Голодная бездна Нью-Арка

Глава 21

— О Боги всемилостивейшие, если бы ты его видела! — Сандра закатила глаза, — если бы ты его видела!

— Не видела, — Тельма забралась на стул с ногами. Еще одна дурная привычка, избавляться от которой у Тельмы не было ни малейшего желания.

— Увидишь, — отмахнулась Сандра. — Я вас познакомлю обязательно, потому что он…

— Такой! — Тельма тоже умела закатывать очи.

И Сандра рассмеялась.

Сегодня она горела ярче обычного, полыхала даже, но странное дело, свет этот был неправильным. Холодным? Лихорадочным? Тельма никак не могла подобрать определения. И разглядывала подругу — а подумав, она решила, что Сандру можно считать другом — с удивлением.

— Когда он на меня смотрит, у меня прямо коленки слабеют! А Лизхен говорит, что это — верный признак… Лизхен ты не знаешь, она вместе со мной выступает… нет, не совсем, чтобы вместе. Я вообще только пою. Я сразу сказала, что петь — это всегда, а другое — не для меня. Вот Лизхен танцует. Ты понимаешь?

Сандра качнула бедрами и по груди себя хлопнула.

— У нее очень большой… опыт…

— Если опыт — то это да.

Надо вытаскивать ее из той дыры, в которую Сандра угодила, пока дело не дошло и до танцев или чего похуже. И как получилось, что, поговорив с мистером Найтли обо всем, Тельма забыла о Сандре?

— Та вот, она говорит, что у нее с мужем также было… только он потом козлом оказался, но это же любовь… а тут розы! Представляешь? Мне, конечно, выпить покупали и предлагали… ну, всякое предлагали, — Сандра смутилась, впрочем, ненадолго. Она отбросила тяжелые волосы, на которых, видать в силу праздничности ее настроения, осталась еще серебристая пыльца лака. — Розы! И целая корзина!

Упомянутая корзина, размеров немалых, заняла почетное место на столе. Точнее уж, она заняла почти весь стол, оставив лишь краешек его, на котором и вместилась, что бутылка вина, принесенная Тельмой, что шоколадные конфеты Сандры, извлеченные по особому случаю.

— И вот эту корзину прямо на сцену выволакивают… я аж дар речи потеряла!

— Неужели?

— А потом и Донни… он такой… такой… — Сандра протянула руку, — на, посмотри.

— Что?

Столь легко люди памятью не делятся.

Особенно, если это память о чем-то действительно важном, а этот Донни, он и вправду был важен для Сандры. И все-таки.

— Посмотри! Ты же можешь! Я тете всегда показывала, когда что-то случалось… ну, обычно не очень хорошее… например, когда Элли Кид меня чернилами облила! Она была такой противной! А чернила красными, и потом еще не смывались долго… тетка сказала, что это от зависти. Я была красивой, а Элли — просто дочкой шерифа… ей Билли нравился очень, а он за мной ходил… ой, опять заболталась, да?

— Да, — подтвердила Тельма и с трудом удержалась, чтобы сказать, что эта болтовня, об Элли, Билли и прочих людях, когда-то существовавших в жизни Сандры, возвращает ее исконный свет.

Ясный, что солнце.

Теплый.

— Ничего, — Сандра подняла чашку с вином, которое оказалось на диво неплохим. — За нас, да? А потом ты посмотришь! Не подумай, что я настаиваю… просто, понимаешь, я привыкла говорить обо всем, а здесь больше не с кем… то есть, девчонки, конечно, послушают. Но я же не совсем дура, я понимаю, что они мне теперь завидуют… и сначала выслушают, а потом сплетничать станут… а то и…

Сандра вздохнула.

Вино она выпила одним глотком и занюхала ладонью, которую вновь протянула Тельме.

— Ты не будешь завидовать, я знаю… ну, то есть не знаю, но мне кажется, что не будешь…

Белые пальцы.

Тонкие пальцы. Запястье изящное… почти как у мамы.

Мама любила кольца.

И браслеты.

