Кровавое золото Еркета

Глава 5

— Эх, Петр Алексеевич, нельзя же так напролом, и нахрапом — Восток дело тонкое, как сказал один киногерой. Хотя, как говорят сами русские, что наглость второе счастье!

Бекович покачал головой, читая строчки царственной инструкции, и удивляясь, как можно отдавать столь неадекватные ситуации поручения, ведь даже попытка выполнения любого из них моментально насторожит хивинцев. Ибо сильный о помощи и содействии собственным шпионам никогда не просит, сам ищет варианты.

«6. Ежели сим, или иным образом склонится Хивинский Хан, то просить его, дабы послал своих людей, при которых и наших два человека бы было, водою по Сыр-Дарье реке в верх до Иркеты городка, для осмотрения золота.

7. Также просить у него судов, и на них отпустить купчину по Аму-Дарье реке в Индию, наказав, чтобы изъехав ее, пока суда могут идти, и оттоль бы ехать в Индию, примечая реки и озера, и описывая водяные и сухой путь, а особенно водяной к Индии той или другими реками, и возвратиться из Индии тем же путем; или ежели услышит в Индии еще лучший путь к каспийскому морю, то оным возвратиться и описать.

8. Будучи у Хивинского Хана, проведать и о Бухарском, не можно ль его, хотя не в подданство, ежели того нельзя сделать, но в дружбу привести таким же манером: ибо и там також Ханы бедствуют от подданных».

Бекович только покачал головою, прочитав текст. Пробежался глазами по оставшимся пяти пунктам. Там была роспись назначенных в дело людей и потребных средств. Абсолютно недостаточных для полноценного военного похода, и совершенно избыточных для любой мирной миссии и ведения дипломатических переговоров.

Именно эта неадекватная оценка обстановки русским государем в конечном итоге приведет к гибели Хивинскую экспедицию.

— Все бы хорошо, диагноз установлен правильный. Одно плохо — его патологоанатом поставил над твоим трупом, с которого шкуру содрали. И что же мне делать, если со вторым извечным русским вопросом «кто виноват» я самостоятельно разобрался.

Князь покрутил головой — ситуация казалось безвыходной. Хивинцы ждут врага, причем они вероятней всего знают цели похода. А потому уже готовят жаркую встречу. А перевес в силах на их стороне, причем значительный, и рассчитывать на победу не приходится.

— Идти нельзя, это гибель, — Бекович покачал головой. И после мучительной паузы произнес:

— Но если я не пойду, то будет неминуемая царская немилость в лучшем случае. А в худшем просто казнят за трусость, ведь денег на все приготовления потрачено свыше двухсот тысяч рублей. Такие расходы Петр мне не простит никогда, забьет в колодки!

Дилемма была ужасной, и, раскурив очередную трубку — табак напрочь заглушил чувство голода — Бекович тряхнул головой, и ударил кулаком по столбу, не сдержав выплеска эмоций.

— Я пойду! Знаю эти края, прошел их вдоль и поперек, дух мой привычен, а новое тело не подведет — молодое и крепкое. И в отличие от своего «альтер эго» я прекрасно понимаю все сложности, и тот факт, что остаться в живых практически невозможно. Но тогда пусть хивинцы запомнят накрепко мой поход и сами умоются кровью!

Выругавшись, Александр уселся на стул и только сейчас увидел большой штоф зеленого стекла, емкостью так литра на полтора, спрятанный за накинутыми на кошму подушками. Достал его, покачал в руке приятную тяжесть, прислушался к бульканью — осталось примерно четверть.

— Так вот князь чем занимался эти трое суток — сходил с ума и топил горе в зеленом вине. Причем заповеди пророка не нарушая, — принюхался и ощутил легкий запашок сивухи и каких-то трав, скорее всего аниса, от запаха которого гибнут клопы, вши и тараканы.

— На самогоне все пьется, — Бекович вытащил пробку и отхлебнул приличный глоток — по крепости градусов тридцать. Но арак и рядом не стоял, хотя туда анис тоже щедро добавляют — для всех случаев жизни травка, и лекарство, и яд, и какао заменит при случае. В студенческой юности приходилось пить даже жуткое пойло, нормы, изложенные в Коране, коммунисты не соблюдают. Сам он был атеистом, но воленс-ноленс, за последние тридцать лет пришлось немного мимикрии внимания уделить.

