Раздражающие успехи еретиков

Шарлиан была бы готова относиться к этому человеку с отвращением только на этом основании, но у нее были свои глубоко личные и индивидуальные причины ненавидеть Кейри. Хотя с тех пор он существенно смягчил свою резкую критику, он не скрывал своего первоначального несогласия с решением бросить вызов авторитету храмовой четверки. Шарлиэн была удивлена этим меньше, чем некоторые другие. Несмотря на всю его показную преданность Церкви — и что бы она о нем ни думала, никто не мог оспорить тот факт, что он всегда щедро жертвовал Церкви — для нее было совершенно очевидно, что он никогда даже не делал жеста, чтобы применить наставления Писания о братстве к своим собственным несчастным работникам, и не было никаких доказательств какой-либо особой праведности в его собственной жизни. На самом деле, по ее мнению, он идеально подходил для храмовой четверки. Его «дары» Церкви, как и его публичное восхваление учения Церкви, представляли собой попытку подкупить Бога, а не какое-либо подлинное, глубокое благочестие. Это означало, что Церковь Чариса представляла собой вызов совершаемому над Богом и архангелами мошенничеству, в котором он провел всю свою жизнь.

Шарли, возможно, ты просто относишься к нему немного строже, чем он того заслуживает, — напомнила она себе.

Может быть, так оно и есть, — ответила она сама. — С другой стороны, может быть, это и не так.

Несмотря на его попытки преуменьшить свое первоначальное несогласие с отказом Чариса от храмовой четверки, Кейри в лучшем случае лишь частично смирился с существованием Церкви Чариса. Он принял, по крайней мере, форму церковной реформации в Чарисе, но Шарлиэн была одной из тех, кто сомневался, что в этом действительно приняло участие его сердце. Война против Церкви просто привела к слишком большому количеству контрактов, стоивших слишком больших денег, чтобы он мог придерживаться принципов и позволить всем этим прекрасным маркам упасть в чью-то другую кассу.

Этого было бы более чем достаточно, чтобы настроить Шарлиэн против него, но он на этом не остановился. Ее дядя, герцог Холбрук-Холлоу, был одним из двадцати или около того самых богатых людей в королевстве Чисхолм, и Кейри провел последние пару месяцев, соблазняя его инвестировать в различные собственные предприятия в Чарисе. Не то чтобы Шарлиэн возмущало участие ее дяди в чарисийских предприятиях, но если он собирался инвестировать с кем-то, почему это не могло быть с кем-то вроде Хаусмина или Мичейла? Кто-то, кто был хотя бы отдаленно принципиален?

Он наживается на принципах дяди Биртрима, — обиженно подумала она. — Он знает, как недоволен дядя Биртрим моими решениями, и использует свою репутацию преданного служения Церкви, чтобы убедить дядю Биртрима положить деньги в его карман! К настоящему времени дядя Биртрим убежден, что Кейри на самом деле его друг — один из очень немногих друзей, которые у него есть здесь, в Чарисе, — и последнее, что мне нужно, это чтобы дядя, чья лояльность Церкви Чариса уже вызывает сомнения, публично проводил время с кем-то с репутацией Кейри!

Она на мгновение закрыла глаза, снова ругая себя. Ее дядю едва ли можно было обвинить в том, что он общался с одним из немногих высокопоставленных или богатых чарисийцев, которые не смотрели на него с открытым подозрением. И хотя она сделала несколько намеков Холбрук-Холлоу, она не могла заставить себя быть более откровенной в своих попытках вбить клин между ним и Кейри. Она должна это сделать. Она знала, что должна это сделать. Но у него было так мало друзей в Чарисе, и именно она заставила его приехать сюда. Как бы сильно она ни ненавидела Кейри, он, очевидно, видел этого человека совсем в другом свете.

И всегда возможно, что твое представление о Кейри искажено именно потому, что тебя возмущают отношения дяди Биртрима с ним, — сказала она себе.

— Я сам был бы значительно счастливее, если бы Кейри был далеко-далеко не только от имперского парламента, но и от палаты общин, — признался архиепископ Мейкел. — С другой стороны, возможно, это и к лучшему, что он там, где он есть.

— И почему это может быть, Мейкел? — едко спросил Грей-Харбор. — Помимо, конечно, удобства всегда знать, где он находится, когда приходит время для палача?

— Потому, Рейджис, — сказал Стейнейр, — что он не уникален. Он гораздо более раздражающий, чем многие, более заметный, чем большинство, и почти наверняка более лицемерный, чем кто-либо другой, кого я могу назвать сразу, но не единственный. Здесь, в Чарисе, и в Чисхолме тоже, есть много других людей, которые, несомненно, чувствуют то же самое, что и он.

Он даже не взглянул в ее сторону, — отметила Шарлиэн, вспомнив другой разговор с ним.