Прикасаться к другому человеку было не то, чтобы вовсе непривычно, нет, Тельма хорошо контролировала свой дар. Но…

Чтобы вот так.

Добровольно.

— Ну же, — Сандра сама обхватила ее запястье. — Вот увидишь, Донни тебе понравится!

…нет.

…с первого взгляда, даже не взгляда — запаха. Резкого. Хищного. Подавляюще мужского. И Тельма едва не отшатнулась, закрываясь от человека, который смотрел на нее в упор.

Не на нее.

На Сандру.

Сандрой она и была, вихрем смятенных эмоций, в котором смешались и восторг, и недоверие, и подспудный ужас. И все же восторга было больше.

— Я был очарован вами, — Донни наклонился и коснулся пальцев губами. И сердечко Сандры забилось, как сумасшедшее. — Я лишился покоя… я приходил сюда вновь и вновь…

И ей так хочется верить!

Тельма чувствует это желание и неуемную, неудовлетворенную жажду любви, той истинной, что с первого взгляда и до последнего вздоха. Эта любовь, вернее сказка о ней, ожидание ее заставляет отринуть и саму тень сомнений.

Конечно, он приходил.

Сандра просто не замечала. Со сцены зал плохо виден, это ведь сцена освещена, а столики, напротив, традиционно находятся в тени, как и те, кто за ними сидит. «Колибри» — заведение непростое. Об этом Сандре намекали уже, мол, сюда не каждого пустят.

Зато уж если кого и пускают…

Сандре стоит присмотреться к людям.

Хватит нос драть и недотрогу из себя корчить. Да она за один вечер может заработать столько, сколько за месяц ей платят. А то и побольше… но нет, что-то кочевряжится, будто бы особенная…

…эти мысли мелькнули и исчезли.

— Я долго не мог решиться…

Хищник, как есть хищник. И вовсе не из мелких. Нет, слишком самонадеян, слишком… опасен, и Тельма чувствует эту опасность даже через искажение чужих эмоций. Она смотрит глазами Сандры, но видит вовсе не очаровательного красавца, который — о диво, — ухаживает за Сандрой!

Нет, ей дарили цветы.

Иногда.

И даже в кафе приглашали… но чтобы розы и букетами… или не букетами — целыми корзинами! Невообразимо! И девчонки наверняка обзавидуются.

Пускай.

…дурочка…

…не влюбленная, но уверенная, что эта ее жажда, эта вера в сказку — и есть любовь.

Узкий нос.

Длинный нос с характерной горбинкой. Высокие скулы. Глаза глубоко посажены, и цвет их разглядеть не выходит, хотя Сандра и старается. Нет, не потому, что для нее имеет значение такая мелочь, но просто ей хочется знать о нем, рыцаре ее грез, все.

— Почему? — она дрожит, и эта дрожь, подспудный страх манит хищника, как запах крови.

…и нежности.

— Потому что не мог вообразить, что вы одна…

Она одна.

Ей предлагали… ночь вместе.

Или даже на выходные прокатиться на Остров, снять номер в отеле, чтобы с шиком эти выходные провести. И денег сулили. Она не поддавалась. Она же ехала в Нью-Арк не за деньгами — за мечтой. Только та оказалась недостижимой, то есть, Сандра почти поверила, что достигнуть этой мечты не выйдет, как ни старайся.

— Я одна… — робкое признание.

И губы, которые задерживаются на запястье чуть дольше дозволенного. Он не столько целует, сколько пробует новую свою игрушку на вкус.

— Это несправедливо, но я счастлив.

И сейчас он не лжет.

— Быть может, тогда и у меня появится шанс… крошечный шанс…

Именно сейчас она готова отдать ему свое сердце, наверное, если бы могла, Сандра упаковала бы его в хрустящую фольгу, а поверху завязала бант. И вновь же, он чувствует эту ее готовность, и желание, и многое иное.

Забавляется.

Воспоминание померкло, выскользнув из пальцев вместе с рукой Сандры.

— Правда, он чудо? — та пребывала в облаках мечтаний, и Тельма сгорбилась. Она понятия не имела, как следует поступить.

