоряченное за день тело приятно охлаждала теплая вода. Благодать, наверное, потому рай на земле, Эдем, считали в Междуречье. Но и тут тоже рай, так же две реки текут, жарко и плоды везде удивительные — виноград, смоквы, инжир, гранат.

Полковник поднялся из воды, встряхнулся как пес, разбрасывая капли воды — старый слуга, но речь которого, к удивлению русского офицера, была вполне понятна, помог облачиться в чистое исподнее, на плечи накинули халат, на ноги надели бухарские сапоги.

— Кафтан твой, повелитель, вычистят, рубашку стирают — солнце еще в небе, все высохнет.

— Ты почему так ладно говоришь, старче?

— Раб я, господин, сын дьячка сельского, грамоте разумел. Да вот юным попал в неволю к ногайцам, а те хивинцам продали. Арыки копал, а как старый совсем стал — то в доме слугой пребываю. Тут нашего говора людей много — в Хиве рынок большой, где невольниками торгуют. Их тут много, и народ разный, кого только нет.

— Их речь разумеешь?

— А как же, столько лет здесь провел.

— Толмачом ко мне пойдешь, — не спросил, приказал Владимир Андреевич, — я тебя своим денщиком поставлю, жалование положим — служилым человеком станешь. Не бойся — при обозе обретаться станешь, никто в бой тебя не пошлет. Ты ведь знаешь кто я по чину?

— Все тут знают, — слуга упал ниц, поцеловал сапог, Хрущов не успел одернуть ногу. — Ты правая рука хана, полками командуешь его. Все тебе кланяются, и начальные люди, и мурзы, и даже атаманы говорят с почтением.

— Не совсем так, но возле этого, — пробормотал Хрущев и приказал чуть смущенным голосом.

— Вели ужин подавать!

— Да, господин, я сейчас рабыням твоим скажу…