— Важно, чтобы те, кто не согласен с Церковью Чариса, не были лишены своего собственного права на публичный голос, — сказал архиепископ.

— Это борьба за принципы, за право и ответственность людей делать выбор, и, как сказал Кэйлеб, мы не сможем выиграть войну за свободу совести, если будем отказывать в свободе совести тем, кто просто не согласен с нами. Если это означает, что мы должны мириться с несколькими Кейри, даже в парламенте, то это цена, которую мы должны быть готовы заплатить.

— Теоретически я согласен, — сказал Грей-Харбор. — И Бог свидетель, я провел достаточно времени в политике, чтобы понять, что искренне пытаться выслушать противоположные точки зрения всегда неприятно. Но Кейри… — Он покачал головой, на его лице отразилось отвращение. — Почему лоялисты Храма не могли, по крайней мере, выбрать себе представителя, у которого была бы унция подлинных принципов где-то в его костях?

— Полагаю, это тот случай, когда приходится довольствоваться тем, что они могут найти, — едко сказала Шарлиэн. Затем она встряхнулась.

— Но хватит о мастере Кейри, — продолжила она. — У нас есть более важные вещи, о которых нужно беспокоиться. Например, когда именно делегаты должны «спонтанно» пригласить меня выступить перед ними.

— Ваше величество, — сказал Грей-Харбор, — это звучит необычайно расчетливо и цинично, особенно для человека вашего нежного возраста.

— Не расчетливо и цинично, милорд, просто практично, — ответила она. — И мой вопрос остается в силе. Когда мы должны договориться о том, чтобы позаботиться о приглашении?

— Нет необходимости действовать слишком быстро, ваше величество, — сказал Стейнейр. — Мой собственный совет состоял бы в том, чтобы дать им всем еще по крайней мере несколько дней повариться в собственном соку. Позвольте нам немного сгладить наши острые углы — и дайте нам время начать разделяться на узнаваемые фракции — прежде чем вы войдете и примените к нам свой собственный молоток.

— Вы имеете в виду, подождать, пока у меня не появятся узнаваемые цели?

— Да, что-то в этом роде.

— Вы не думаете, что для меня было бы лучшей идеей нанести несколько ударов, пока все еще более или менее в состоянии движения? — Тон Шарлиэн не был дискуссионным. Она была просто опытным тактиком, обсуждающим тактические приемы со своими коллегами-экспертами.

— Ваше величество, что бы вы ни предприняли немедленно, это не помешает формированию фракций, — указал Стейнейр. — Это простая человеческая природа. Я придерживаюсь мнения, что было бы разумнее позволить воде достичь своего собственного уровня, чтобы фракции сформировались естественным образом, и мы могли определить как друзей, так и врагов, прежде чем обнажать мечи.

— Боже, какая воинственная метафора, — пробормотал Грей-Харбор. Стейнейр приподнял бровь, глядя на него, и первый советник рассмеялся. — Я не спорю с тобой, Мейкел! На самом деле, думаю, ты прав.

— Я тоже так думаю, — задумчиво произнесла Шарлиэн.

— Хорошо, — сказал Грей-Харбор. — В таком случае, я поговорю с Шарпхиллом. Он уже готов к тому, чтобы начать разворачивать зал — как вы сказали, ваше величество, — к «спонтанному» действию, когда делегаты умоляют вас обратиться к ним. Все, что ему нужно, — это кивок.

— Хорошо. — Шарлиэн улыбнулась. Сэр Мейкел Трейвир, граф Шарпхилл, был тестем Эдуирда Хаусмина. У него также был достаточный статус чарисийского пэра, чтобы заставить выслушать себя даже чисхолмского дворянина, и в данный момент он очень старательно держал голову опущенной и как можно меньше выдавал свои собственные мысли. Шарлиэн понравился сэр Мейкел с того момента, как она встретила его, и она легко могла понять, почему Хаусмин был такого высокого мнения об отце своей жены.

— Что ж, — сказала она, снова поднимая свой бокал, — должна сказать, джентльмены, что чувствую себя значительно бодрее, чем сегодня утром. Что бы ни случилось, по крайней мере, у нас с Кэйлебом, похоже, есть союзники в большинстве необходимых мест.

— «Союзники», ваше величество? — невинно повторил Грей-Харбор. — Разве вы на самом деле не имеете в виду шпионов, провокаторов и диверсантов?

— Милорд! — потрясенно произнесла Шарлиэн. — Не могу поверить, что королевский советник с вашим многолетним опытом может быть виновен в том, что позволил себе откровенность в такой момент, как этот! О чем вы думали?

— Простите меня, ваше величество, — искренне сказал он. — Это был всего лишь временный провал! Не знаю, что на меня нашло, но обещаю, что сделаю все возможное, чтобы воздержаться от подобных неприличных вспышек в будущем!

— Я, конечно, надеюсь на это, — чопорно сказала императрица Шарлиэн из Чариса.