Рассказать?

Но поверят ли ей? Или Сандра решит, что Тельма тоже завидует, как девушки из «Колибри»? Вовсе откажет от дома?

Промолчать и… и если он причинит ей вред?

— Как его зовут?

— Донни, — с легким удивлением произнесла Сандра. — Донни…

— А фамилия?

— Не знаю. Не спрашивала. Зачем мне его фамилия?

Донни… если он и вправду хищник не из мелких, то в картотеке отыщется. Тельма хорошо его запомнила, более того, можно попробовать показать портрет, если не Мэйнфорду, то хотя бы Кохэну.

Конечно, это сделает ее обязанной, но…

…если за Донни числится что-то большее подпольной торговли спиртным, Сандру стоит предупредить. Правда, имелись у Тельмы некоторые сомнения. Маму ведь тоже предупреждали. И что?

Светлячки безрассудны.

И так остро нуждаются в любви…

Человек, привязанный к креслу, еще жил.

Правда, жить ему оставалось недолго, и, пожалуй, это человек понимал куда лучше тех, кто пришел в его дом. Они были профессионалами, а потому легко справились и с замками, и с сигнализацией. Они пробрались, прикрываясь пологом маскирующих щитов, и сонный дом слишком поздно ощутил их присутствие. Он очнулся, но лишь затем, чтобы осознать свое бессилие. Возможно, там, в Старом свете, где остались его корни, дом сумел бы защитить хозяина, но здесь и сейчас он мог лишь наблюдать.

Запоминать.

И зеркала становились его глазами.

В них отражалась гостиная, некогда элегантная, но ныне несколько заброшенная. Впрочем, это дом давно уже простил хозяину.

Пыльные портьеры задернуты плотно.

И окна закрыты на задвижку.

Заговоренные, они защищают дом от уличного шума, но и на улице не слышно ничего, что происходит в доме.

Окна гости проверили. И остались довольны.

Они были столь любезны, что убрали старый ковер, и столик, который помнил еще великолепие иного мира, отодвинули к стене. Разожгли огонь в камине, не потому, что замерзли, хотя снаружи было холодно, но для того, чтобы сунуть в открытое пламя кочергу.

Гости принесли кресло, тяжелое, сработанное из честного дуба и украшенное бронзовыми накладками. Ему случалось принимать людей весьма непростого звания, и потому новая роль, навязанная чужаками, была креслу противна.

Однако что оно могло?

Упираться?

Цепляться когтистыми грифоньими лапами за паркет, оставляя на нем выразительные царапины? Выскальзывать из наглых рук, в которых не было ни толики почтительности? Кресло подвинули к камину вплотную. И в огонь подбросили пару заговоренных шаров. Пламя взметнулось, опалив лицо пленника, словно приноравливаясь к будущей добыче.

И человек закричал бы… если бы в этом был смысл. Если бы имелся хоть крошечный шанс, что его услышат. Но нет, дом надежно хранил свои и чужие секреты, а человек был слишком горд, чтобы орать просто так. Пожалуй, гостям его крики не доставили бы радости, нет, они вовсе не получали удовольствие от чужих мучений, скорее уж просто делали свою работу. И что за дело, если частью этой работы был инструмент вида весьма специфического.

Ножи и ножики.

Щипцы.

Тонкие зажимы.

Их раскладывали так, чтобы жертва могла видеть, чтобы она, осознавая близость огня и металла, отринула саму мысль о сопротивлении. К чему длить муки, которые никому не нужны?

Смерть неизбежна.

И только за человеком выбор, какой она будет.

Нет, никто не сказал ему этого, ночные гости вообще работали молча, проявляя при том удивительную слаженность. Однако он и сам понял. Неясным оставалось одно: почему они не начинали? Впрочем, вскоре человек получил ответ и на этот вопрос. Гость, стоявший у двери, будто бы дремавший, хотя не время и не место было для дремы, встрепенулся и дверь отворил.

— Доброй ночи, Найджел, — произнес человек в кашемировом пальто.