— Хорошо пошла, — вытер губы платком — не расшитым же золотым галуном обшлагом вытирать. На душе полегчало, а мысли понеслись гораздо быстрее — он стал прикидывать возможные варианты, идти на убой не собирался. Если нельзя одержать победу, то нужно хотя бы выжить, но лучше вернуться обратно с прибытком. Хивинцы, на треть кочевники, грабят всех в подряд, можно сказать, живут разбоем как русские казаки в это время, и богатств за стенами своих городов накопили немало. И если их хорошо тряхануть, то немало ценностей вывезти можно, по самым приблизительным прикидкам, счет может пойти если не на миллионы, то на сотни тысяч полновесных рублей, причем в золоте и драгоценностях.

— Так, населения там тысяч двести пятьдесят, может быть чуть больше, но не триста тысяч — столько народа там вместе с рабами не наберется. Ладно, округлим до этой суммы. Две трети узбеки, четверть туркмены, оставшаяся десятая часть приходится на каракалпаков и казахов. Половина населения оседлое, сарты — почти все они узбеки, живут в долине и в городах. Военному делу не обучены, с них три шкуры налогами дерут, ни один хан в здравом уме вооружать их не станет. Так что полтораста тысяч народа из подсчетов выходят, они в войнах не участвуют.

Александр раскурил очередную трубку. В отличие от русских, в Средней Азии все прекрасно знали и понимали всю подоплеку с походом князя Бековича-Черкасского, который рассматривали как завоевательный. А русские историки, да и советские, чтобы оправдать неудачу, всячески увеличивали на бумаге численность хивинцев и в конце-концов дописались, что против трех тысяч воинов экспедиционного отряда коварные азиаты выдвинули чуть ли не 24 тысячи легкой конницы.

Да если бы хивинцы имели восьмикратный перевес в том первом трехсуточном сражении, то все бы незадачливые завоеватели остались навечно лежать у Карагача под жарким солнцем.

— Из оставшейся части скидываем также всех стариков, женщин, детей, мулл, рабов в кочевьях, чтобы получить искомые десять процентов — это и будет мобилизационный ресурс Хивинского ханства. Что-то около пятнадцати тысяч воинов, в подавляющей массе конных степняков. И это максимальная цифра — больше не собрать никак, и то столько в поле одновременно вывести невозможно. Вернее будет считать тысяч на десять войско, ибо треть общего состава это внутренние караулы в городах, на дорогах стражники, отдаленные гарнизоны — оголять бухарскую границу Шергази-хан не станет, да и от кочевий казахов и туркмен нужно тоже обязательно поберечься. Народец там лихой, и, узнав о проблемах соседа, своего шанса обогатиться за его счет никак не упустят.

Бекович покачал головой — все же 9-10 тысяч конных воинов, с детства выросших в седлах, имеющие опыт набегов и разбоев, привычных к здешнему жаркому климату — слишком серьезная сила, чтобы ее недооценивать. И что скверно — у них превосходный конский состав, знаменитые текинцы одна из лучших пород в здешних краях. И эти лошади не будут измучены переходом, как казачьи, а, значит, маневренная война практически обречена. Так, контратаки возможны, но не больше.

— Так, думая голова, папаху тебе новую саблей раздобуду!

Опыт соответствующий у Бековича имелся, пусть в ином времени, и совсем на иной земле. По окончании военной кафедры университета, он отдал долг родине в лейтенантском звании — «пиджаков» в 1970-е года гребли в армию без разбора. Три года пролетели быстро, причем тянул службу в инфантерии, хотя собственные ноги там уже давно заменил «железный конь» в виде БТР-60, а затем оказался в штабе округа в одном из интересных отделов — все же знал почти все местные наречия.

После увольнения в запас, но уже старшим лейтенантом, занимался тем, чему учился — ездил в геологические экспедиции не только по Туркестану, но и побывал за «речкой» — в сопредельном Афганистане. После того как короля свергли, и тот остался в Швейцарии, а к власти пришел Дауд, ставший сердаром — что афганского лидера, что позже туркменского, всех их очень тянуло на пост «вождя», ведь таковы вековые традиции Востока. А через год после Саурской революции снова призвали в армию, и в сентябре 1979 года оказался в «мусульманском» батальоне, с которым и вошел в декабре в Афганистан.

И хлебнул лиха полной ложкой, пусть и получив капитана вместе с Красной Звездой, и афганским орденом «на закуску» из рук самого Бабрака Кармаля. И остался хромым на всю свою дальнейшую жизнь мирного геолога, потом замминистра, и ученого в последние двадцать лет…